Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг

Любительская продукция

В изготовлении фальсификатов первого типа, значительная часть которых делается, что называется, на коленке, а затем и имеет сравнительно небольшую цену при реализации в первые руки, можно наметить общие принципы.

Во-первых, исходным носителем для такой фальсификации берется уж откровенная макулатура: отдельный том собрания сочинений, какая-то рваная книга автора, в общем, рассматривая такую вещь, ты понимаешь, что книга для написания такого «автографа» взята если не из помойного контейнера, то по своей цене сопоставима с его содержимым. И поиск «исходника» и есть самое главное приобретение фальсификатора. Но поскольку мы знаем лишь одного русского писателя, найти книгу которого без автографа труднее, чем книгу с автографом (для тех, кто не в теме, поясним, что это Вл. Гиляровский), то «исходник» в конце концов находится. Бывает и так, что книга вообще ничего не имеет общего с персонажем, чей «автограф» вот-вот появится на ней.

Во-вторых, почерк. Чаще это не тонкая стилизация, нет. Обычно разница между эталонным автографом и написанным заново не просто одна трамвайная остановка, а неизмеримо большее расстояние. Таковы многочисленные «автографы» А. П. Чехова, Л. Н. Толстого, М. Горького, которые встречаются с завидным постоянством; реже – «автографы» Достоевского, которые обычно делают мастера своего дела, а не любители.

И очевидно, что фальсификатор не особенно долго репетировал. Он пару раз попробовал, взяв за основу факсимиле, и написал. Отсюда грубость, с которой копируется подпись, и заметная глазу небыстрота почерка – «отдых» между написанием букв в составе одного слова, и специфика нажима… многое выдает именно незатейливую поделку, а не подделку.

В-третьих, чернила. Когда в 1990‐х годах цех по написанию «автографов» работал в Ленинграде, характерными для него были чернила особенно неестественного цвета – ярко-рыжие, как будто это густо замешанная иранская хна. И все «автографы» были написаны такими коричнево-красными чернилами. В целом же вид чернил должен быть аутентичен именно чернилам, а не разведенной коричневой акварели или чему-то такому, что имеет цвет орешковых чернил.

В-четвертых, порой это полное несоответствие текста автографа контексту. Ведь все-таки важно, чтобы текст «автографа» не входил в противоречие с биографической канвой персонажа или же не выходил за пределы хронологии его жизни (последнее тоже встречается). Пара примеров таких банальных поделок.

Первый. Не так давно в Москве продавался «автограф» П. И. Чайковского дочери его друга, издателя П. И. Юргенсона – «Александре Петровне Юргенсон на память П. Чайковский. Москва, 26 ноября 1881». Он был выполнен на нотах отдельно изданного Юргенсоном романса Чайковского на слова А. Апухтина «Он так меня любил».

Тут главным вопросом является не сам автограф, а вообще возможность такового. И впору спросить о том, с какой стати Петр Ильич будет дарить дочери Юргенсона пустяшные ноты, которых она может набрать у отца целый ворох; к тому же подписывая их «Александре Петровне Юргенсон», и это девочке 1870 года рождения! Неужели не общеизвестно, что он обращался к ней «Саша» даже в более взрослом возрасте и впоследствии посвятил ей вальс «Резвушка»? Надписи же Чайковского детям Юргенсона, которые, конечно, сделаны не на нотах, а на кабинетных фотографиях, как было принято в близком дружеском кругу, далеки от официоза: «Мастодонту от старой обезьяны», «Язвительнейшему из смертных» и тому подобное.

Но уж если эксперт или владелец такого «автографа» совершенно не может проникнуть вглубь дарительной надписи, понять ее абсолютную невозможность, есть и банальные, протокольные доказательства, опровергающие возможность существования такого «автографа». Они состоят в том, что по стечению обстоятельств, и это легко устанавливается по эпистолярию композитора, Чайковский был как раз в тот момент в Италии: 16 (28) ноября наконец прибыл из Вены поездом в Венецию, 18 (30) приехал во Флоренцию, 20 ноября (2 декабря) он уже в Риме, где оставался до февраля 1882 года…

И конечно, почерк, который выдавался за «автограф», лишь отдаленно напоминает характерный и довольно замысловатый подлинный почерк П. И. Чайковского.

Второй пример. Продавался предмет, более тщательно сделанный, не какая-то мазня, как выше, а «Поздравительная грамота в честь выхода первого номера журнала „ЛЕФ“, адресованная А. М. Родченко» 1923 года. Это, вообще говоря, почти произведение искусства, «развесистая клюква», и я, верно, поторопился, низведя этот шедевр в раздел любительства. Но все было там не в масть, особенно же папка красной кожи, с какими-то невообразимыми накладками, которая является гимном мещанским вкусам, чего ожидать от лефовцев решительно невозможно.

Внутри – рисунки а-ля конструктивизм, но такого качества, как в моем детстве были плакаты в рекреации средней школы, такой же кондовый поздравительный текст, дата 6 апреля 1923 года и, как вишенка на торте, собственно подписи-автографы: Борис Пастернак, Николай Асеев, Велимир Хлебников, Алексей Крученых…

Не хочется здесь разбирать этот случай всерьез, но скажем хотя бы, что к тому времени Хлебников уже был в могиле – он умер летом 1922 года. Жаль таких фальсификаторов, которые, прилагая массу усилий, даже не могут сперва сопоставить «автографы» с биографическими данными героев.

Так что любительская продукция распознается квалифицированным специалистом на раз-два, что отнюдь не мешает ей продаваться на аукционах, оседать в коллекциях и поощрять создателей таких «автографов» к еще более активной деятельности.

Однако это – сущие мелочи по сравнению с профессиональными фальсификатами, которые готовятся тщательно и обычно никаких сбоев ни с хронологией, ни с географией, ни с биографией своего героя на первый взгляд не содержат. И вот здесь уже нужно не только понимать, возможен ли вообще в канве биографии героя такой автограф в принципе, но и попытаться увидеть явный признак фальсификации.