Евангельские мифы

XXIII. Преображение и страсти на горе Елеонской.

Оба этих эпизода, разыгравшиеся на одной и той же горе, были, по всей вероятности, позаимствованы из религиозной мистерии.

В первом эпизоде наряду с солнечным богом, «одежды которого белы, как свет», фигурируют Моисей и Илья, два солнечных лика, из которых первый, как это было известно всем религиозно образованным иудеям, сам когда-то преобразился на горе, а другой вознесен был на небо живым. Некоторые исследователи пытались утверждать, что подобное «преображение» было действительно инсценировано реальными учениками реального проповедника Иисуса для того, чтобы укрепить своих последователей в вере. Однако, такое эвгемеристическое объяснение противоречит самим евангелиям, поскольку в них говорится, что ученики обязаны были молчать о виденном ими «преображении», доколе сын человеческий не воскреснет из мертвых.

Попытка найти историческое основание для мифа, который остался неизвестным паулинистам который по признанию самого составителя евангелий остался чуждым иудеям, является совершенно праздной затеей. Инсценирование мнимого «преображения» на горе было, конечно, делом, превосходящим технические средства, первых христиан. В религиозной же мистерии, разыгрывавшейся на каком-нибудь ограниченном пространстве, такое сценическое преображение могло, конечно, иметь место так же, как это происходило у язычников, которые имели обыкновение пускать в ход лучистое сияние в самых напряженных и волнующих местах своих религиозных инсценировок.

Вероятность того, что страсти на горе Елеонской были связаны в первоначальной христианской религиозной мистерии с преображением, доказывается, во-первых, тем, что оба эти эпизода имели, якобы, место на одной и той же горе, а, во-вторых, тем, что, согласно третьего евангелия, ученики Иисуса были во время обоих событий погружены в сон, подобно тому, как они спали, по словам остальных синоптиков, во время страстей на горе Елеонской.

Вероятность того, что этот миф имеет драматическое, вернее, сценическое-происхождение, подчеркивается неоднократным упоминанием евангелия о том, что ученики не в силах были бороться со сном. Это упоминание является попыткой внушить читателю предположение, что слова, произнесенные Иисусом в некотором отдалении от учеников во время их сна, могли быть услышаны кем либо и, таким образом, могли получить распространение. В сценической же постановке нужды в посторонних свидетелях, способных спасти от исторического забвения слова спасителя, никакой не было; такими свидетелями являлись зрители. «Кровавый пот», о котором говорится у Луки (XXII, 44), правда, в интерполированном месте, является преднамеренной реалистической деталью из той же первоначальной религиозной мистерии, деталью, связанной, быть может, с терновым венцом.

Рассказ о сне учеников во время страстей Иисусовых на горе Елеонской являлся, конечно, одним из тех евангельских эпизодов, который унижал авторитет учеников в глазах язычников. Ведь ученики спали как раз тог да, когда их участие и общество были господу как раз особенно необходимым. Не возник ли этот рассказ именно вследствие той вражды, которая существовала между иудейскими и языческими христианами? С другой стороны, самое появление Моисея и Илии в мифе о преображении, где три апостола соответствуют Аарону, Нагабу, Авигу в ветхозаветном рассказе о преображении, указывает на иудейское происхождение этого мифа. Однако и облака и голос, как отметил еще Штраус, точно воспроизводят детали еврейского мифа. А то обстоятельство, что в ветхом завете (Исход, XXXV, 13) Иошуа ассоциируется с Моисеем, как «служитель» его, снова наводит на мысль о том, что самый иезуистский миф, как таковой, имеет неопределенно древнее происхождение.