Дары инопланетных Богов

— Скорее уж Тон-Ат развлекался такими вот шутками над теми, кого он считал недоразвитыми существами, — обратилась к Арсению Нэя, следя за потоком его слов, чтобы оборвать его в тот момент, когда он опять сделает попытку доказать Рудольфу, что видел её в доме Тон-Ата.

— Да, да! — воскликнул Арсений, — Их излюбленное определение, данное ими нам, человекам, мнящим себя разумными.

— Может, кто и мнит, а я уж точно являюсь разумным. Почему ты, говоря о Тон-Ате, употребляешь множественное число? — спросил Рудольф.

— Так и Хагор — отец Гелии из той же самой расы. Разве ты того не понял? Разве ты забыл, как я рассказывал тебе о его полётах в горах?

— О полётах Хагора в горах? Арсений, ты чего сегодня ел или пил?

— В отличие от тебя я здешних грибов-овощей не ем. И если ты напрочь забыл историю своего путешествия в поселение беженцев много лет тому назад, а главное, что именно послужило поводом к тому путешествию, зачем мне о том напоминать?

— Хагор никогда не умел летать! И каким образом ты смог бы попасть туда, где и прячется этот местный маг Тонат? Там никто из наших никогда не был! И путей туда никто не знает. А если и был один такой когда-то давно, то его там и убили. Ты реально чокнутый, Арсений. Все это подозревают.

— Но я там был! — упрямо ответил Арсений. — Нэя подтвердит. Что я не лгун. Не чокнутый.

— Нет, — пробормотала она, не желая ничего подтверждать. Не желая поддерживать нелепый разговор. — Я тебя прежде не знала…

— А я тебя помню. Да и как забудешь? Я даже помню, где увидел тебя впервые. Возле лавки старьёвщика «Послание из вечности». Ты же там была в тот день? — у Арсения были прозрачные и тёмные одновременно глаза, как вода в колодце, из-под донных пластов которого выбивается родник. А на поверхности колодца отражается светлое небо и ночные звёзды… Это был очень красивый человек, но как-то ускользающий от однозначного определения, каков он собственно? Скорее добрый, но из тех, кто не располагают к общению. Необщительный, бдительно охраняющий свою болезненную чуткость и чувствительность уже на дальних подступах от вторжения посторонних. Из тех, кто к общению не стремится, людей боится, себя никому не навязывает. Тогда что ему надо? Невидящим и пристальным в то же время взглядом умалишённого он всматривался в лицо Нэи.

— Не понимаю, о каком дне речь, — сказала она, пугаясь и ожидая неприятных откровений.

— О том самом, когда он вывалился из прорехи своего наличного разума и пошёл гулять по астральным мирам, что случается у него временами, — насмешливо пояснил Рудольф, — Видел — не видел, да такую женщину стоит раз увидеть, чтобы помнить о том всю жизнь!

— Не заводись, — мягко осадил его Арсений. — Ты должен быть мне благодарен за то, что я отклонил тогда предложение того старика, кого ты называешь Тонатом. Иначе мы не сидели бы сейчас за столом втроём в нашем столовом отсеке. И не ели бы «зелёный разумный» суп нашего доктора.

— И где же мы были бы тогда?

— Где-то. Но точно не втроём.

— Хочешь сказать, что ты был бы с нею вместо меня, прими ты предложение старика?

— Венд, ты ведёшь себя как ревнивый подросток. Но так уж вышло… И подошёл я к вам только затем, чтобы… А! — Арсений встал, но уходить передумал и опять сел на прежнее место. — Тот старик тоже считал, что мы с тобою похожи. Но я так никогда не считал. Он тогда сказал, что если я откажусь от его предложения, то вместо того, чтобы стать главным героем, я окажусь замещённым тобою. Просто тогда я не понял, о ком он говорил. А теперь мне всё ясно.

— Да что тебе ясно? Какая может быть ясность в туманной голове такого сумасброда, каков ты и есть! Как ты вообще посмел ничего мне не доложить о своём бродяжничестве в пределы Архипелага?

— Так ты же сам сказал, что я путешествовал в астральных мирах. Они тебе не подведомственны.

В столовом отсеке уже давно никого не было. Только они втроём и остались. Чай остыл, а маленькие кексы Арсений как-то незаметно успел поглотить — все до одного. Только Нэя глаз на них положила, а уж их и нет. Она без всякого удовольствия тянула из непривычно-высокой кружки остывший и горький, невкусный чай.

— Я, если честно, долго не верил, что ты была реальной, а не одним из красочных сновидений, к чему я весьма склонен. Всё переживал, что не поблагодарил тебя за твой подарок… За что ты хотела утешить меня? Запомнила, в каком жалком виде оказался я в доме того старика? Не знаю, кем он тебе доводился, но уж точно не мужем. Ты тоже была его пленница, как и я?

— Все твои вопросы, Арсений, для меня непонятны, — встрял Рудольф.

— Так я и не тебе их задаю, — Арсений даже не взглянул на Рудольфа. — Когда же увидел тебя впервые в ЦЭССЭИ, не сразу понял, почему твоё лицо кажется мне знакомым. Что-то произошло тогда с моей головой, после встречи со стариком… Долго пытался восстановить свою память по методикам, коим пытался обучать меня мой отец когда-то. Но я был плохим учеником своего отца, всегда невнимательным, всегда скептичным по отношению к нему. Потому те знания не пошли впрок, потому и смог восстановить те события лишь урывками. Самого главного я так и не помню.

— Этот камушек подарок тебе от Тон-Ата! — выпалила она. — У Тон-Ата таких штучек было столько, что рабочие ими цветники в парках украшали. Его имение находилось в зоне погибшей древней цивилизации. Даже дети играли этими камушками, а прочие жители не видели в них ничего ценного!

— Не сочиняй, — перебил её Рудольф. — Это был твой подарок. Разве не я сам отдал ему то, что ты и попросила отдать? А вот за что ты его одарила, тут уж… Мне ваши тайны любопытны, конечно, но, если они вам дороги, храните их при себе.

— Какие тайны у меня с ним могут быть? Ты разве забыл ту ночь во время народных гуляний? — с укором обратилась она к Рудольфу.

— Помню, конечно. А что тогда произошло, чтобы я был обязан испытывать чувство вины?

— Ничего, — ответила она, поняв, что личные разборки в присутствии Арсения уж точно ни к чему.

— Кажется, именно ты не захотела признать в прохожем простолюдине своего знакомца, пребывая в ролевой игре в гордую и неприступную аристократку, — он засмеялся.

— Тон-Ат просил передать тебе то, что ты всегда искал, этот самый драгоценный артефакт, а вовсе не я, — лепетала Нэя, обмирая от непонятно какой вины.

— Чего ты всполошилась? Кто и в чём тебя обвиняет? Он сам встретил твоего Тон-Ата в горах. А от страха сбежал и потерял собственную же находку. Вот дед благородно ему и вернул то, что он потерял, утратив разум от безумного страха. А чем всё же он тебя так напугал, Арсений?

— Ничем. Я никого не боюсь, — угрюмо отозвался Арсений. — Я всегда в горах один брожу и ни разу разум от страха не терял.

— Сам же говоришь, что память перепуталась после встречи с Тон-Атом. А видимо, произошла у тебя с ним какая-то потасовка, раз он тебя по голове огрел, фигурально выражаясь. А может, реальным булыжником своим саданул? А, Арсений?

— Тогда в горах, действительно, что-то произошло. Страшное и неординарное. То, что было очень важным не для меня одного. Не помню я только, что же именно? Не знаю, отчего так… Там, в том необыкновенном доме ты показалась мне необыкновенной…

— Она как была, так и осталась необыкновенной, — ответил ему Рудольф. — И тебя просто корчит от того, что она не принадлежала, не принадлежит, и не будет принадлежать тебе никогда! Или думаешь, что я не вижу, как ты стал засыхать буквально на глазах, едва она тут появилась?

— Смешно рассуждаешь, Венд! — впервые засмеялся Арсений, отчего лицо его невероятно похорошело. — Ну, точно, как было у Олы, когда ею овладевала мания ревности. Такая уж у неё была ничуть не весёлая особенность, ревность на пустом месте. Генетика, я думаю. Я всего лишь хотел с тобою откровенности, да всё не решался. Ну, не с кем же и слова откровенного сказать, а уж поделиться сокровенным, так точно за чокнутого примут. Да и принимают. Доктор Штерн? Да я его после той истории с Олой на дух не переношу! Нравственный догматик он! А остальные-то мальчишки все или совсем уж душевно далёкие от меня коллеги, одним словом. А тут решился, да зря выходит… — он опять встал и опять не уходил. Он не сводил своего взгляда с Нэи, но его сине-зелёные и яркие, что бывает у мужчин редкостью, глаза смотрели так, будто Нэя была стеклянной, а он тщится рассмотреть то, что искажает эта преграда. А может, у него было проблемное зрение, и пристальный взгляд был лишь попыткой рассмотреть её получше. Она вспомнила, что Антон рассказывал ей, что Арсений — шеф Антона почти всю жизнь проводит в изучении микроскопической жизни, отчего зрение частично искажается воздействием особых сложных приборов, используемых для подобной работы.

— Может быть, ты помнишь, каким образом я очутился тогда в доме Тон-Ата? — спросил Арсений.

— Не знаю, — ответила она.

— А где находится то место, где и находился тот дом? — спросил Арсений.

— Не знаю, — ответила она.

— И каким образом я был оттуда выдворен или телепортирован, ты тоже не знаешь? — спросил Арсений.

— Не знаю, — ответила она.

— Отстань от неё! — крикнул Рудольф. — Ты вечно ищешь то, чего не терял. То какие-то порталы, то крылатых пришельцев, то исчезнувшие цивилизации. А теперь занялся поиском прошлых снов. Сказал бы уж честно, что она тебе нравится, и ты просто нашёл повод поболтать с нею. Я не ревную. Она всем нравится.

— Того, о чём ты спрашиваешь, никогда не было, — сказала Нэя. — Ты никогда не был в доме Тон-Ата. Да и не мог ты туда попасть…

— Как же не был? Если вспомнил отчётливо. Даже сам наш разговор, который по понятной причине не озвучу. Даже подушечку с прикольной вышивкой я помню… с цветочками там… — упрямо не соглашался Арсений. После чего снова сел в креслице у столика.

— Подушечку? — изумился Рудольф. — Какую такую подушечку ты вспомнил?

— Выдумщик! — засмеялась Нэя, но опять невесело. — Почему я должна отвечать за чьи-то сны? — обратилась она к Рудольфу. — А если бы ему приснилось, что я… — она замолчала.

Но Арсений вовсе не был человеком, который чувствует опасные грани иных явлений, к коим лучше не прикасаться никогда. О чём следует забыть, и что невозможно расшифровать. — А чешуйчатая спина твоего дедушки Тон-Ата мне тоже приснилась?

— Что?! — от волнения Рудольф так резко пододвинул кресло, в котором сидел, поближе к Арсению, что оно взвизгнуло от трения об пол и едва не опрокинулось. — Ты сам это видел? Чешую? К чему бы он устроил для тебя стриптиз?

— Я не видел. Но я отчего-то это знаю. Он кто-то вроде мифического нага, кто-то, кого не может быть, но всё-таки он был.

Рудольф взирал на Нэю тем же полубезумным взглядом, что и Арсений, словно бы заразившись душевной аномалией коллеги. — Он не мог это придумать. Или надо признать, что и я выдумщик.

— Разве сам ты видел Тон-Ата без одежды? — через нервный уже смех спросила Нэя. — Даже я, зная его с детства, никогда того не видела. Каким бы образом? Он же не землянин. Ни тренировками, ни купанием он не увлекался никогда, поэтому его никто не мог видеть без его верхней одежды. К тому же…

— Ты же была его женой, — хмуро напомнил Рудольф.

— Никогда! — крикнула она. — А этого придурка, что к нам привязался, я никогда не видела в доме Тон-Ата! — И тут она совершила то, что могла позволить себе только Эля, когда злилась на Лату-Хонг. Она бросила в Арсения тарелку из-под супа. Остатки «разумной зелени» повисли на вороте рубашки, жирное пятно от остатков бульона растеклось по ткани неадекватного любителя психологических головоломок. Вид Арсения был жалок. До него, наконец, дошло, что он переступил дозволенную черту в беседе отнюдь не с близкими себе родственниками.