Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг

Люди «Акции»

Кроме двух главных моих учителей в книжном мире, в момент моего прихода в лавку там уже сложился коллектив. Хотя текучка кадров была обычным делом для «Акции», особенно учитывая тот факт, что любая девушка, которая случайно вдруг попадала в антикварную лавку, порой вставала перед крайне сложным выбором – кто ей милее, строгий и немногословный К. К. или стреляющий стихами и целыми поэмами наизусть М. Е. Рано или поздно выбор делался, и в нашем коллективе прибавлялось одной сотрудницей, обычно, кстати говоря, не бездельницей, и хорошенькой, и довольно умной – оба наших мэтра были вполне трезвыми в выборе дам сердца.

К тому времени, когда я был принят в штат, в «Акции» штат именно книжного отдела был небольшим. Во-первых, и до, и после меня работал там А. Г. Л***; прежде холодный книжник, со всеми привычками такового – аккуратностью, осторожностью, трудолюбием, но все-таки и с чрезмерной мнительностью, свойственной только ему. Он казался несколько нетипичным для антикварного мира: во-первых, добрый семьянин и вторую семью на работе не заводил; во-вторых, он, как мне кажется, вообще не выпивал, что поразительно. Книгу он знал хорошо, был очень привычен собирать комплекты журналов по номеру и вообще представлял собой книжника старого склада. Среди его талантов отметим очень зоркий глаз в распознавании не только банальных ксерокопий, но и в том, чтобы отличать штриховую цинкографию с ксилографии от собственно ксилографии, и вообще он меня некоторым важным вещам тогда научил. Ко мне А. Г. относился сочувственно, и я никогда не забуду не только его уроков, но и дружеских жестов в мою сторону. Запомнилось то, что сохранилось: в студенческие годы я по своей научной части занимался историей скульптуры XVIII века и конкретно Федотом Шубиным, нашел документы о нем в РГАДА и вообще увлекся; так вот, А. Г. принес и по очень скромной цене отдал мне книгу из библиотеки этого скульптора, с его именным наборным штемпелем и владельческой записью. Он бы мог легко продать ее тогда в Академию Ильи Сергеевича Глазунова, но даже и не подумал.

Идиллия невозможна у книжников, потому что это все-таки книжная торговля, да и собирательство тоже требует некоторой твердости характера. Наши с А. Г. отношения постепенно несколько натянулись, особенно с того момента, как мы с коллегой начали составлять первые «свои» аукционы: молодая поросль и свойственная ей наглость слегка раздражала А. Г., и несмотря на относительную молодость, он был очень консервативен. Да и я мог бы быть посдержанней, и не спешить делиться своими удачами, свалившимися с неба по близорукости коллег. Но поскольку автор этих строк не мог похвалиться сдержанностью даже впоследствии, то что уж говорить о двадцатилетнем возрасте. К тому же антикварный рынок был как на ладони, и обычно если кто-то что-то продавал, то слухи всегда доходили.

Так или иначе, нередко у нас с А. Г. возникали сложности следующего свойства. Обычно, когда из груды приемки отбирались стоящие книги, то они или шли в продажу, или, что получше, откладывались на аукцион. Но и мы сами, сотрудники, могли их выкупить себе. Здесь начинались игры в морской бой, поскольку для меня наиболее трудным был выбор того, кто именно для меня должен книгу оценить; то есть я должен был подойти к кому-то с приглянувшейся книгой и сказать: «Эту я хочу себе, сколько она стоит?» Если цена устраивала меня, то сумма записывалась К. К. в свою тетрадочку мне в «минус», который вычитался при выдаче зарплаты.

Нужно сказать особо, что коллектив «Акции» того периода состоял из честных сотрудников, чего я в будущем не встречал ни разу и нигде: обычно кто-то обязательно ворует, не книги, так деньги, не на приемке, так при продаже… Тогда же, в начале 1990-х, у нас в коллективе такого не было замечено, хотя возможности были у каждого; и то, что несколько лет мы работали без всяких конфликтов, тому свидетельство. Мы все знали как свои пять пальцев тетрадку К. К., в которой учитывалась вся наша «математика»; а он был чист как стекло. В те первые годы никто ни за кем не шпионил: мы часто оставались в магазине по одному, особенно если кто-то приходил раньше или уходил позже; не поспевая с описанием вала аукционных книг, я работал один по воскресеньям. И за все годы у нас не пропало ни одной книги (посетители с предаукционной выставки крали пару раз, но это не в счет).

Вернемся к расценке книг «для себя». Те книги с приемки, которые ты «принял», ты имел право купить порой и по более льготной цене, объясняя, как это всегда бывает, что это только тебе принесли и только ты бы купил, тем более недорого (что зачастую является правдой). Занятия историко-филологическими науками всегда принуждали к такого рода приобретениям.

Наиболее прогнозируемо ценил книги Карл, но он знал книгу лучше прочих и осечку давал редко. Когда книги ценил М. Е., то он мог оценить как дешевле, так и сильно дороже, потому что у него было меньше знания, но зато интуиции – на всех можно было разделить. Нередко, если начать торговаться, то М. Е., когда он видел, что загнул или даже не знал, как быть, он предлагал решить вопрос двух цен, которыми вы бодаетесь, на орел или решку. Очень, очень М. Е. этот фокус любил. Если же книги мне расценивал А. Г., то всегда дороже, чем К. К., и смотрел на меня очень пристально, пытаясь проникнуть в череп юнца. Со временем мне стало все труднее выкупать книги: то, на что я положил глаз, рассматривали с особенным вниманием. Учитывая же уникальную систему ценообразования в «Акции», для меня начались танцы с бубном, если я что-то хотел выкупить.

Однажды сотрудник ИМЛИ А. Л. Гришунин, с которым К. К. был неплохо знаком и познакомил меня, принес в лавку на продажу стопочку книг из библиотеки Ю. Г. Оксмана. Не все они имели обычный для оксмановского собрания штамп, в том числе и две довольно неплохие, а для ситуации товарного голода начала 1990‐х так и вполне даже хорошие: «Войнаровский» К. Рылеева (1825), в старом полукожаном переплете, чистый и с большими полями, и первое издание «Душеньки» И. Богдановича (1788), в кожаном переплете и тоже в очень хорошем виде.

Как назло, именно эти две книги захотели купить сразу двое: А. Г. и я. Смотрели К. К. и М. Е. на этот цирк с интересом. Возможно, они как-то подливали масла в огонь, но, так или иначе, расценили они эти две книги одинаково; цифру не помню, потому что в те годы или было много нулей, или они быстро прибавлялись, так что цены в рублях менялись стремительно, подстегиваемые девальвацией. Но относительно того, кому их отдать, наши мэтры сказали: договаривайтесь-ка сами! А они – наблюдали, как это будет происходить.

Исходя из табели о рангах, я, будучи самым младшим, должен был, если повезет, купить любую оставшуюся от старшего. Но поскольку ни один из нас не имел острой нужды в этих книгах – мы эти темы не собирали, – то ситуация была непростой. Оставить меня совсем без книг А. Г. тоже не хотел; все-таки мы работали в одном коллективе, и обижать меня намерения у него не было, к тому же на глазах у всего народа. Но что выбрать – он не знал и, положив обе книги передо мною, сказал, что выбор должен сделать я, и начал, как обычно пристально, смотреть на мою реакцию. Вообще у него всегда было что-то от рыси: он человек вежливый, тихий, обходительный, но очень хорошо и быстро соображающий.

Я стоял и, не показывая виду, думал не столько о книгах – я сразу понял, что мне нужна «Душенька», потому что тогда очень интересовался книгами XVIII века, – сколько размышлял, как же мне заполучить желаемое. Не то чтобы я был очень хитрым, но и простаком я не был, а, главное, сумел к тому времени изучить характер А. Г.

В результате я что-то там прокряхтел относительно редкости «Войнаровского» в связи с восстанием декабристов (редкости мнимой, как показало время, но тогда виделось иначе) и сказал: «Беру „Войнаровского“». И тут А. Г. поступил ровно так, как он обычно в таком случае поступал и чего я ждал, но уверен, конечно, не был: А. Г. сказал, что ему-то как раз Рылеев и нужен, а «Душеньку» он мне, безусловно, отдаст. Я ее и купил.

Вторым, уже мимолетным сотрудником «Акции», который там работал к моему появлению, был А. З. З***. Он тогда, если я верно помню, учился на истфаке Ленинского пединститута, занимался биографией Г. В. Вернадского, потому что прожужжал им все уши; ну и все мы думали, что он пойдет по научной линии. А. З. был славен своей привязанностью к супруге, и притча во языцех – разговоры с ней по рабочему телефону (мобильных тогда не было). К. К., с его нордической выдержкой, в восторге от подобного мурлыканья не был. Мы с А. З. честно друг друга терпели, но этим, кажется, наше общение и ограничивалось.

Прической А. З. был уменьшенной копией М. Е., с такой же округлой вьющейся шевелюрой, ходил с рюкзаком, превышающим собственные размеры, и внешне был подлинной мечтой антисемита, которые порой к нам в лавку захаживали, а потом сломя голову бежали. Помню, как один из таких, в злобе скатившись по лестнице вниз из приемки М. Е., встал во дворе и заорал во весь голос в наши раскрытые окна: «Окопались тут!!!» и далее по матери…

Так вот, работать А. З. уже почти не работал, с К. К. они не сошлись характерами, что в коллективах бывает. При этом М. Е., человек не только благородный, но и сострадательный, поддерживал А. З., потому что был в курсе – у А. З. семья, а стипендия не лучший кормилец, да и вообще М. Е. людей по мере сил старался беречь.

Настал однажды день зарплаты. Мы по заведенной традиции сели за стол: деви́цы сообразили закуску, К. К. достал свой бренди «Наполеон», который он употреблял в круглосуточном режиме, и начали мы все дружно выпивать и закусывать. А. З., как верный семьянин, почти сразу отбыл к семье.

Проходит минут сорок, возвращается, с привычным рюкзаком, но печального вида, с рулоном в руке. Все уже в разгоряченном состоянии, слушаем историю: «На меня напали в Калашном переулке, отняли деньги, дали вот это». «Это» оказалось живописным портретом Карла Маркса 1970‐х годов, снятым с подрамника и скрученным в рулон. М. Е. без особенного замешательства выдал потерпевшему зарплату во второй раз, портрет же забрал (в награду за свое благородство он умудрился потом на нем даже заработать). Но когда через месяц-два повторилось то же самое, но вместо портрета были какие-то рисунки, милость начальства уже оскудела. Как-то так и закончилась работа А. З. в «Акции».

Но нельзя обойти вниманием и совладельца «Акции» – Б. М. Э***. Кандидат географических наук, он отправил свою специальность на другой конец географии и начал с М. Е. собственное дело. Я, признаться, долго думал, что Б. М. занимается чем-то другим, потому что бухгалтерией ведала вторая жена М. Е. (из трех) и Б. М. общался только с ней; приходил он под вечер и сидел над своим блокнотом, который был, как у К. К., но, видимо, с математикой высшего порядка.

То, что прошли годы и даже сегодня «Акция» работает, и ровно там, где начиналась, только уже получив (выкупив то есть) особняк целиком, – исключительно его заслуга. Мы все к Б. М. относились с опаской, особенно это отношение укреплялось в редкие отрезки времени, когда М. Е. уезжал, болел и тому подобное. Если финансовые вопросы с М. Е. решались мгновенно, то вытащить из Б. М. деньги на закупку было делом архисложным. Б. М. не понимал ничего в книгах (хотя и не мешал делу), но, что было важнее, он сам никакие книги не собирал, то есть родственной душой нам всем не был, – и это несколько охлаждало. Та рациональность, которой у Б. М. было примерно как с полетом фантазии у М. Е., на десятерых, делала его в какой-то мере неприступным.