Перекресток пяти теней

Глава 5

Вир часто шутил, что из лаборатории Некра если и можно вытащить, то вперед ногами. Отчасти это было правдой: когда он чем-то увлекался, то мог не пить, не есть и не спать неделями. Трогать его в такие моменты не позволялось никому. Исключение делалось лишь по одному известному всей Гильдии поводу.

И вот он случился. Снова.

Вздохнув, Некр отставил в сторону жеоду с аметистом, полюбовался игрой света на жеоде с опаловой сердцевиной и вздохнул. Его теория о том, что данные камни являются яйцами драконов, увы, не подтвердилась. За Гранью огромные, летающие и к тому же разумные создания чувствовали себя прекрасно, а в явном мире то ли перевелись, то ли никогда не существовали, несмотря на многочисленные легенды. Обидно. Подняться ввысь на такой вот зверушке — самая сиятельная и желанная мечта. Некр бредил ею, как и драконами в целом, был готов отправиться ради встречи с ними на ту сторону. Да только кто пустит?

Под ложечкой сосало, наверное, уже три дня, но Некр работал, потому списал непривычные ощущения на голод и не стал отвлекаться. А стоило! Хотя бы подумать, проявить обеспокоенность. Однажды он все же дошел до двери, намереваясь выяснить, не пришел ли миру конец, пока он занят, но именно в этот момент в голову пришла очередная идея, заставив забыть обо всем. До следующего неровного вздоха. На четвертый день в цитадель примчался Алъэксий. Произнесение его имени теперь давалось Некру легче, пусть от жутчайшего акцента избавиться пока не выходило. Уроки Ромуана шли на пользу, жаль, обстановка, в которой они происходили, угнетала.

С памятного штурма хрустальной пирамиды прошло пять лет. Для Некра — мгновения. Однако для прикованного к постели мальчишки — едва ли не полвека. Ромуана искалечила некромантическая сила, сломала. Поначалу казалось, он выдержит, переборет, юный организм ведь, порой, способен на чудеса, а люди — очень живучи. Они — тот еще сорняк: растут везде и, если вцепляются в какую-нибудь цель, проломят любые стены. Первый год мальчишка ничем не отличался от других оруженосцев. Он по-прежнему ездил верхом, обучался ратному делу, изучал науки, вернее, то, что понимали под ними в Ордене. Алъэксий уж думал не придется исполнять клятву, на Некра начал глядеть почти так же дерзко, как до их поединка, приосаниваться при каждом удобном случае: мол, ты говорил, что мне с калекой возиться придется, а оруженосец-то — орел. Да только нет ничего хуже разрушительной потусторонней мощи, впитанной живым человеком. В пирамиде сидела гнуснейшая тварь, которую следовало уничтожить любым путем — темный библиотекарь — а потому никто не сдерживался. В мир врывались самые убийственные проклятия и сущности.

Среди обычных людей рождались шаманы, медиумы, пророки и метаморфы. Многие затем входили в кланы. Рыцари — тоже не брались из неоткуда. В отношении самого первого высшего магистра до сих пор ходило много легенд. Некоторые утверждали, что тот являлся некромантом, презревшим все правила и не позволившим умереть лучшему другу — обыкновенному человеку. Тот и стал первым рыцарем, а потом клан разросся. Раньше Некр не верил этим россказням, сейчас просто старался не задумываться о них. Одно являлось неизменным: все они — и смертные, и переродившиеся — люди, изменившиеся так или иначе. Почему — загадка бытия. Однако кроме четырех основных кланов имелся еще и пятый.

Библиотекари рождались в семьях обычных людей и до определенного момента от них практически ничем не отличались. Лишенные магии, безобидные и слабые, они обладали способностью убеждать. Причем, столь сильной, что противостоять ей было практически невозможно.

Пока библиотекарь копил знания и применял их, он был неподвластен ни старости, ни болезням. Если считал, будто узнал уже достаточно, уходил за Рубеж и… (Некр не знал точно) вряд ли после пребывания в другом мире вновь рождался в человеческом теле. Возможно, становился кем-то абсолютно иным. Любили библиотекарей на той стороне, почитали как лучших из людей: величайших творцов, делающих и мир, и человечество лучше.

Вот только не все они оказывались таковыми.

Рыцари не способны отказаться от веры в человечество. Они могут убивать насильников и убийц, но никогда не скажут, будто все люди плохи и недостойны защиты. И устраивать войны или голод они не станут тоже. Некроманты никогда не предают своих коллег и тех, кого отнесли к кругу близких, даже если это человечки, а еще патологически правдивы. Метаморфы всегда будут стоять на страже звериных, кровожадных сил, но у них уже не все столь однозначно, на то они и живые: легко проявляют агрессию, часто сходят с ума, поддаются манипуляции и обману, хотя чуют ложь. С колдуньем и ведьмами — еще сложнее. Они бывают разными: злыми и добрыми. Теми, кто помогает за вознаграждение и творит кровавые ритуалы, продлевая молодость и жизнь. Библиотекари тоже случаются темными.

Умение расположить к себе собеседника и убедить в собственной правоте — сильнейшее оружие и искушение, с которым мало что способно сравниться. Библиотекари обожают тайны и интриги, а еще — различные теории, которые они пробуют воплотить в жизнь. Именно они берутся за создание идеального человека и общества, выдумывают новые культы, развязывают самые кровопролитные войны и насаждают идеи.

Если народ внезапно снимается с места и уходит искать нового пристанища, в том, скорее всего, виноват библиотекарь. Если племя воспылало верой в нового божка и начинает приносить ему кровавые жертвы, истязая соседей — тоже он. Идеальные манипуляторы, крутящие людьми и сверхами, как им вздумается — очень неприятные существа, коих раньше или чуть позднее все остальные кланы, собравшись вместе, ставят на место. Однако иногда играть в демиургов им надоедает, и какой-нибудь библиотекарь берется за свое обожествление — как понимает это сам, то есть стремится устранить магическую импотенцию.

Если какой закон и всеобъемлющ для всего мироздания, то это — сохранение энергий и состояния. Стоит библиотекарю начать постигать магию, и его способность убеждать пропадает. При этом сила библиотекаря очень агрессивна, а когда входит в противоборство с мощью природной и потусторонней… лучше извержение вулкана, честное слово.

Внутри Ромуана поселилась неизлечимая болезнь. Через три года он уже не столь резво бегал и вскакивал в седло. Когда он однажды, резко поднявшись, вскрикнул, Алъэксий пришел к Некру. А тот, если и сумел помочь, то немного. Он знал, как отсрочить переход за Грань даже у смертельно раненного или больного. Некроманты умеют договариваться с Госпожой как никто, но не в этом случае.

Самое страшное, Ромуан остался собой, нисколько не изменившись внутренне: подвижный, смешливый, не по-рыцарски смекалистый юноша в самом непоседливом возрасте, какой только можно представить. Который уже через несколько месяцев не сумел сесть на коня, а потом и вовсе слег в постель и больше не поднялся.

Навещая его, отвлекая, рассказывая байки, которыми с ним попросту некому было бы поделиться в Ордене, Некр часто вспоминал себя в последний свой человеческий год. Как же он боялся! Нет, не смерти, не перехода, а что все зря, и он не сумеет оправдать надежд учителя. Смотрел на юношу, который на свете пожил совсем чуть, и осознавал: все его терзания в сравнении с тем, что испытывает Ромуан — сущая глупость. Некр ведь никогда не жил ради одного лишь перехода. У него имелось любимое дело, о его подвигах разного, порой дурацкого, толка сказывались легенды, и он точно ни о чем не жалел, удалившись в очень преклонных годах в пещеру с книгами по магии. А Ромуан всего этого лишился, более того, вынужден был терпеть до двадцатилетия — после которого, скорее всего, ничего уже не случится.

В гостевом зале трещали факелы, почти не разгоняя уютный полумрак. Скалилась каменная голова снежного барса над камином. Снисходительно смотрели со стен изваяния великих некромантов прошлого. На широкой столешнице, сотворенной из среза огромного баобаба, сделанного вдоль ствола, стояли блюда с фруктами и вино. Еда здесь никогда не портилась, находясь под соответствующими заклинаниями: Некр являлся не единственным умником, забывающим обо всем в лаборатории.

Желудок глухо взвыл, стоило Некру оказаться близ стола, но при одном лишь взгляде на визитера чувство голода притупилось, а затем и исчезло. Тревога в груди превратилась в черную, иссушающую силы воронку урагана, а эмоции, коим Некр обычно не поддавался, опалили, закружили, заставили стиснуть кулаки и челюсти. Хваленая некромантская выдержка осыпалась прахом. Потусторонний ветер подхватил его, закружил и унес в Бездну.

Алъэксий сидел в одиночестве. Некроманты вообще не общительны, а в отношении этого рыцаря были излишне прямолинейны. Если бы Некр опоздал, обязательно отыскался бы кто-нибудь другой, вызвавший Алъэксийя на поединок: многие теряли учеников и знали, насколько это больно. Впрочем, сейчас вряд ли его стали упрекать: слишком темным и осунувшимся выглядело лицо рыцаря, а сам он горбился почти непристойно для столь впечатляющей фигуры. Горбился, смотрел на Некра, медленно поднялся с лавки и тотчас опустился на одно колено, протягивая свой меч.

Более всего на свете Ромуан боялся ослепнуть. Некр о том знал, Алъэксий — нет. Как и о том, что эта участь юношу не миновала бы. Но теперь-то можно вздохнуть с облегчением хотя бы по данному поводу: Госпожа опередила и победила болезнь.

«Будь я проклят! Какое уж тут облегчение?!» — выкрикнул мысленно Некр.

— Это зачем? — чужим, не принадлежащим себе тоном и голосом, спросил он, указывая на меч.

— Ему так и не исполнилось двадцать, — сообщил Алъэксий, и Некр окончательно вышел из себя.

— В БЕЗДНУ! — закричал он. — Неужели тебя волнует лишь ЭТО?! Не стану я забирать твое никчемное существование. Мне оно ни для чего не сдалось!

И услышал то, чего не чаял от этого проклятого северянина, которому никогда в здравом уме не поверил бы, но не сейчас:

— Забери мою жизнь, верни его. Ты должен знать ритуал, сможешь.

Ах если бы… Некр, не задумываясь, провел бы хоть сотню ритуалов: на Алъэксийя ему было наплевать с вершины самого высокого горного пика. Он и себя не пожалел бы, делясь с Ромуаном кровью. Только кого он мог вернуть? Изувеченного калеку? Чтобы и дальше юная живая душа мучилась в бессильном, почти мертвом теле? Или все же…

Некр нервно всплеснул руками, словно воду стряхнул, прошел к столу, подхватил тяжелую бутылку неровного зеленого стекла. Пока наливал, горлышко несколько раз стукнулось о кубок — пальцы немилосердно тряслись.

«Нельзя… нельзя раскисать и отчаиваться. Это для глупых людишек переход неизбежен и обратной дороги нет, — уговаривал он себя, — а мне известна истина: всегда можно вернуться и вытащить того, кто дорог. Заплатив, конечно же, немало, но и пусть».

Единственное, к чему он не был готов — посвящать в свои планы кого-либо, особенно учителя. Вернется Вир — выяснят отношения.

— Когда? — спросил Некр и залпом осушил бокал, напиваясь не только вдоволь, но и впрок. Вопрос он задал путано, но рыцарь понял и ответил:

— Четыре дня назад, на рассвете.