Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир

С осени 1933 года резидент уже, без сомнения, находился в разработке у абвера. Все началось с проведения оперативной проверки показаний, полученных германскими контрразведчиками на допросе арестованного в Штеттине некоего Хельмута Цульке, оказавшегося польским разведчиком Вальтером Кудзерским. Он сообщил о непонятных контактах Сосновского с послом Польши в Берлине Казимиром Зелинским, что позднее было подтверждено по другим независимым каналам. Резидент “Ин. 3” знал о проводившихся в отношении него мероприятиях от умиравшей в монастыре бывшей любовницы Мари де Ками. В абвере не сомневались в принадлежности Сосновского к спецслужбе противника, однако вначале его считали не заслуживающим пристального внимания легковесным и поверхностным разведчиком. Контрразведчики фактически игнорировали его до момента, когда перевербованный немцами польский разведчик подпоручик Гриф-Чайковский случайно увидел в фотолаборатории “легальной” резидентуры негативы добытых агентами ротмистра документов. После этого абвер не на шутку встревожился и начал разрабатывать его совместно с гестапо. Ключ к Сосновскому подобрали с помощью опять-таки женщины, Леа Розы Крузе, выбравшей себе экзотический сценический псевдоним Леа Ньяко. Привлечение ее к агентурной работе в декабре 1933 года являлось грубой ошибкой, поскольку личные качества этой женщины прямо-таки вопиюще противоречили элементарным требованиям к секретному агенту, находящемуся на прямой связи с резидентом. Объяснить такое легкомыслие Сосновского можно, пожалуй, лишь тем, что до сих пор все женщины-источники не причиняли ему сколько-нибудь серьезные неприятности, и поляк явно уверовал, что такое же везение будет продолжаться и в дальнейшем. Однако то, что успешно удавалось с дамами из высшего общества, не сработало в отношении авантюристки-танцовщицы. Она не собиралась делить своего любовника ни с кем, а вербовка лишь дала ей желанные рычаги воздействия на поляка, хотя тот наивно полагал, что дело обстоит как раз наоборот. Смесь ревности и страха привела Ньяко в абвер.

Разработкой Сосновского занялся сотрудник контрразведки капитан-лейтенант Рихард Протце, под легкомысленной внешностью поляка с удивлением обнаруживший серьезного и крайне результативного разведчика. Тем временем Леа даже после признания в вербовке еще долго не могла выбрать сторону, на которой ей следует находиться, и попеременно то информировала немцев о действиях польского резидента, то каялась ему в своем предательстве и окончательно запутала всех. Разведчик доложил в Варшаву о странном поведении агента и в январе 1934 года получил приказ о срочной эвакуации, но самоуверенно счел эту меру преждевременной, поскольку все еще надеялся переиграть абвер и не только уцелеть самому, но и спасти свою агентурную сеть. Вскоре предавшая Сосновского Леа в очередной раз предала немцев и сообщила ему о неминуемом аресте. Резидент успел предупредить об опасности трех своих источников, до сих пор остающихся неизвестными, и они скрылись в Польше, однако остальные участники сети были расшифрованы. 27 февраля после выступления Леа Ньяко в престижном зале Роберта Шумана Сосновский пригласил ее с друзьями к себе на вечер, чтобы отметить успех танцовщицы. Там их всех арестовало гестапо и немедленно начало следствие по делу.

Рената фон Натцмер безуспешно пыталась свалить всю ответственность на Бениту фон Фалькенхайн. Тем временем брак Бениты был признан недействительным, ее судили под девичьей фамилией фон Берг, и тогда Сосновский попытался спасти своей агентессе жизнь, для чего собрался срочно развестись со своей женой и жениться на ней. Это позволило бы ей автоматически приобрести польское подданство и избежать смертного приговора, но Гитлер лично запретил этот брак. 16 февраля 1935 года Ренату фон Натцмер и Бениту фон Берг демонстративно расстреляли прямо на глазах ротмистра, приговоренного, как и Ирена фон Иена, к пожизненному заключению. В апреле 1936 года бывшего резидента обменяли на семерых (по другим данным, двоих) захваченных поляками немецких агентов.

Самым прискорбным в этой истории оказалось то, что в польской разведке сочли: информация резидента слишком хороша для того, чтобы быть достоверной. По этой причине ее никак не использовали, а бывшего руководителя пляцувки “Ин. 3” судили и отправили в тюрьму по небезосновательным обвинениям в растрате денег, сговоре с агентом, нарушении требований конспирации и прочих упущениях, повлекших за собой провал сети. В 1939 году после захвата Советским Союзом части польской территории Сосновского допрашивали уже в советской разведке, и далее о его судьбе ничего не известно. Гриф-Чайковский в конечном итоге провалился, был отозван в Варшаву и там повешен за измену. Еще одного фигуранта этого дела Рудлофа тоже арестовали, однако он сумел оправдаться, более того, сам начальник абвера официально извинился перед ним за напрасные обвинения. Но несколько месяцев спустя после захвата немцами архивов польской разведки очередь дошла до просмотра дела Сосновского, и изменника арестовали. 7 августа 1941 года он каким-то образом сумел вскрыть себе вены и истек кровью в тюремной камере. За успешную разработку резидента Протце получил внеочередное звание капитана 3-го ранга, а Ньяко выпустили из-под стражи, однако гестапо тут же арестовало ее во внесудебном порядке. Для освобождения женщины понадобилось личное вмешательство самого Гитлера.

Все эти шпионские скандалы лишь укрепляли решимость нацистского правительства любой ценой усилить военную мощь страны. 15 марта 1933 года министр иностранных дел фон Нейрат потребовал от Лиги Наций признания равноправия в вооружениях, но безрезультатно. Недолгая дискуссия об этапах разоружения закончилась его лаконичной телеграммой от 19 октября в адрес генерального секретаря Лиги: “От имени германского правительства имею честь настоящим сообщить Вам, что Германия заявляет о своем выходе из Лиги Наций, согласно пункту 3 статьи 1 Устава”[190]. Впрочем, ограничений Версальского договора еще никто не отменял, Франция и Великобритания многократно превосходили рейх по военной мощи и в любой момент могли положить конец процессу ремилитаризации. Но этого не случилось. Курс Гитлера на антикоммунизм и его практика в отношении ГКП успокаивали западные правительства и вселяли надежду, что агрессия нацизма обратится только на Восток. Этому заблуждению оставалось существовать всего шесть лет.

13 января 1935 года в находившейся под управлением Лиги Наций Саарской области был проведен плебисцит. Из 539 тысяч голосовавших 46 тысяч пожелали сохранить статус управляемой Лигой территории, 2 тысячи тяготели к Франции, а 477 тысяч жителей высказались за вхождение в состав Германии. Результаты плебисцита вызвали эйфорию у немцев, и средства массовой информации уже недвусмысленно призывали к возврату всех утерянных территорий, включавших Эльзас-Лотарингию, Данцигский коридор, Мемельскую область, немецкую Чехию (Богемию) и Северный Шлезвиг (Силезию). Такой курс требовал серьезного разведывательного обеспечения внешней политики, и Германия уже располагала соответствующими службами, способными его осуществить.

Военная разведка (абвер) в 1932–1934 годах под руководством капитана 1-го ранга Конрада Патцига постепенно наращивала силы и развивала инфраструктуру. Штат ее оперативных работников вырос со 150 до 1000 человек. Периферийные подразделения абвера на территории страны по-прежнему именовались абверштелле (отделы абвера, ACT, иногда переводятся как “бюро” или “пост”). Они создавались при штабах военных округов и обеспечивали контрразведывательное обслуживание войск, штабов и военных учреждений, а также вели разведку на закрепленных за ними направлениях. В подчинении ACT находились так называемые абвернебенштелле (отделения абвера, ЛИСТ), которые по значимости иногда даже опережали свое руководящее подразделение и нередко выдвигались на передний план. В свою очередь, ЛИСТ подчинялись посты и пограничные пункты, хотя некоторые из них напрямую замыкались на ACT. Часть абверштелле не проводила агентурных операций, но координировала работу других ACT. Конкретная ситуация зависела лишь от оперативных позиций за рубежом, достигнутых каждым отдельным органом, и с течением времени могла меняться. Некоторые ACT понижались в статусе до АНСТ, иногда происходил и обратный процесс. В предвоенный период основными направлениями ведения закордонных разведывательных операций являлись:

— I округ (АСТ-Кенигсберг) — координация операций против СССР и Польши, агентурная работа не проводилась;

— II округ (АСТ-Штеттин) — Польша;

— III округ (АСТ-Берлин) — в основном контрразведка и направление агентов в регионы, не закрепленные за другими ACT (до 1944 года);

— IV округ (АСТ-Дрезден) — Чехословакия;

— V округ (АСТ-Штутгарт) — Франция, позднее Испания и Португалия;

— VI округ (АСТ-Мюнстер и АНСТ-Кельн) — Франция, при этом Кельн работал успешнее головного органа;

— VII округ (АСТ-Мюнхен) — Австрия и Балканы;

— VIII округ (АСТ-Бреслау и АНСТ-Катовицы) — Чехословакия, Польша, отчасти Турция и Балканы;

— IX округ (ACT-Кассель, АНСТ-Франкфурт-на-Майне и АНСТ-Веймар) — закрепленное направление отсутствовало, координация операций, агентурная работа не проводилась;

— X округ (АСТ-Гамбург, АНСТ-Бремен и АНСТ-Фленсбург) — Великобритания и США;

— XI округ (АСТ-Ганновер) — закрепленное направление отсутствовало;

— XII округ (АСТ-Висбаден, АНСТ-Метц) — Франция;

— XIII округ (АСТ-Нюрнберг) — закрепленное направление отсутствовало;

— XVII округ (АСТ-Вена) — Балканы, Ближний Восток, Румыния;

— XVIII округ (АСТ-Зальцбург) — закрепленное направление отсутствовало, работа на заграницу крайне ограничена;

— XX округ (Данциг) — закрепленное направление отсутствовало, координация операций, агентурная работа не проводилась;

— XXI округ (Позен) — закрепленное направление отсутствовало, координация операций, агентурная работа не проводилась.

Не включенные в список округа в свое время создавались со вспомогательными целями, разведывательными и контрразведывательными органами не располагали и просуществовали крайне недолго. Кроме того, не имели номеров обслуживавшие только флот АСТ-Киль с АНСТ-Свинемюнде и АСТ-Вильгельмсхафен, а также вновь открытые АСТ-Прага с АНСТ-Брюнн, АСТ-Варшава с АНСТ-Краков и АНСТ-Аемберг. Периферийные органы находились в административном подчинении у местного военного командования, а в оперативном — у абвера. Средняя численность ACT составляла около 150 сотрудников, хотя допускались и значительные отклонения в любую сторону. Внутренняя структура приблизительно соответствовала построению центрального аппарата абвера, а работа велась по аналогичным линиям и направлениям.

Зарубежные резидентуры военной разведки именовались военными организациями (кригсорганизацион, КО). На первом этапе их планировалось создавать в государствах, которые в случае будущей войны сохранят нейтралитет, причем этот процесс вначале происходил в основном на бумаге. В их число входили: КО-Испания (Мадрид), КО-Португалия (Лиссабон), КО-Турция (Анкара), КО-Швеция (Стокгольм), КО-Венгрия (Будапешт) и КО-Ватикан. Временные резидентуры создавались в странах, которые в ходе войны могли подвергнуться захвату или изоляции: КО-Бельгия (Брюссель), КО-Польша (Варшава), КО-Болгария (София), КО-Румыния (Бухарест), КО-Нидерланды (Гаага), КО-Франция (Париж). Этот список звучит достаточно впечатляюще, но на практике, как и в ситуации со “станциями” СИС, дело обстояло намного скромнее. Точки в Болгарии, Румынии, Турции, Ираке, Афганистане, Японии возникли в 1935 году, в Испании, Китае и Голландии — в 1937, а остальные начали действительно создаваться уже после начала Второй мировой войны. Долгое время большинство резидентур насчитывали не более 2–3 человек оперативного состава, а некоторые существовали лишь условно, ACT были укомплектованы заметно лучше. К 1933 году правительство разделило все государства в разведывательном отношении на несколько групп. Главными объектами считались Франция, Чехословакия, Польша, Великобритания и СССР, второстепенными — США, Бельгия, Швейцария и Румыния. По политическим причинам оперативная работа ограничивалась в Австрии, Японии, Болгарии и Венгрии, а все остальные страны абвер пока попросту игнорировал. После подписания 26 января 1934 года польско-германского договора Польша перекочевала в третий список. Безусловно, этот заключенный на 10 лет договор всего лишь маскировал реальные устремления Берлина, но тем не менее он официально существовал. Хорошо информированный Патциг понимал суть проблемы и проигнорировал запрет на ведение разведки против страны, которая, по его собственной оценке, не сегодня-завтра станет объектом вторжения вермахта. Именно это в конце 1934 года и послужило поводом к его смещению, однако лишь внешним и формальным, причины отстранения начальника абвера лежали значительно глубже. Основные претензии к Патцигу заключались в его препятствовании установлению связей военной разведки с СД и гестапо, а также отказе поддерживать контакты с итальянской разведкой СИМ. Руководство военного министерства уже давно подыскивало благовидный предлог для снятия с должности строптивого капитана 1-го ранга, и однажды министр Бломберг случайно заинтересовался увиденным им на одном из аэродромов самолетом без опознавательных знаков. Когда выяснилось, что это воздушный разведчик, вопреки запрету производящий фотосъемку польской территории, желанный повод появился. На смену Патцигу пришел, пожалуй, самый легендарный из всех начальников секретных служб в мировой истории — капитан 1-го ранга Вильгельм Канарис. Возможно, одно из наиболее точных описаний начальника абвера, относящееся в 1943 году, содержится в мемуарах Отто Скорцени: “Адмирал Канарис самый сложный оппонент, с которым я сталкивался за всю мою жизнь. Есть люди, личность которых не поддается идентификации. В случае с Канарисом мне это так и не удалось сделать! Он просто идеальный типаж офицера разведывательной службы. Глаза излучают ум, но что творится в душе, об этом никто никогда не знает и не узнает. Он как медуза! Можно проткнуть насквозь, а когда вытащишь палец, это создание выглядит абсолютно целым и неповрежденным. У него отработанная техника ведения разговора. Его практически невозможно поймать на каком-то противоречии — он ускользает как угорь! Для него нет “черного” и “белого”, он не признает крайностей, а всегда находится посередине для того, чтобы в конце концов сказать — “нет!”. Хотя похоже на то, что мнение о предмете у него складывается до начала разговора”[191].