Дары инопланетных Богов

— Если бы я знала это раньше, как много я бы объяснила ему. Я бы рассказала ему всё. Как нужно уметь не обидеть девушку, — Нэя задумчиво изучала Икринку, время от времени отпивая напиток из своей полупрозрачной чашечки. — Но Антон, согласись, это же мечта любой девушки, — и Нэя заулыбалась ей по-родному. Искренне, без затаённых подтекстов. — Если бы мне в моей молодости встретился такой Антон. Но у меня уже не будет такой счастливой юности, как у тебя.

— Что же было у тебя?

Нэя опять ушла в своё печальное измерение.

— У меня был только первый раз, и не было потом продолжения. Прошло столько печальных лет, чтобы всё вернулось, так я подумала вначале. Только ничего не вернулось.

— Почему? Как же твой муж?

— Если бы была жива твоя мама, разве такой бы ты была? У тебя было бы всё. Платья, украшения, воспитание современной девушки. Умение общаться с молодыми людьми.

— Мама не хотела брать меня к себе.

— Пока ты была маленькой. А так, она очень хотела. Но не успела. Она всё подготовила, я знаю, к твоему переезду, так мечтала об этом. Но твой отец? Почему он не забирал тебя так долго? Никогда не баловал? Ничего не дарил? Почему допустил до такой бедности?

— Ему не было и дела до того, как я живу и во что одеваюсь. А дедушка меня баловал. Покупал мне то, что мне нравилось. Мы вовсе не были бедны. Мы жили лучше других.

— Кого это? Жалких провинциальных бедняков, что вокруг? Такое «богатство» было и у меня. Но всё познается в сравнении. Впрочем, счастье не зависит от богатства. Но я так мало видела счастливых бедняков. Вообще не видела, если откровенно. До счастья ли, когда ищешь каждый день свой скудный кусок? Когда не хочется и смотреть на обноски окружающих? И на себя, я думаю, они не склонны любоваться в редкие часы отдыха. Я так боюсь бедности, я готова сносить всё, лишь бы не возвращаться туда…

— Сносить всё? А что тебе так уж и плохо? В этом чудесном месте? Ты как попала сюда?

— Я? По протекции, разумеется. Я однажды выставляла свои работы в художественном салоне. Я понравилась одному человеку отсюда, и он предложил мне работу. Можно было не согласиться? Работы много, конечно. Клиентура капризная, придирок много, безвкусия и заносчивости тоже хватает. Надо всем угождать и терпеть. Это я и имею в виду. — Нэя поспешно ушла от своих подозрительных отвлечений в сторону. — Но, всё же, странно, при сказочных возможностях твоего отца ты жила где-то в глуши, на аграрной и бедной окраине. Бедный ты, заброшенный ангельчик! Я буду тебе вместо мамы. Хочешь этого? — и она прижала руку Икринки к своим губам, оставив на ней свою нежную розовую помаду, — Антон вернётся вечером, и мы с тобой будем целый день вместе. Ты рада?

— Да, — ответила Икринка. Женщина — цветок её покорила, несмотря на свой, всё же, чрезмерный бюст.

— Мы с тобой будем дружить. Я совсем одна, я так ждала тебя. Кроме Антона никто не любит меня здесь. Но он, понятно, любит как друг. Не как тебя. Я буду тебе, как и он, защитой. Ты приходи ко мне как к себе домой. Меня тоже столько тут уже обижали… — и у Нэи как у маленькой вздрогнули губы. — И мне некому было пожаловаться, — и она спрятала лицо в ладонях. Икринка была удивлена. Нэя показалась ей такой взрослой, уверенной в себе, и вот плачет, как и она сама только что. Захотелось её пожалеть. Она дотронулась до её воздушного рукава и погладила руку. Нэя благодарно отозвалась на её утешение и тоже погладила в ответ.

— Когда твоя мама впервые попала в столицу, она была такой смешной. Но всё равно потрясающей красавицей. Мой брат привёл её как свою однокурсницу к нам в семью. Тогда была жива моя бабушка, мой брат, мой жених Тон-Ат. Мы все стали воспитывать твою маму. Она выросла в горах, многого не понимала. Я ещё ходила в общеобразовательную школу, но лучше неё ориентировалась в нашей столичной жизни. Мы все так сдружились. Она стала мне родной. А потом в театральной среде она стала богиней. Твой отец был жуткий ревнивец. Он обижал её много раз. Да он всех обижает, он… Плохо иметь мужа-ревнивца. Вот мой муж, а им стал мой воспитатель Тон-Ат, он всегда давал мне свободу, верил мне. Поэтому, когда его нет рядом, я не могу забыть его. И заменить некем. Никто уже не защищает меня.

— Антон — ревнивец, как ты думаешь?

— Не похож он на ревнивца. Он добрый и доверчивый.

— Ревнивцы все злые?

— Не обязательно. Но лучше от них держаться подальше. Хотя как по молодости это и поймёшь? Тебе понравилось моё платье? Я придумала его, когда Антон сказал, что ты похожа на редкий цветок, растущий где-то на его далёкой Родине. Очень хрупкий и драгоценный цветок. Его надо беречь. К нему нельзя даже прикасаться грубой рукой. Антон такой мечтатель. А ты не знала? И я шила тебе этот домашний наряд всю ночь. Так торопилась подарить вам радость. Ведь он радовался, когда увидел тебя в этом платьице?

— Да.

— Я люблю дарить людям радость. Всем. Я твоей маме тоже дарила радость. Я ей сшила такое утреннее платье, что твой отец, увидев её в нём, сказал: «Ты похожа на ангела в этом наряде. Кажется, что ты собралась улететь в свой Рай. Кто творец»? Он очень любил твою маму в этом наряде. Видишь, он не был равнодушен к внешним украшениям никогда. Да он и сам любит, кажется, наряжаться, иногда… несмотря на полное отсутствие вкуса… А на тебя никакого внимания. Как это возможно? Я спросила у Антона, какая она твоя девушка? Он сказал, она не девушка, она мечта. Таких не бывает, но она есть. И я всё поняла. Ведь такой была и твоя мама.

— Отец плохо к ней относился. Дедушка говорил. Это правда?

— Дедушка так тебе говорил? Зачем он это говорил? Я не знаю этого. Твой отец ревновал, потому что сильно любил. Когда она погибла, он стал седым от горя. Не верь дедушке. У них могли быть свои мужские сложности в отношениях. Но твоя мама никогда и никому не жаловалась. Я тоже хочу быть как она. Гордой. Не жаловаться, не плакать. Но я не умею.

— Зачем мой отец искал тебя?

— Искал? Когда? — Нэя изумлённо уставилась на Икринку.

— Я помню. Он говорил маме, когда они приезжали ко мне. «Где Нэя? Скажи»! Но мама: «Нет. Не знаю». Он говорил ей: «Ты же знаешь, ты обязана открыть мне её убежище. Я не собираюсь сводить с нею счёты, поскольку прощу её сразу же». За что он хотел простить тебя?

— Когда же это было?

— Тогда. Я подслушивала всегда и подглядывала за ними. Да он и при мне спрашивал, когда мама играла с моей куклой, а он вошёл. Он спросил у мамы: «Разве Нэя шила наряд для куклы»? Но мама тебя так и не выдала. Он хотел тебя обидеть тогда? Нет? Он ведь живёт тут, я знаю. Ты сейчас видишь его?

— Да, — призналась Нэя.

— Не общайся с ним. Зачем он тебе.

Нэя не ответила ей.

— Не злись на Антона, — сказала она, желая уйти от темы, явно печальной для Икринки, потому что лицо той утратило ясность и весёлость при одном упоминании об отце. — Ты его полюбишь. Ты уже его любишь. — Нэя взяла её руку и ласково гладила, желая дать утешение и уверенность в разрешении всех её сомнений. — Необыкновенно-утончённая форма твоей кисти говорит о твоих немалых творческих задатках. Как жаль, что никто не развил тебя, как это было необходимо. Как жаль, что Гелия не взяла тебя в столицу к себе. Вокруг неё было немало одарённых людей, да и школа в столице дала бы тебе совсем другое образование, и потом…

— Я хочу домой.

— Куда? В свою маленькую комнатушку, за стеной которой вечно пьяный дедушка и бабушка, которой нет до тебя и дела? Или пыльные пустынные улицы за вашей оградой, где и за целый день, бывает, никто и не пройдёт?

— Ты всё знаешь?

— Конечно. Мама мне рассказывала. Что изменилось там сейчас?

— Но есть горы. Мы улетим. Там у меня друзья.

— Улетите? На чём? На дедушкиной выдумке? Он же фантаст. Сочинитель. А горы? Разве ты была там? Мама мне рассказывала, что там за стенами пещеры, где они жили, обитал только ветер, да вершины, уходящие в твердь, гудели иногда в непогоду, будто населяющие их духи стонали и плакали там. Бесконечные гряды, тянущиеся на необозримых пространствах. И почти никого. Только птицы, животные, и редкие нелюдимые беженцы. Ты хочешь к ним?

— Нет. Но там есть люди со звёзд.

— Но это чужие тебе люди. А Антон тебе уже родной. Он любит тебя. Я знаю. Я видела, как он изменился, как только увидел тебя там, у скалы. Кстати, — Нэя удивлённо посмотрела на Икринку, вдруг вспомнив об откровениях Антона про миражи в горах. — Так ты была в горах? Как это я всё забыла? Каким образом ты с дедом попала туда? Дед ходил с тобой в тоннели? Знаешь, как это опасно? Моя мама пропала в этих тоннелях навсегда. Дедушка придумал для тебя сказку о крыльях, твоя мама знала эти его выдумки. Он и ей говорил, что у него в пещерах есть сокровища и крылья птицы. Он же мог заблудиться и пропасть вместе с тобой! — Нэя некоторое время изумлённо, отчасти с опаской разглядывала Икринку, будто изумлялась её счастливому спасению, только сейчас поняв, какому риску подвергал её безумный дед. — Гелия говорила о странностях твоего дедушки. — Помолчав какое-то время, Нэя решила уйти от темы неизвестного ей Хагора. — Какое счастье, что ты теперь здесь. Понимаешь, Антону некогда было учиться любви. А то, что было в прошлом, это не было любовью. Ты сама должна учить его всему. Мы, женщины, учим мужчин любви, так как это надо нам. Они же грубые, слишком чувственные, часто нетерпеливые. А мы так устроены. Любовь ответная приходит несколько позднее, вначале только уступки. Увидишь. А Антон, он редкий, но у него есть один недостаток. Вернее, два, которые есть и его достоинства. Он слишком энергичный, сильный и темпераментный, а также красив и молод. Он, понимаешь, привык, что девушки сами его обольщают, сами стремятся любить. У него и нет искусства обольщения. Зачем оно ему? Будь он каким-нибудь корявым и шершавым, как коряга в лесу, он покорил бы и тонкостью речей и даром внушения. О, я таких встречала! Антон же привык к женскому вниманию, чрезмерному даже. Такие как он считают себя подарком судьбы для любой. Для чего ему и стараться? Коли он и так хорош? Ведь так?

Икринка уже улыбалась. Вкусная еда, сладкие напитки, добрая Нэя с цветами на своей голове, похожая на актрису из волшебного фильма, но живая и ставшая родной за полдня. Время, проведённое в её гостеприимном разноцветном жилище, казалось волшебным, всё погружало Икринку в атмосферу праздника. Она чувствовала себя в этом кристалле как дома, будто давно живёт тут вместе с Нэей, знает её, любит и верит ей.

— Какая ты добрая, красивая, лучшая после мамы, — призналась она ей во внезапно охватившей её любви к женщине, которую она не знала ещё утром.

— Да, — согласилась Нэя с её признанием, обладая и сама едва ли ни детским простодушием, — Я тоже вижу, какая ты хорошая и милая. Открытая душа. Ты дочка Гелии, и я чувствую тебя родной. Знала всегда, что мы с тобой встретимся. Я люблю тебя даже и вдвойне, потому что ты так похожа на… — и она не договорила, прикрыв свои болтливые губы.

— На маму? Так все говорят. Я, пожалуй, полюблю Антона, как и его изображение из овала.

— Ну вот. Умница. Ты всему его научишь. О каком овале ты говоришь?

Икринка промолчала, как-то сообразив, что Нэе это знать не положено, раз мама ей этого не говорила. Но Нэя уже и забыла о своём вопросе. Или её мало интересовал ответ. Как все чрезмерно разговорчивые люди она не всегда отслеживала ответы собеседника, задавая свои вопросы, увлекаемая потоком собственных дальнейших рассуждений.