Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг

«Слепая старушка»

Выше мы вели речь о provenance как о некоем ключе для раскрытия подробностей об антикварной книге или рукописи. Однако чаще приходится иметь дело с непосредственным provenance – «его величество сдатчиком». И цена книги, и отношение к ней антиквара или коллекционера, который думает над ее приобретением, если не всецело, то в значительной мере зависят от того, кто эту книгу принес. Пришла ли эта книга «самоходом», иными словами, ее в антикварный магазин принесло население, – здесь будет одно отношение; принес коллекционер, который, «если у него купить эту, то принесет и чего получше» (этот миф живуч более остальных в книжном мире), отношение иное; а уж коли это наследники богатого собрания, разговор будет третьим.

Проще всего, когда предмет приносит холодный книжник: и цена у него всегда не сильно высока, и можно торговаться без опасений, что он заберет книгу и уйдет (хорошую книгу обычно бывает жалко).

Наверное, когда к антиквару или богатому собирателю приходят наследники только что скончавшегося коллекционера и ведут разговор о покупке оптом всего наследства, ситуация наиболее благоприятная. Хотя ныне, как мы видим, некоторые одаренные товарищи пытаются пообщаться с родственниками усопшего еще до того, как остыло его тело.

Но есть и ситуации, когда характеристика сдатчика влияет даже не столько на цену книги или рукописи, а на то, будешь ли ты вообще с ним иметь дело или же нет. То есть, как и вообще у людей, кто-то кого-то тихо ненавидит, и тогда все вокруг знают, что такие-то книжники даже не разговаривают. Обычно не без причины.

К примеру, продавал лет двадцать назад великий коллекционер В. В. М. свою подборку прижизненных изданий Пушкина; была у него необходимость, он решил это сделать, хотя даже нам было жаль, зная, какой кровью он это собрал; но это в конце концов жизнь. Прознав про это, к нему приходит великий антиквар М. М. Климов и интересуется ценой, чтобы на этом заработать, потому что нечасто такие собрания отправляются в плавание. В ответ В. В. М. называет не только цену, но и единственное условие: покупателем не должен ни под каким видом стать И. С. Горбатов, поскольку к тому времени все мосты между этими великими книжниками современности были уже сожжены. И вот М. М. Климов клянется, получает коллекцию прижизненных изданий Пушкина, продает ее, зарабатывает сам и отдает требуемую сумму В. В. М. Проходит, скажем, год, и В. В. М. узнает, что целует его экземпляры теперь не кто иной, как тот самый И. С. Горбатов, которому коллекция как раз ни в коем случае не должна была достаться. Как результат, следующие полтора десятка лет, до смерти М. М. Климова, В. В. М. с ним не разговаривает, хотя и И. С. Горбатов уже давно в могиле, и книги перешли к Н. В. Ш***. (Мораль здесь не только в том, что, когда некто продает книгу, он должен понимать, что продажа – это почти всегда безусловная сделка; но, конечно, никто не освобождает другого участника от обязательства сдержать данное им обещание.)

То есть существует множество крупнокалиберных книжников, коллекционеров и антикваров, которые между собой не общаются. Одни – просто потому, что как-то не случилось свести знакомство, а теперь начинать уже поздно; другие – по сложившимся обстоятельствам (см. историю выше), третьи – из гигиенических соображений, поскольку мир антикварной книги населен столь разнообразными существами, что добровольно с некоторыми точно не захочешь не то что иметь дело, но даже ехать в одном поезде.

К тому же, если у книг бывает provenance, у книжников бывает renommée, то бишь сложившаяся репутация. Не всегда она делает книжника привлекательным для общения. Например, когда от главного петербургского книжника нередко идут книги со страницами на ксероксе, постепенно начинаешь относиться ко всему тому, что он приносит, с некоторой опаской. То же касается сдатчиков, которые были замечены на том, что приносят подделки; конечно, ты будешь сторониться сделок с такими людьми. Я не говорю о случаях, когда всем известно, что NN печет книги русского авангарда как субботнюю шарлотку, и лучше вообще обходить его стороной.

Бывает и иная репутация. Скажем, считается, что если такой-то книжник что-то решил продать, то заработать на этом невозможно решительно; а вот если он что-то у тебя купил, значит, он твою цену умножит на сто. Достаточно одной-двух громких историй, как ты купил нечто на одном аукционе у всех книжников на глазах, а затем описал правильно и продал в 20–50–100 раз дороже на другом аукционе, – и дело швах, тебя все начинают ненавидеть. И устроитель первого аукциона, и те, кто думал о том же, что и ты, но не был уверен…

Это, собственно, постигло в 1990‐х годах и нас с коллегой. Особенно это стало очевидным после триумфальной продажи Публичной библиотеке рукописи Е. Ю. Кузьминой-Караваевой «Дорога» с правкой А. Блока, 1912–1913, купленной нами перед этим на аукционе М. Я. Чапкиной. Вероятно, ее «главный помощник по Блоку» А. К. Гоморев (1937–2021), который эту рукопись смотрел и ничего в ней интересного не заметил, запомнил это событие, а уж выход в 2000 году книги «Елизавета Кузьмина-Караваева и Александр Блок» окончательно стигматизировал эту оплошность.

Но когда ты или коллекционер, или антиквар, остается необходимость в общении с коллегами по цеху. Ты должен пополнять собрание, если ты коллекционер, покупать и продавать книги, если ты антиквар. А как быть, если тебя не любят и общение с тобой всех настораживает? В нашем случае, к счастью, судьба даровала Михаила Менделевича, который во многом и стал нашим посредником в общении с внешним миром в 2000‐х годах. Мы с коллегой могли всецело ему доверять, а он доверял нам; эта ситуация если не уникальна, то редка необыкновенно; по крайней мере, мы считаем это жизненной удачей.

Но есть ситуации, когда некто пытается продать откровенную фальшивку или же не откровенную, но если он принесет ее сам, сразу будет все понятно. Ну и вообще, когда хорошая книга приходит «самоходом», а не от коллеги по цеху, то доверия этой книге больше: ты думаешь, что никто этого экземпляра не видел, что круг покупателей широк… Ты не настолько вглядываешься в страницы, не подозреваешь в каждой странице ксерокопию и так далее.

Именно для таких ситуаций, когда нужно усыпить бдительность антиквара, на сцену и выходит «слепая старушка».

По сути, этот персонаж является наследницей «невест», которые существовали в Москве сто лет назад, а может, существуют и сегодня. Приведем цитату из заметок историка московского быта Е. П. Иванова (1884–1967):

Были еще в Москве так называемые «невесты», то есть обнищавшие старушки из благородных, для которых кто-нибудь из антиквариев снимал на окраине домик-особняк, обставляя его из кладовой своего магазина, вешал копии старинных произведений живописи, поврежденные гравюры, в горку помещал сомнительного качества «новодельный» фарфор. Роль «коня» («конь» – это или опустившийся интеллигент, или просто мелкий спекулянт, скупщик и продавец старины, не имевший возможностей самостоятельно совершать значительные операции) заключалась в том, чтобы привести к «невесте» «жениха», то есть собирателя старинных вещей из «первых рук», и таким путем помочь своему патрону сбыть брак и залежь. «Невесты», наживая, как говорили, «приданое», время от времени перебрасывались с одной окраины Москвы на другую и делали в газетах объявления о распродаже привезенных из деревни «фамильных» вещей.

В конце ХX века уже мало кто звал покупателя в дом с целью его облапошить, поэтому вышла на сцену «слепая старушка». Она может быть в виде обычной женщины, или же реальной старушки, или человека средних лет в очках и бороде… Обычно у каждой реинкарнации «слепой старушки» есть убедительная история о том, как богатейшая коллекция пришла к ней, «была собрана родителями во время блокады, когда они работали на больших постах на заводе / в Академии наук» и так далее. «Слепая старушка» может, конечно, и не врать c три короба, чтобы тем самым не отпугнуть, ведь и «молчание – золото». В конце концов то лишь обычный посыльный, который «за долю малую» делает свою работу, возможно, даже не осознавая своей исторической миссии.

Думается, что этот персонаж не есть ушедший тип 1990‐х годов: вряд ли все те, кто ныне пишет автографы великих, сам же и разносит плоды своей неопытной музы по аукционам Москвы и даже мира. Вероятно, есть и «слепые старушки», особенно когда нужно открыть новую область. Скажем, решил некто начать реализацию своих автографов Владимира Набокова, и вот ради этого находится человек, ранее непричастный к антикварной книге, «дальний родственник жены писателя», который и начинает свой небесный круговорот в роли «слепой старушки». А когда тот же фальсификатор решил, что время ему побыть Григорием Распутиным, то для устройства этого сегмента всемирного рукописного «наследия» должна быть найдена другая «слепая старушка».