Происхождение христианства из гностицизма

Во всех рассмотренных нами до сих пор посланиях, приписываемых Павлу, спасение носит характер космического акта, восстанавливающего равновесие нарушенного мирового порядка, и автор данного послания интересуется не тем, что Иисус сделал на земле, а только тем, что он совершил господствуя в небесах. Хотя спаситель родился как человек и был пригвожден к кресту во плоти, все же человечность соприкасается с ним лишь с внешней стороны, как одеяние. Она — только маска, за которой скрывается нечто совсем другое и которая в действительности ему не принадлежит. Его тело — лишь мнимое тело, и, вопреки всякому подчеркиванию человеческого облика Иисуса, борьба для которой он был ниспослан с небес на землю, есть борьба не человека против врагов человеческих, а света против тьмы, доброго бога или небесного светового существа против враждебного людям демонического мира, при чем астральная основа этого представления вырисовывается еще ярче благодаря характерным оборотам речи апостола. Демоны, а не люди распинают спасителя, и место совершения этого акта отличается такой же мифологической неопределенностью, как и время, когда оно, якобы, произошло.

В Первом послании к фессалоникийцам все это описано иначе.

Здесь сказано, что иудеи «убили и господа Иисуса, и его пророков», и автор послания добавляет к этому, что они преследовали также и его, что они богу не угодили, всем людям ненавистны, хотели воспрепятствовать ему проповедовать язычникам евангелие, и чрез это всегда наполняют меру грехов своих. «Но приближается на них гнев божий до конца» (2, 15 и сл.).

Тут мы действительно имеем дело с недвусмысленным намеком на повествование евангелий, которое в 1 Кор. 11, 23 все же казалось сомнительным. Но может ли это место[52] служить доказательством существования исторического Иисуса? Прежде всего поражает столь откровенный выпад Павла против иудеев. Ибо как бы решительно ни боролся апостол против иудейского закона, как бы энергично ни укорял он иудеев за их неверие, ни в одном из остальных посланий, не исключая даже Послания к галатам, ему не пришло в голову утверждать, что иудеи убили христа. Несмотря на явно враждебное отношение к нему единоплеменников, исторический Павел все же считал себя, по-видимому, иудеем; более того, он гордится своим иудейским происхождением, хвалится им (Римл. 9, 3 и сл.; 11, 1; 2 Кор. И, 22; Фил. 3, 4 и сл.); иудеи с его точки зрения — настоящие «избранники», язычники же только «соучастники в гражданском законоположении Израиля» и «сонаследники обетования», которое в первую очередь распространяется на иудеев (Римл. 1, 16; 2, 10; 3, 2; 9, 4; 11, 2; 15, 8). Он убежден, что, несмотря на враждебное в настоящий момент отношение иудеев к евангелию, когда-нибудь «спасется весь Израиль» (Римл. 11, 26). И этот самый Павел, якобы, сказал о своих единоплеменниках что они «богу не угождают, и всем человекам противятся»[53]? И почему только в указанном месте Послания фессалоникийцам решил он использовать то ужасное оружие, которое представляло собой обвинение иудеев в убийстве спасителя.

Однако, слова автора послания о том, что гнев божий уже коснулся иудеев (2, 16), разрешают наше недоумение. Ибо они доказывают, что это послание не могло быть написано до разрушения Иерусалима в 70-м году; возможно, что эти слова относятся к восстанию Бар-Кохбы (132 — 135), когда действительно рухнула последняя надежда иудеев на национальную независимость и чаша божественного гнева была в самом деле осушена «до конца». Ведь у нас не имеется никаких веских доказательств в пользу того, что вражда между иудеями и христианами или, вернее, между сторонниками официально-формальной иудейской религии и участниками мистериальных культов достигла еще до упомянутых событий такого напряжения, что ненависть гностиков могла вылиться в форму ужасного утверждения, будто правоверные иудеи виновны в смерти мессии. Разумеется, различное отношение к закону неоднократно возбуждало умы уже в прежнее время и разделило иудеев к началу нашей эры на две враждебные друг другу партии, при чем эта противоположность нашла свое яркое выражение в «Деяниях апостольских» в виде противопоставления иудаизма эллинизму (Стефан). Однако, характер настоящего разрыва эта вражда приняла только тогда, когда разрушение Иерусалима и окончательное уничтожение иудейского государства убедило мистиков в том, что от закона не приходится ждать спасения, когда гностики сделали отсюда соответствующие выводы и открыто порвали с иудейством, в то время как остальные иудеи еще крепче ухватились за закон и обе партии стали обливать друг друга потоками самых тяжких обвинений. Тогда у притесненных и возмущенных гностиков представление о презираемых ими иудеях слилось с представлением о злых силах, погубивших мессию, и по мере очеловечения образа спасителя, первоначальный астральный характер которого все больше забывался, росло убеждение, что блюстители закона, фарисеи и книжники, распяли того, кто их избавил от закона.

С этой гипотезой более позднего написания Первого послания к фессалоникийцам совпадает и все остальное содержание последнего. Послание адресовано общине, которая начинает колебаться вследствие того, что пришествие господа сильно замедлялось. Уже некоторые братья умерли, а давно ожидаемая катастрофа все еще не наступала. Автор послания старается их в этом отношении успокоить. «Не хочу же оставить вас, братья, в неведении об умерших, дабы, вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды. Ибо если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе бог приведет с ним. Ибо, сие говорим вам словом господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия господня, не предупредим умерших, потому что сам господь при возвещении, при гласе архангела и трубе божией, сойдет с неба, и мертвые во христе воскреснут (4,13 и сл.; 5,1 и сл.)».

Здесь мы имеем дело со «словом господним», которое не только не встречается в евангелиях, но и находится в противоречии с мнимыми словесами господними (Матф. 10, 23; 16, 28 и 26), согласно которым пришествие христа должно иметь место вскоре после его смерти; с другой стороны, оно вполне соответствует упованиям остальных иудеев на пришествие мессии. Если же автор послания пытается подтвердить ожидаемое им появление Христа со (всеми его святыми (3, 13) ссылкой на «господа», то это является лишь доказательством того, с какой бесцеремонностью подкреплялись в кругах мистиков известные взгляды и наставления авторитетом господа и в какой ничтожной степени заслуживают доверия, с точки зрения исторической действительности, правила общинной практики, о которых Первое послание к коринфянам говорит, что они преподаны непосредственно самим «господом».

Второе послание к фессалоникийцам сулит угнетаемой общине за ее долготерпение и веру небесную награду и возвещает, что бог накажет ее притеснителей в день «явления господа Иисуса с неба, с ангелами силы его, в пламенеющем огне совершающего отмщение непознавшим бога и непокоряющимся благовествованию господа нашего Иисуса Христа» (1, 7 и сл.). Община была, по-видимому, введена в заблуждение и обольщена мнимым посланием апостола или людьми, утверждавшими, что день господень уже наступает. В противовес этому, автор послания объявляет им, что сперва придет отступление и откроется «человек греха», так называемый антихрист, «сын погибели», «беззаконник», который будет превозносить себя выше бога, сядет в храме божием и будет выдавать себя за всевышнего. Но господь Иисус убьет его духом уст своих и истребит лучами пришествия своего (глава 2-ая). Но доколе антихрист не придет, не утвердит своего царства лжи и обольщения, не соберет вокруг себя погибающих и не откроется, до тех пор не явится и господь. Это представление тоже позаимствовано из общих воззрений иудейской апокалиптики и сходно с персидскими и другими восточными верованиями. Однако, оно не может считаться доказательством знакомства автора послания с евангельским преданием. Второе послание к фессалоникийцам утрачивает свое значение для сторонников историчности Иисуса даже в том случае, если допустить, что оно вышло из-под пера автора «подлинных» посланий Павла.

Что то же самое можно сказать и о трех так называемых Поучительных посланиях Павла, обоих Посланиях к Тимофею и Послании к Титу; это едва ли будут отрицать даже самые консервативные богословы. В то время как Послание к римлянам, оба Послания к коринфянам и Послание к галатам считаются с легкой руки Баура «безусловно подлинными», указанные три послания признаются «безусловно неподлинными». Их стиль, предпосылки, невозможность установить тот период жизни Павла, в течение которого они были написаны, и некоторые другие соображения заставляют думать, что они были написаны в такое время, когда уже существовала вполне развитая «церковь» с епископами, пресвитерами и диаконами; их предостережения против прекословий [антитез] лжеименного знания [гносиса] (1 Тим. 6, 20), против демонизма, басен и бесконечных родословных еретических фанатиков, призывающих к аскетизму, производящих больше споров, нежели божье назидание в вере, и сеющих смуту в общине, утверждая, что воскресение уже совершилось (1 Тим. 1, 3 и сл.; 4, 1 и сл.; 2 Тим. 2, 23; Тит. 1, 10; 3, 9), затем решительное противопоставление праведного или «здравого» учения «бабьим басням» неверующих, при чем церковь, рассматривается как «столп и утверждение истины», а еретики предаются даже сатане (1 Тим. 1, 11; 1, 20; 3, 15; 4, 7; 6, 3; 2 Тим. 1, 13) — все это заставляет нас отнести эти нравоучительные послания к середине, если даже не ко второй половине второго века нашего летоисчисления. Ибо только тогда христианская церковь выступила как блюстительница предания и начала бороться против разветвлений того гносиса, к которому первоначально она сама примыкала и который она осмеливалась оспаривать только потому, что, очеловечив образ Иисуса; она думала, что она положила конец всякому дальнейшему распространению фантастических учений о происхождении и существе искупителя. Однако, несмотря на то, что ко времени написания этих посланий учение о спасении уже перестало быть тайным и открыто возвещалось церковью, все же и в упомянутых посланиях проскальзывает первоначальный мистериальный характер христианской доктрины о спасении (1 Тим. 6, 20; 2 Тим. 1, 14; 2 Тим. 1, 12).

Таким образом, исходя из приведенных фактов, следует признать, что и здесь ничто не говорит в пользу историчности Иисуса, хотя автор посланий и призывает следовать «здравым словам господа нашего Иисуса христа» и пишет о нем, что он «засвидетельствовал пред Понтием Пилатом доброе исповедание» (1 Тим. 6, 3, 13). Впрочем, и он не знает об Иисусе ничего, кроме метафизических общих мест, встречающихся и в остальных посланиях Павла.

Наконец, Послание к Филимону тоже не содержит никаких достопримечательных сведений об Иисусе.

Итак, на деле в Павловых посланиях нет ни одного места, которое позволило бы хоть с некоторой уверенностью говорить об историчности Иисуса, и утверждение теологов, будто противники историчности Иисуса, прежде чем аннулировать свидетельство Павла, должны были бы объявить все относящиеся сюда места Павловых посланий подложными, отнюдь не соответствует действительности. Из Павловых посланий, как таковых, нельзя вывести заключения, что Иисус был исторической личностью, и никто вероятно не пришел бы к такому выводу, если бы подобное убеждение не сложилось у теологов уже раньше, под влиянием их знакомства с евангелиями. Вместо того, чтобы служить опорой для так называемой евангельской истории, Павловы послания, напротив, возвращают нас к евангелиям и приобретают только благодаря последним свою мнимо-историческую окраску.