Происхождение христианства из гностицизма

В самом деле, этому нельзя поверить, и все то, что стараются привести в оправдание странного поведения Павла, есть не что иное, как беспомощная болтовня вокруг да около существа дела. Она всецело основывается на голословном утверждении, что Послание к галатам, как исходящее от самого Павла, заслуживает предпочтения перед повествованием Деяний, не являющихся первоисточником. Так, напр., Буссе пишет: «То, что Деяния сообщают о пребывании Павла в Иерусалиме и его сближении с апостолами при содействии Варнавы, не имеет, по сравнению с определенными разъяснениями самого апостола, никакой цены. Автор Послания к галатам заслуживал бы в этом отношении доверия только в том случае, если бы Иисус не был исторической личностью. Ибо тогда иерусалимские апостолы не смогли бы, разумеется, научить Павла ничему, кроме того, что он мог знать или узнать и из других источников; только при этом условии он был вправе усвоить себе любой взгляд на христа, хотя бы и вымышленный. Следовательно, гипотеза подложности Послания к галатам, по-видимому, подвергает опасности гипотезу историчности Иисуса. Но так как Послание к галатам явно направлено против Деяний или, по крайней мере, против их источников и повествования, из которого вытекает, что евангелие Павла, вследствие посредничества дамаских учеников, в особенности Анания, связано с воззрениями так наз. иерусалимской первообщины, то прежде всего необходимо выяснить, заслуживает ли сообщение Деяний, как таковое, доверия, тем более, что рассказ Деяний о связи между обращением Павла и убиением Стефана следует отнести к области легенды, а усердие Павла в отношении преследования христиан тоже представляется достаточно сомнительным и опирается исключительно на 1 Кор. 15, 9, где Павел говорит, что он преследовал христианскую общину.

Между тем не подлежит сомнению, хотя пока это еще не получило признания, что весь рассказ об обращении Павла есть не что иное, как подражание повествованию об Илиодоре в 2 Макк.

Пусть каждый убедится в этом лично.

Сирийский царь Селевк посылает правителя государства Илиодора в Иерусалим и приказывает ему завладеть сокровищами местного храма. Встретив отказ со стороны первосвященника Онии, Илиодор пытается захватить сокровища силой. Когда же он с вооруженными людьми врывается в сокровищницу, бог являет великое знамение, приводящее всех в изнеможение и ужас. Сам Илиодор «падает на землю, объятый великой тьмой. Его свита поднимает и уносит его, беспомощного, на носилках. Все присутствующие усматривают в этом откровении акт всемогущего господа. И в то время, как Илиодор лежит, лишенный божественной силой дара речи и всякой, надежды на спасение, иудеи благословляют господа, прославившего свое жилище; и храм, который незадолго перед тем наполнен был страхом и смущением, благодаря явлению господа наполнился радостью и веселием. Затем некоторые из спутников Илиодора обращаются к первосвященнику Онии с просьбой призвать всевышнего, чтобы сохранить жизнь лежащему уже при последнем издыхании Илиодору. Первосвященник приносит жертву, дабы спасти Илиодора. В это время перед Илиодором предстают юноши, которые являлись ему уже раньше и бичевали его тогда, и призывают его теперь воздать великую благодарность первосвященнику, ради которого господь даровал ему жизнь, и возвещать всем «великую силу бога». «Илиодор же, принесши жертву господу и. обещав многие обеты сохранившему ему жизнь и возблагодарив Онию, возвратился с воинами к царю, и пред всеми свидетельствовал о делах великого бога, которые он видел своими глазами» (35 и сл.).

Сходство этой истории с историей обращения Павла бесспорно. Подобно тому, как Павел был послан иерусалимским первосвященником в Дамаск, чтобы привести находившихся там христиан закованными в Иерусалим, так и Илиодор отправляется по приказанию короля Селевка в Иерусалим, чтобы завладеть сокровищницей местного срама. И подобно тому, как Павел незадолго до выполнения своей миссии был низвержен небесным явлением, при чем его спутники стояли в оцепенении, и он сам в течение грех дней был слеп, так что пришлось его за руку отвести в Дамаск (Деяния 9, 7), так и Илиодор. объятый вместе со своей свитой ужасом под влиянием небесного явления, упал на землю, окутанный тьмой, и был унесен окружавшими его лицами в совершенно беспомощном состоянии. Вместо благочестивого первосвященника Онии здесь фигурирует дамаский ученик Ананий (!). Подобно тому, как первого спутники Илиодора умоляют помочь потерпевшему несчастье правителю, так и последнего господь призвал в видении помочь Павлу и вернуть последнему зрение. И подобно тому, как Павел предупреждается видением о том, что ему будет оказана помощь Ананием, так и Илиодору вторичное видение внушает благодарность по отношению к первосвященнику Онии. Согласно Деян. 22, 17, 21, явившийся Павлу в храме бог призывает его проповедовать евангелие среди язычников. Илиодора же только-что упомянутое нами небесное явление призывает возвещать всем «великую силу бога»; и, возвратившись к царю, он перед всеми свидетельствует о делах великого бога. Точно также Павел в Дамаске по своем возвращении в Иерусалим благовествует об Иисусе, при чем здесь иудеи удивляются обращению человека, еще совсем недавно нагонявшего страх на иерусалимскую общину, подобно тому, как там они благословляют господа, совершившего чудо в отношении Илиодора и наполнившего радостью и веселием храм, который незадолго перед тем был охвачен страхом и смущением. Более того, даже бичевание, которое грозило Павлу, когда он рассказал о своем обращении (Деян. 22, 24), по-видимому, навеяно бичеванием, которому действительно подвергся Илиодор со стороны небесных юношей. Возможно также, что и воспоминание об Энеиде Вергилия 111, 22 сл. не прошло бесследно для указанного повествования Деяний.

Отсюда следует, что знаменитое чудо под Дамаском, которое так часто служило непререкаемым примером внезапного обращения благочестивых мужей, лишено всякого исторического значения. Автор Деяний позаимствовал из 1 Кор. 9, 1 (где Павел говорит: «не видел ли я Иисуса Христа?») и из 15, 8 и сл. (где сказано, что после всех Христос явился к Павлу) известие о том, что христос явился Павлу. В той же главе (9 и сл.) он нашел указание на то, что Павел гнал церковь божью и что он, апостол, благодатью божью есть тот, что он есть. На основании всего этого он сделал вывод, что под влиянием явления Христа Навел прекратил преследование христианской общины. Это преследование автор Деяний связал с. убиением Стефана и перенес его в Иерусалим. Что это событие произошло под Дамаском, когда Павел собирался изловить местных христиан, об этом автор Деяний узнал из 2 Кор. 11, 32 где он нашел также сообщение о преследовании Павла в Дамаске и об его бегстве в спущенной со стены корзине. Он вплел эту историю в свой собственный рассказ (Деян. 9, 23 — 25) и добился таким образом своей цели — поставить языческую миссию Павла в непосредственную связь с Иерусалимом и вообще изобразить последний как главный центр распространения евангелия. Что это в действительности подтасовка и что обращение Павла произошло, во всяком случае, при совершенно иных условиях, чем те, которые указаны в Деяниях, это признают теперь, по-видимому, многие теологи[41].

Как бы то ни было, указанное повествование Деяний не имеет исторического значения; вместе с тем не только отпадают все бесчисленные, более или менее глубокомысленные попытки психологически вывести возникновение мировоззрения Павла из чуда под Дамаском, но мы получаем также веское доказательство подложности Послания к галатам.

Кто поверит автору этого послания, что он тождествен с историческим Павлом после того, как в основу своего повествования он кладет сообщение о своем обращении и связанных с этим переживаниях, представляющее собой на деле чистейший вымысел? Правда, автор Послания к галатам отвергает правдивость соответствующего сообщения Деяний; по-видимому, он не желает ничего знать о свидании Павла с дамаскими учениками, об его знакомстве с Ананием и в особенности о более тесном общении его с иерусалимскими апостолами и с общинами Иудеи, от которых он мог получить более подробные сведения об Иисусе и у которых он должен был позаимствовать руководящие идеи своего евангелия. Но та форма, в которой он отклоняет это предположение, ясно показывает, что его единственным намерением было доказать божественное происхождение и оригинальность своего религиозного мировоззрения. Как знакомый с писаниями иудей, он не мог не знать, что сообщение Деяний о нем зиждется на повествовании об Илиодоре, и ничего не могло быть проще, как путем простого указания на этот факт аннулировать данные сообщения. Между тем он исходит из принципиального признания правдивости чуда обращения, — несомненно потому, что он сам знает о фактической стороне этого события не более, чем автор Деяний, и что на всю эту историю он смотрит не глазами очевидца, а с чисто догматической точки зрения позднейшего повествования; правдивость своего рассказа он подкрепляет даже клятвою (!), в то время как настоящий Павел, надо думать, должен был располагать совершенно иными средствами для того, чтобы подчеркнуть неправильность отвергнутой им версии. Тот же, кто дает клятву, избегая доказательств, которые не должны были бы представлять для него серьезного затруднения, навлекает на себя вполне понятные подозрения. Однако, и самому автору Послания к галатам поведение, которое он приписывает Павлу после его обращения, не могло не показаться мало правдоподобным, или, по крайней мере, довольно странным. Этим объясняется его торжественное уверение, что он говорит истину. Такое отношение к истории обращения Павла с обеих сторон, со стороны автора Послания к галатам и автора Деяний, можно считать нормальным только в такое время, когда вообще не сохранилось сколько-нибудь определенных воспоминаний о фактическом ходе событий и когда Павел уже успел сделаться своего рода легендарной личностью, о которой можно было рассказать все, что угодно. Но это было бы совершенно непонятно, если бы существовало действительное историческое предание о личности Павла; ибо тогда первый из этих авторов не осмелился бы переработать упомянутое повествование в духе ветхозаветного рассказа, а второй не рискнул бы изложить его в диаметрально противоположном духе, как бы ему ни хотелось оттенить самобытность Павла и независимость последнего от Иерусалима.