Происхождение христианства из гностицизма

Однако верующие достигают обладания духом — и это обладание в них обновляется и утверждается — не только чрез крещение, но также и чрез таинство трапезы господней. Уже из предыдущего изложения нам знакомы слова 1 Кор. 10, 16 и сл.: «Чаша благословения, которую мы благословляем, не есть ли приобщение крови христовой? Хлеб, который мы преломляем, не есть ли приобщение тела христова? Ибо все мы приобщаемся от одного и того же хлеба». Но если там приведенные слова, быть может, следовало понимать только символически, то в данной связи мы имеем перед собою безусловно мистическое соединение между Христом и его последователями, совершающееся чрез причащение хлебом и вином. Павел не говорит, что верующие прямо пьют кровь христову и едят его тело, но он допускает какое-то таинственное отношение между вином и хлебом, с одной стороны, и между кровью и телом принесенного в жертву христа, с другой, и притом он понимает это отношение столь вещественно и натурально, что, по его мнению, те, которые в трапезе господней приобщаются тела и крови христовой, вступают в реальное общение с ним точно так же, как те, кто принимает участие в языческих жертвенных трапезах, вступают в общение с демонами (1 Кор. 10, 14 — 22). Кто недостойно приступает к трапезе, тот погрешает пред телом и кровью господа и навлекает «а себя смерть. Более того: болезни и смертные случаи в общине Павел прямо считает карами и предостерегающими указаниями на ожидаемое при всемирном суде наказание (1 Кор. 11, 27 — 32). Таким образом, трапеза господня, независимо от того, что она есть трапеза воспоминания по отношению к искупительной смерти христовой и включает в себе исповедание смерти и пришествия мессии, все же является прежде всего актом, при котором участники чрез вкушение мистической пищи и мистического пития вступают в ближайшее общение со Христом и этим запечатлевают «новый завет», обетованный богом иудеям по Иеремии 31, 31 и сл., а именно то, что бог впишет свой закон в их нутро, откроет им, излив в них дух свой, полное познание своего существа и, прощая им их грехи, сделает их чрез то своим народом (1 Кор. 11, 24 — 26).

Мы считаем общепризнанным, что и это представление, в целом, не вытекает из предшествующего хода мыслей автора Послания, а внесено извне, причем и здесь опять позволительно думать о сродных культовых трапезах в языческих мистериях и связывать трапезу господнюю с ориентально-гностическими представлениями. Господняя трапеза образует в этом смысле род народного суррогата единения с богом в акте духовного созерцания. Место внутреннего соединения с богом во духе заступило внешнее инкорпорирование бога чрез питие его крови и вкушение его тела. Гносис представляется здесь в акте чисто-натуралистического характера, благодаря которому богостановление человека превращается в одинаково доступный всем процесс; и только таинственные обряды, которыми окружен акт, напоминают еще о первоначальном исключительном и мистическом характере интеллектуального созерцания, которое все же возможно только для отдельных, осененных благодатью личностей, и до которого только очень немногие могут возвыситься. Будучи, по своему происхождению, исходным пунктом для понятия интеллектуального созерцания, каковое мы находим и вообще в естественных религиях, трапеза господня представляет в гностической духовной религии застывший пережиток первоначального натурализма либо возврат к последнему, находящий свое оправдание только в своем практическом значении. Ведь ясно, что только лишь это натуралистическое переиначение в нечто внешнее, или перетолкование интеллектуального созерцания могло сделать гносис созидающим общину действием и искупительным принципом религиозной секты. Но таким образом в гностическом культовом объединении таинство господней трапезы должно было сделаться центральным пунктом религиозной деятельности.

И в митраизме вкушение хлеба и вина или воды производилось обычно с освящением по определенным формулам, причем сходство этого религиозного обряда до того беспокоило первых христиан, что они решались объяснить его себе только дьявольским подражанием их трапезе господней. Но безусловно неправильно относить образование такого обряда в языческих мистериальных религиях лишь ко второму столетию нашей эры, как это делает Schweitzer, и отрицать, что эти религии могли оказать влияние на Павла. Ведь если мы знаем их более точно лишь в их сформированном виде на Западе, то сами по себе они гораздо древнее второго христианского столетия и процветали в передней Азии задолго до того, как вступили в свет западной культуры. И разве для их воздействия не было известных исходных пунктов также внутри иудейства? «Приходите, вкушайте мою пищу и пейте вино, которое я смешала!» — восклицает мудрость в Притчах 9, 5. Не было ничего проще для иудейского гностицизма, как сослаться на эти слова, когда он мыслил чрез вкушение освященного вина и освященного хлеба инкорпорировать в себя мудрость, которую он считал тождественной с духом божиим, а тем самым и со христом [32].