Дневник, 1893–1909

Июль

13 июля. Вторник. Проводя время в тяжелых впечатлениях ужасной во всех отношениях японской войны, приходится слышать мало заслуживающего быть занесенным на эти страницы. Среди редких сколько-нибудь заслуживающих внимания разговоров попадаются, однако, изредка довольно характерные. Так, например, граф Толь, бывший петербургский губернатор, а ныне член Государственного совета, вследствие особенного покровительства Плеве, который считает, что в лице Толя, женатого на дочери графа Толстого, он — Плеве — выражает пред публикой свою благодарность графу Толстому за оказанное ему — Плеве — покровительство, граф Толь рассказал мне следующее: когда он был петербургским губернатором, а Иван Николаевич Дурново — министром внутренних дел, то вследствие ходатайства петербургского вице-губернатора Демидова Толь просил Дурново о назначении Демидова губернатором. Ходатайство это было категорически отвергнуто министром.

Когда через несколько месяцев Толь вновь заявил просьбу Демидова, то Дурново повторил, что об этом не может быть речи и что если Демидов опять начнет просить о губернаторском назначении, то Дурново просто уволит его от службы. Через несколько времени Дурново вызвал Толя к телефону и спросил его: «Хочет ли он назначить Демидова олонецким губернатором?» Удивленный Толь отвечал, что Демидов в отпуске, но что его можно немедленно вызвать. Так и было сделано. Возвратившийся в Петербург Демидов принял назначение. Вслед за тем Дурново выразил Толю необходимость назначить в петербургские вице-губернаторы из наиболее выдающихся вице-губернаторов других губерний или предводителей дворянства. Согласно этому указанию Толь принялся за памятную книжку и остановился на двух вице-губернаторах и одном предводителе. Соображения свои Толь приехал докладывать министру. Каково было его удивление, когда на первые же об этом слова Дурново рассерженным тоном сказал ему: «Да я не трех, а 333-х кандидатов могу назвать. И с чего Вы взяли, что это Ваше право; вице-губернаторов всегда назначал сам министр внутренних дел». Озадаченный таким приемом, Толь отвечал, что он сделал это по желанию, выраженному самим Дурново, и, раскланявшись, собирался уходить. Дурново переменил тон, сказал ему, что это была шутка, и стал разбирать пригодность предложенных ему кандидатов. Всех троих он забраковал: одного, потому что был женат на купчихе, другого, потому что предполагает его вскоре губернатором назначить (хотя никогда этого впоследствии не сделал), третьего, потому что не считает его довольно опытным. Толь заявил, что он готов принять всякое лицо, избранное министром, но с одной оговоркой, чтобы то не был военный. «А вот именно военного я и намерен Вам назначить, — продолжал Дурново, — это полковник Коссач. Это человек, выходящий из ряду по своим достоинствам, способный, трудолюбивый в такой степени, что он будет все делать, а Вы может жить покойно». Толь заявил, что он желает продолжать работать сам и не нуждается в человеке, который был бы, так сказать, его заместителем, но, разумеется, подчинился. Вскоре оказалось, что Коссач — сумасбродный, невежественный, ни на какое дело не пригодный человек. Толь тщетно пробовал возложить на него самые скромные обязанности: Коссач решительно ни на что не был годен.

Однажды, сидя в своем кабинете поздно вечером, Толь был вызван к телефону петербургским градоначальником Валем, который просил позволения приехать немедленно для переговоров о важном деле. Приехавший вслед затем Валь рассказал, что в этот день ему сообщил по телефону вице-губернатор Коссач приглашение немедленно приехать к нему — Коссачу. Как ни странна была такая выходка, тем не менее Валь отправился к Коссачу и услышал от него приблизительно следующее: «Вы — русский дворянин, Вы — русский генерал, а потому я ожидаю от Вас, что Вы будете говорить мне всю правду. Зачем Вы меня преследуете? Я окружен Вашими шпионами, не могу сделать ни одного шага без них, посмотрите — вот даже в моих комнатах все около меня бегают зайчики, вот за этими дверьми стоит моя жена, которая подслушивает все то, что у меня здесь, в кабинете, говорится. А ведь все это происходит оттого, что она любовница Ивана Николаевича Дурново». Заявления подобного рода продолжались еще несколько времени, после чего Валь удалился, а затем, придя к заключению, что Коссач — сумасшедший, приехал к Толю, чтобы сообщить ему об этом происшествии. На другой день Толь поехал к Дурново, чтобы передать ему сообщение Валя, конечно, смягчая или опуская то, что касалось самого Дурново. Выслушав его, этот доблестный министр сказал, что это доказывает лишь временное нервное расстройство Коссача и что надлежит дать ему отпуск для отдохновения. Отпуск этот был дан Коссачу, который разошелся со своей женой, но продолжал доселе оставаться вице-губернатором, ничего не делая и получая казенную квартиру и пять тысяч рублей содержания.

Подобные грязные поступки, конечно, встречаются везде и преимущественно в среде чиновников, для которых, по несчастью, служба и ее материальные выгоды представляются прежде всего средством удовлетворения всякого рода аппетитов; но, как ни призадуматься, когда представителем таких взглядов и деяний является человек, в течение двух царствований в продолжение почти двадцати лет стоявший на высших ступенях управления, человек, не имевший никакого образования, никаких убеждений, поставлявший главной задачей своей деятельности угодливость пред сильными, человек, для которого правда не существовала. Ему покровительствовали и император Александр III, и императрица Мария Федоровна, и министр внутренних дел граф Игнатьев, взявший его в товарищи, и, наконец, граф Толстой, которого он был ближайшим помощником во все время управления Толстым Министерством внутренних дел. К нему благоволил и император Николай, назначивший его председателем Комитета министров, возложивший председательствование в комиссиях, обсуждавших признаваемые в то время важнейшиими государственные вопросы. К нему благоволила и императрица Александра Федоровна, по единому слову коей он начал устраивать бессмысленные дома трудолюбия, для сооружениях коих он произвольно взял пятьсот тысяч рублей из продовольственного капитала, скопленного в поте лица своего русским мужиком. Мимоходом упомяну, что при этом он хвалился, что эти дома трудолюбия будут не хуже парижских ateliers nationaux[844].

Можно ли после этого дивиться грустному ходу отечественных событий, когда во главе их становят подобных людей?

17 июля. Суббота. Вот что рассказывает Стефаниц, служащий в Конторе правления Надежды Михайловны, об убийстве Плеве, последовавшем 15-го числа: когда Стефаниц шел утром в 10-м часу с Варшавского вокзала, он заметил присутствие на мосту многих полицейских, в том числе пристава, а по обе стороны моста — на набережной Обводного канала — двух конных городовых. Пройдя на Измайловский проспект и сделав на нем несколько шагов, он услышал за собой сильнейший взрыв, от которого его отбросило в сторону, и, оглянувшись, он увидел при въезде на мост огромный столб дыма и огня, поднимавшийся выше Варшавского вокзала. Когда он рассеялся по истечении двух минут, то на мосту стояли лошади, но не было и следа везомой ими каре[ты].

1905