Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир

О. А. Стигга

Умный и интеллектуальный, склонный к авантюризму и при этом обладавший математически расчетливым и трезвым умом, Треппер в дальнейшем создаст, по мнению многих исследователей, самую результативную в мире агентурную сеть, а потом будет играть сразу с несколькими полициями и спецслужбами, сумеет пережить войну и выйти живым из послевоенной тюрьмы в СССР.

Во Францию его направил начальник отдела стран Западной Европы О. А. Стигга (“Оскар”) для выяснения обстоятельств и причин провала И. Бира и А. Штрема по делу “Фантомаса”. Разведку интересовало, не явился ли разгром этой сети результатом предательства, и если да, то чьего именно. Информация Треппе-ра о выдаче группы перевербованным в свое время американской контрразведкой двойным агентом Гордоном Свитцем легла в основу очередного решения руководства разведки никогда более не использовать в нелегальных операциях активистов местных коммунистических партий. Следует отметить, что, в отличие от предыдущих случаев, отныне оно неукоснительно выполнялось.

Во время следующей командировки в Бельгию Треппер восстановил контакт со своим давним знакомым, руководителем фирмы “Руа де Каучук” Аео Гроссфогелем. В Европе он проделал рутинную, но очень важную в разведке работу по добыванию паспортов и других документов для легализации нелегалов, а по возвращении предложил Центру создать в Брюсселе специализированную “паспортную” резидентуру. Прикрытием точки должна была служить основанная для этой цели Гроссфогелем экспортная фирма в рамках “Руа де Каучук” под вызывающим названием “Исключительный заграничный плащ”. Изначально планировалось открыть ее филиалы в Дании, Швеции и Норвегии, и хотя из-за специфики местных законодательств это встретило значительные затруднения, основная часть работы по организации прикрытия “паспортного дела” была успешно завершена. Треппер доложил об этом по возвращении в Москву в 1938 году, несколько скорректировав первоначальный замысел. Теперь в качестве “крыши” паспортной резидентуры предполагалось использовать саму “Руа де Каучук”, а легализационной базой сделать фирму по экспорту и импорту промышленных отходов “КОДИ”.

Однако руководство разведки смотрело на вещи намного шире. Дело в том, что с 1937 года из соображений безопасности нелегальные операции в Германии значительно ограничивались, а почти все европейские резидентуры не располагали автономными линиями связи и в случае начала войны оставались без контакта с Центром. В этих условиях финансирование работы агентуры, организация безопасных встреч с ней и поддержание связи превращались в весьма сложную задачу, поэтому будущая брюссельская загранточка теперь должна была создаваться как обеспечивающая резидентура связи. Резидентом был назначен Треппер, его помощником стал Гроссфогель, а для прикрытия подрезидентур в Стокгольме, Копенгагене и Хельсинки им предлагалось открыть в этих городах соответствующие филиалы фирмы. Главным требованием Центра являлось обеспечение устойчивости существования точки и поддержания связи в военное время, причем ввиду приближения войны ее необходимо было создавать быстро. В середине 1938 года в Брюссель с канадским паспортом прибыл Треппер, в помощь ему из Центра направились офицеры разведки А. М. Гуревич (Сукулов, “Кент”) и М. В. Макаров (Аламо, “Хемниц”).

Первоначально ожидалось, что открытие филиалов представит собой совершенно элементарную операцию, но оно проходило очень сложно, поэтому для обеспечения бельгийско-скандинавской линии связи пришлось создавать специализированное экспортное общество “ЭКС”. Благоприятная ситуация создалась только в Финляндии, а в Швеции в качестве бюро “ЭКС” потребовалось зарегистрировать местную акционерную компанию. Не учли и еврейское происхождение всех директоров фирм, что в дальнейшем, в период немецкой оккупации, до крайности осложнило положение с прикрытием. Но в конечном итоге все трудности были успешно преодолены, и в списке резидентур Разведупра появилась новая загранточка, хотя ее организационный период еще далеко не закончился, и к началу боевых действий она находилась в стадии становления. Одновременно в самой Бельгии на случай войны создавались многочисленные пункты связи (почтовые ящики, конспиративные и радиоквартиры, конспиративные адреса), однако вся эта инфраструктура имела поразительное слабое место: в резидентуре связи не было ни одного радиста.

Уязвимым звеном оказалась и паспортная линия. Непродолжительный арест полицией в 1938 году работавшего в контакте с резидентурой изготовителя фальшивых документов польского еврея Абрама Райхмана (“Фабрикант”) весьма встревожил Центр. Из самых лучших побуждений Москва отдала два абсолютно взаимоисключающих приказа, предписывавших, с одной стороны, немедленно прервать все контакты с ним, а с другой — одновременно договориться о передаче за вознаграждение всех его связей. Проигнорировав собственный первый приказ, в июле 1939 года Центр приказал вначале Трепперу лично провести переговоры с вышедшим из тюрьмы Райхманом, а затем “Кенту” принять его на связь. Поскольку тот уже знал Гроссфогеля (“Андрэ”) и его помощника Избуцкого (“Боб”), это привело к совершенно вопиющей расшифровке всех основных работников резидентуры. Позднее это обстоятельство послужило одной из причин провала параллельной брюссельской резидентуры “Паскаля” (К. Л. Ефремова), а также ряда аналогичных катастрофических последствий в Германии и Нидерландах.

1930-е годы ознаменовались чередой переходов на сторону противника и просто уходов высокопоставленных советских разведчиков, дипломатов, действующих или бывших резидентов. Невозвращенцами стали И. Рейсс во Франции, В. Кривицкий в Голландии, А. Орлов в Испании, А. Бармин в Греции, Л. Гельфанд в Италии, М. Штейнберг в Швейцарии и ряд других. Хотя почти все они мотивировали свои действия несогласием с установившимся в Советском Союзе сталинским режимом, подлинные причины их ухода были далеки от идеологии. Перебежчиков гнал страх за свою жизнь, они профессионально просчитали причины исчезновения своих коллег в СССР и не желали разделить их судьбу. Любой оперативный работник знает, что перешедший к противнику разведчик должен рассчитаться за предоставление убежища и защиты своим единственным достоянием — информацией. Правила этой игры недвусмысленны и изменению не подлежат.

Нанесенный перебежчиками ущерб был огромен, в некоторых странах агентурный аппарат попросту перестал существовать, в других же местах источников успели вывести на консервацию и сохранили им жизнь, однако далее использовать не могли. Поэтому при оценке потерь советской разведки от репрессий конца 1930-х годов следует учитывать не только казненных, арестованных и уволенных офицеров и утраченные по этой причине агентурные позиции, но и другой вред, нанесенный ей высокопоставленными перебежчиками. Некоторые из этих предателей стали известны более других, в основном из-за изданных ими за рубежом книг, журнальных и газетных публикаций, где они, естественно, попытались предстать перед публикой в наиболее привлекательном свете.

Людвиг Порецки

Самуил Гинзбург

Военный разведчик Людвиг Порецки (Игнатий Рейсс, “Раймонд”), помимо общей для практически всех невозвращенцев боязни репрессий, имел еще одну, весьма серьезную причину для ухода (которую некоторые исследователи отрицают): он запутался в финансовых делах и растратил оперативные средства резидентуры. Оказавшись на Западе без средств к существованию, Рейсс решился найти пристанище у троцкистской оппозиции, хотя не просто предполагал, а точно знал, насколько она была пронизана агентурой НКВД. Он опубликовал письмо в поддержку Троцкого, к которому ранее не питал абсолютно никаких теплых чувств, и тем самым ускорил свой конец, поскольку сторонников главного оппозиционера отстреливали в первую очередь. Постоянные декларации о приверженности попранным Сталиным коммунистическим идеалам не помешали Рейссу провалить всю известную ему нелегальную агентуру, что повлекло весьма тяжкие последствия, отчасти упомянутые в настоящей книге. Вскоре его обнаружила в Париже группа под руководством С. М. Шпигельгласа, и 4 сентября 1937 года пробитое семью пулями тело невозвращенца нашли в пригороде швейцарского города Лозанна. Достоверно известно лишь то, что перед самой гибелью он ужинал в ресторане и уехал оттуда, а далее версии расходятся. Вдова Порецки, Элизабет, утверждает, что его заманила в ловушку попросившая о помощи Гертруда Шильдбах, в прошлом личный агент “Раймонда”. Она была той самой работавшей с Аксельродом “Ли”, которой пришлось спешно бежать из Италии в результате предательства Рейсса, поэтому женщина охотно поучаствовала в ликвидации перебежчика. На обратном пути автомобиль перебежчика догнала машина с боевиками, они вытащили приговоренного на дорогу и расстреляли его на месте. Существует и другая версия, согласно которой в том же пригородном ресторане нелегалы НКВД болгарин Б. М. Афанасьев и Роллан Аббиа (Франсуа Росси), в дальнейшем получивший советский паспорт на имя В. С. Правдина, спровоцировали ссору и драку с Рейссом, втолкнули его в машину, увезли и опять-таки расстреляли на ночной дороге. В любом случае нет сомнений, что советская сторона успешно сумела привести в исполнение вынесенный предателю смертный приговор.

Не так очевиден результат охоты за другим крупным перебежчиком и давним другом Порецки, нелегальным резидентом ИНО в Гааге Вальтером Кривицким (Самуил Гинзбург). Он нанес особенно сильный ущерб советским агентурным сетям в Западной Европе, поскольку территория Голландии служила базой для проведения операций по множеству линий и направлений. И хотя он не являлся, как утверждал в своей книге “Я был агентом Сталина”, ни руководителем всей разведки в Западной Европе, ни генералом, поскольку генеральских званий в СССР тогда вообще не существовало, все же НКВД очень болезненно воспринял этот удар. 6 октября 1937 года Кривицкий с семьей бежал под защиту лично знавшего его французского премьера Леона Блюма, приказавшего полиции взять перебежчика под охрану. Позднее он перебрался в Соединенные Штаты, где ради денег занялся публикацией разоблачительных материалов и жил в постоянном страхе перед НКВД, способным достать его и за океаном. Точно неизвестно, что именно произошло ночью 10 февраля 1941 года в запертом номере вашингтонской гостиницы “Бельвью”, однако наутро обслуживающий персонал обнаружил перебежчика лежащим в кровати с простреленным виском. Рядом находились три невнятные и сумбурные предсмертные записки, подлинность которых подтвердила экспертиза. Скорее всего, Кривицкий совершил самоубийство под воздействием постоянного страха за свою жизнь, хотя многие считают это тонко подстроенным убийством. Адвокат погибшего, например, указывал на то, что никто из соседей не слышал звука выстрела, хотя пистолет Кривицкого не имел глушителя. Но было ли это делом рук боевиков НКВД или самоубийством отчаявшегося человека, не знает никто.