Дневник, 1893–1909

В 2 часа — у глубокомудрого графа Шереметева, празднующего двадцатипятилетие основанного его тестем князем Павлом Петровичем Вяземским Общества любителей древней письменности. Шереметев читает отчет, то есть перечисление напечатанных Обществом документов, а затем представители разных обществ и учреждений, не исключая какого-то клуба, именующегося русским, читают свои поздравления и пожелания. Ребяческое чванство и комичное самолюбие. Избегая во всем этом участвовать, я в качестве учредителя Общества дал Шереметеву шесть тысяч рублей, но ни одного раза не был на заседаниях Общества, а сегодня, удалясь от торжественно официального — стола, усаживаюсь в качестве зрителя и слушателя с дамами возле хозяйки, которую знал ребенком.

В 4 часа приходит ко мне Коковцов. Его разговор, как, впрочем, и он сам, ничего выдающегося не представляет. Между прочим рассказывает, что министр юстиции Муравьев на последнем докладе просил Государя назначить членами Государственного совета сенаторов Фукса и Таганцева, но Государь довольно жестко отвечал ему, что право назначения членов Государственного совета принадлежит исключительно ему, что он не уступает его никому, не исключая председателя Совета великого князя Михаила Николаевича.

Вообще это самодержавствование получает тревожные размеры. Образчиком тому служит обращение с великим князем Павлом Александровичем, который почитался любимым дядей императора. Я не стану говорить об исключении из службы. Его прировняли к великому князю Михаилу Михайловичу, когда, быть может, следовало сделать менее огласки; но вопиющим представляется распоряжение о личном его имуществе. Павел Александрович получил в наследство от отца три миллиона рублей. Будучи весьма бережливым, чтобы не сказать скупым, он умножил этот капитал до цифры семь миллионов. Три миллиона он успел перевести за границу, а после свадьбы с Пистолькорс он захотел перевести и остальные четыре миллиона, но Государь не только воспротивился такому распоряжению, а даже приказал не давать ему и процентов с этого капитала. Напрасно министр двора Фредерике старался доказать ему незаконность и несправедливость такого распоряжения; Государь отвечал ему, что это его семейное дело, подлежащее его личному решению. Фредерикс просил выслушать мнение императрицы, но она, прослушав доклад Фредерикса, сказала: «Мои opinion est que ГЕшрегеиг pent faire ce qu’il veut!..»[752]

1903