Дневник, 1893–1909

Весна

4 марта. Суббота. Еду в Царское Село к Государю. Речь идет о годичном собрании Исторического общества. Заявляю, что за смертью в последние годы главных сотрудников нет значительных материалов для прочтения в заседании, что Ключевский, на которого я рассчитывал, отказался приехать из Москвы; что Платонов обещал поговорить о первых годах царствования Михаила Федоровича, а Мышлаевский — о состоянии русского войска в конце царствования Алексея Михайловича; что Ламздорф сообщил краткую записку о критике, которой подверглись мероприятия Петра Великого тотчас после его смерти и притом со стороны главнейших его сотрудников. Настаиваю на трудности вести дело при полном равнодушии, чтобы не сказать нерасположении к нему общества. И наш сборник, и мой словарь почитаются реакционерными и не только не встречают сочувствия в печати, но и не раскупаются почти вовсе. Утешаться можно лишь тем, что эти сто тридцать четыре тома установили верный, правдивый взгляд на нашу историю.

Я перехожу к записке об уничтожении чинов, которая была передана Государю Рихтером, а прислана мной ему из Монте-Карло вовсе не для предоставления Его Величеству. При этом рассказываю мое отношение к этому делу приблизительно так: по назначении меня государственным секретарем 1 января 1883 года я находился в большой милости у Государя. Между прочим я назначен был членом Комитета об упорядочении чинопроизводства. В первое же заседание я объявил председателю Комитета Танееву, что чины следует не упорядочить, а упразднить, ограничась табелью должностей. Комитет со мной согласился и в этом смысле был написан журнал, который заслужил полное одобрение Государя. Каханов и я занялись составлением законопроекта, в основе коего лежало упразднение чинов и замена их классными должностями. По окончании проекта я, не полагая никаких надежд на Танеева, предложил внести дело в Государственный совет, где надеялся в качестве государственного секретаря чего-нибудь достигнуть, но все министры, исключая Шестакова (морского) и графа Воронцова-Дашкова, оказали сильное сопротивление. Я пошел к Государю (Александру III) и доложил ему о том. Он отвечал мне: «Не обращайте никакого внимания; если Вы останетесь одни при своем мнении, то я соглашусь с Вами». На это я отвечал, что никогда не решусь поставить Государя в противоречие со всеми его министрами. Дело это я отложил, надеясь найти удобное время, чтобы его провести, но такого времени не представилось. При назначении Воронцова председателем Наградного комитета я передал дело ему, но он прислал мне бумагу, написанную его делопроизводителем Кривенко, в совершенно противоположном смысле тому, что говорил Воронцов прежде. Затем сочинили какой-то комитет, в котором дело и лежит доселе, когда протекло двадцать три года с того времени, когда я возбудил этот вопрос.

Сознавая трудность быстрого принятия этой меры, я предлагал Государю не стесняться чинами в своих назначениях и начать такой образ действия теперь же при назначении членов Государственного совета, кои таким образом уничтожили бы повод к обвинению Государственного совета в том, что он будет сборищем чиновников, кои задушат Государственную думу.

Государь одобрил такой взгляд, но сказал только, что привести его в действие будет очень трудно.

От Государя захожу к генералу Трепову, коего застаю весьма мрачно настроенным и ожидающим великих анархических бедствий.

9 марта. Четверг. В 8 ½ часов отправляюсь в Царское Село по императорской железнодорожной ветке в сопровождении своих сочленов Исторического общества числом пятнадцать. Собираются в Александровском дворце, в угловой гостиной, где на стенах висят два портрета: один — царствующей императрицы, а другой — Марии Антуанетты. Прохожу в коридор, по коему император должен придти. В одну из дверей, выходящих в этот коридор, выносят стол, на коем Их Величества только что отобедали. Тут на расстоянии нескольких шагов стоят часовые: придворный араб (со множеством медалей), скороход с высокой шапкой, украшенной перьями, дежурный камердинер, дежурный гоффурьер; проходят туда и назад простые лакеи. Через несколько минут выходит Государь в мундире стрелкового батальона, надетом на красную рубашку с высоким воротом. Я успеваю доложить Его Величеству, что Победоносцев, бывший вице-председатель, не приехал и отказывается от этой должности, что совет предлагает на его место Куломзина. По выходе в гостиную Государь обходит всех присутствующих, здороваясь и пожимая всем руки. Затем я читаю отчет о деятельности общества, напоминаю об умерших членах и их трудах. После того Платонов представляет очерк первых лет царствования Михаила Федоровича и приписывает малоуспешность этого царствования неудачному выбору людей, окружавших царя, взятых преимущественно из сподвижников тушинского вора[878]. Так как по окончании этой лекции настало молчание, то я поспешил сказать, что сообщение весьма интересно, а вслед за мной Государь спросил, откуда эти сведения почерпнуты. Платонов отвечал: из подлинных исторических актов. После Платонова генерал Мышлаевский рассказал, как в конце царствования Алексея Михайловича русская армия была наполнена иностранными генералами и офицерами, признанными в Отечестве негодными. Число таковых в 1676 году насчитывалось в Москве до девятьсот пятидесяти.

Потом Куломзин прочитал записку о критике петровских реформ сотрудниками только что умершего преобразователя. Записка составлена по приказанию Ламздорфа чиновниками Государственного архива, заимствована из журналов Верховного тайного совета и снабжена заключительным послесловием, которое, по убеждению мудрого министра иностранных дел, должно сопровождать всякий архивный документ.

Я прочитал письмо королевы Гортензии к императору Александру I, не имеющее в себе ничего примечательного, кроме характерной оценки адресата.

В двенадцатом часу уезжаем тем же путем. Перед отъездом Государь напоминает, что в прошлом году заседания не было, а я извиняюсь в том, сваливая всю вину на подагру, удержавшую меня на берегу Средиземного моря.

В субботу, 11 марта[879], в 3 часа были Государем вызваны в Царское Село по телефону: Пален, Голубев, Шванебах и Коковцов (последнего приглашение не достигло). Первым трем Государь предъявил представленный ему журнал Комитета финансов, который возбуждал в нем сомнение. Журнал этот, составленный по представлению Витте, отменял теперешний порядок рассмотрения дел в Комитете и вводил Комитет в ряд присутственных мест с твердо определенным кругом предметов ведомства. Государь передал этот журнал Палену с поручением передать его Сольскому для пересмотра этого вопроса в новом заседании Комитета. 13 марта[880], в понедельник, состоялось это вторичное заседание, в котором я участвовал. Началось с речи Витте, который настаивал на том, что важнейший теперь вопрос должен иметь предметом заключение займа, так как за 1905 год у нас дефицит в сто восемьдесят восемь миллионов, в 1906 году необходимо израсходовать четыреста восемьдесят восемь миллионов на ликвидацию войны, и что этот расход должен быть произведен до открытия Думой своей деятельности, которая может прежде всего направиться на исследование причин войны, размеров произведенных войной расходов и т. д. После такого заявления Витте вынул из кармана телеграмму, только что полученную им от Фальера, с уведомлением, что заем возможен лишь в том случае, если русское правительство категорическим актом заявит, что оно имеет право заключать займы без участия в том Думы до тех пор, пока она не собралась. Комитет постановил: вопрос этот выделить из прежнего журнала и требование французского правительства удовлетворить в форме указа, адресованного на имя министра финансов.

Переходя к обсуждению устава Финансового комитета, Витте и Коковцов настаивают на необходимости издания такого устава (доселе не существовавшего) ввиду вновь созданных учреждений и в особенности Думы и Совета министров, когда после разрешения Думой займа подробности заключения этого займа должны будут рассматриваться Советом министров, составленным из невежественных в финансах членов Совета, вследствие чего полезно будет предварительное в Финансовом комитете рассмотрение таких подробностей. Пален и я настаиваем на том, что в Учреждении Государственной думы необходимо упомянуть о ее правах по разрешению займа, а не ограничиваться упоминанием об этом вскользь в уставе Финансового комитета. Остаемся в меньшинстве.

18 марта. Суббота. В Департаменте законов с присоединением прочих департаментов докладывается под моим председательством представление Витте о том, чтобы после состоявшегося сложения с крестьян выкупных платежей предоставить каждому желающему требовать выделения в его собственность состоявшего в его владении земельного надела. Витте утверждает, что предлагаемая им мера необходима не только в экономическом, но и политическом отношении, что приведение ее в действие положит предел угрожающим великими бедствиями аграрным беспорядкам. Оппонентами выступают защитники общественного владения: прежде всего П. П. Семенов, бывший секретарь Я. И. Ростовцева, Игнатьев, Стишинский, Горемыкин и прочие. Все они утверждают, что такое дело должно непременно быть предоставлено Думе, где его будут обсуждать сами крестьяне. На это Витте заявляет, что ему хорошо известно, какие элементы войдут в Думу, что массы крестьян, кои туда появятся, будут заняты одной мыслью, одним требованием — получить откуда бы то ни было прибавку земли, что крестьянской массой будут руководить всякие авантюристы, кои, обещав им земные блага, поведут их куда угодно. Вот почему желательно до появления Думы установить возможность независимой, отдельной, личной, единичной поземельной собственности. Большинство [в количестве] двадцати одного против семнадцати настаивают (отказываются?)[881] от рассмотрения внесенного Витте проекта, о чем я весьма сожалею.

Приехавший из Финляндии Герард рассказывает следующее: вызванный три месяца тому назад Государем, он категорически отказался от принятия места финляндского генерал-губернатора, но Государь столь усиленно настаивал, что Герард согласился.

После двухмесячного пребывания в Финляндии Герард приехал в Петербург с представлением о назначении комитета для выработки правил об имеющем собраться Сейме. При этом Герард представил список лиц, долженствовавших составить этот комитет.

Государь оставил список у себя и затем назначил совсем других лиц с председателем Фришем, который был душой тех драконовских постановлений, кои произвели финляндскую смуту. Герард подал просьбу об увольнении от должности генерал-губернатора.

30 марта. Четверг. В 9 часов вечера в Мариинском дворце под председательством Сольского совещание относительно необходимости пополнить Государственный совет новыми членами ввиду предстоящей его реформы. Присутствуют: Витте, Фриш, Чихачев, Голубев, Икскуль и я.

Сольский заявляет мысль о необходимости сохранить хоть часть ныне заседающих в Совете членов, удалив тех, кои неспособны принимать участие в прениях. Для достижения сего предполагается установить, что на каждый год Государь назначает членов присутствующих и членов неприсутствующих, подобно тому как это делается в Сенате. Чихачев заявляет, что он считает установление такого образа действий обидным для членов Совета, кои должны быть назначаемы пожизненно и не должны быть лишаемы участия в занятиях Совета, иначе как по судебному приговору за совершенные ими преступления. На это прочие члены возражают, что назначенные члены Совета должны составлять не только контингент, представляющий элемент уравновешивания либеральной выборной группы, но еще и противодействующую увлечениям Государственной думы силу. Для достижения таких целей должно по возможности привлечь в ряды правительственных членов людей, способных говорить, полемизировать, возражать против заявлений и нападков со стороны и Думы, и правительственных членов. Витте утверждает, что, по его мнению, из теперешних восьмидесяти пяти членов, заседающих в общем собрании, не более пятнадцати способны произносить речи, а потому удаление значительного числа немо заседающих в Совете необходимо. По сделанному им подсчету, из теперешнего состава нельзя сохранить более шестидесяти. Согласно сему, Витте представляет набросанный им список кандидатов. Я заявляю, что, по моему мнению, надо иметь в виду нелишенное некоторого основания распространившееся в обществе обвинение против правительства в том, что преобладание в Государственном совете бюрократического элемента будет парализовать деятельность Государственной думы и что поэтому полезно было бы назначить членов Совета не из чиновников, а из людей, преследовавших другие карьеры и прежде из таких, кои принимают участие в общественном движении последнего времени. Такие люди, по моему мнению, должны быть известны председателю Совета министров.