Дневник, 1893–1909

Сентябрь

15 Сентября. Четверг. В 8 часов утра возвращается Витте, успешно заключивший мир с Японией. Первый его визит был графу Сольскому, который рассказывал мне, что Витте приехал в весьма удрученном и нервном состоянии. Его положение в Портсмуте было так тяжело, что [он] иногда рыдал по ночам, будучи приведен в столь великое нервное расстройство. По его словам, он достиг успеха потому, что основал свою политику на господствовавших в американском народе чувствах. Он начал с того, что уступил Японии все то, что общественное в Америке мнение почитало подлежавшим уступке, но когда остался неразрешенным один вопрос о трехмиллиардной контрибуции, то американцы стали кричать, что со стороны японцев недостойно идти из-за денег не кровопролитие. Такое мнение в Америке сделалось до того господствовавшим, что Рузвельт перестал поддерживать необходимость уплаты контрибуции и даже написал Микадо, что его дальнейшее упрямство лишит Японию поддержки со стороны и американской нации, и со стороны его самого, Рузвельта. Такое заявление имело последствием отказ Японии от своего денежного требования.

В течение трех дней после заключение мира Витте не получал от Государя никакого уведомления, а затем получил довольно сухую телеграмму, за которой последовали телеграммы более приветливые.

Такое сообщение согласно с тем, что записано мной в этом дневнике относительно разговора Государя с американским послом Мейером и последствиях этого разговора.

16 сентября. Витте вызван в Биорке, где плавает император с своим семейством. Ему выслана яхта «Стрела», чтобы туда его доставить.

17 сентября. Витте пожалован в графы. Это известие очень волнует петербургскую публику, не исключая моих товарищей по Государственному совету, собравшихся в так называемое «совещание Сольского» для обсуждения на этот раз порядка выборов в члены Думы мужиков, населяющих Сибирь.

Во время перерыва заседания Фриш рассказывает, что получил из Риги письмо, сообщающее ему невероятный пример анархистического зверства. Бедняга ремесленник, кормивший трудом свое семейство, за отказ прекратить работу был вытащен на улицу, посредине которой ему отрубили обе руки.

18 сентября. Воскресенье. Осматриваю недавно оконченный устройством Зоологический музей Академии наук. Все сделано превосходно и содержится в примерной чистоте и порядке.

Вечером занимаюсь с Шмеманом проектом об учреждении кабинета и объединения министерской деятельности[845], необходимость коего чувствуется теперь ввиду появления на свет Государственной думы и отвергавшегося до сих пор приверженцами безответственного насилия бюрократии.

19 сентября. Заезжаю к новому графу. Рассказывает, что в проезд его через Париж Рувье просил его при свидании с германским императором постараться уладить мароккский раздор[846] между Францией и Германией. Витте сначала отказался вмешиваться в дело, русским правительством ему не порученное, тем более что у него не было с собой шифра, но когда вслед за тем к нему явился германский посол Радолин и сообщил ему всю переписку по мароккскому вопросу, а Бюлов уведомил его, что приедет из Баден-Бадена в Берлин для свидания с ним, то Витте решился взяться за это дело. Бюлов, объясняя сущность раздора с Францией, дал понять Витте, что все могло бы уладиться, если бы не военная партия, противящаяся соглашению, чего лица, окружающие императора, не решаются ему говорить. Вильгельм принял Витте чрезвычайно любезно в своем охотничьем замке близ Эйдкунена. Целое утро разговор шел о Японии и Америке, но в конце этой беседы и после того, как Витте получил от императора в подарок его портрет, он нашел возможность заговорить о мароккском деле, которое он изложил в новом для императора свете. Вильгельм слушал его очень внимательно, и когда Витте кончил свою речь, то Вильгельм сказал ему: «Вы совершенно правы, я с Вами соглашаюсь», — а затем взял лист телеграфной бумаги и написал Бюлову депешу с приказанием немедленно покончить с мароккским вопросом.

Витте говорит, что ввиду того, как дела идут в Петербурге, он собирался уехать на зиму в Сицилию, но после оказанной ему милости останется здесь. С большой горячностью говорит о необходимости преобразовать Государственный совет, дополнив его состав выборным элементом, об устройстве кабинета с премьером, которым, как кажется, рассчитывает сделаться.

20 сентября. В 9 часов вечера собираются у меня А. Сабуров, Голубев, Икскуль, Манухин, Харитонов, Будберг, чтобы поговорить о проекте объединения министров[847] под председательством первого министра.

21 сентября. В 9 часов вечера у графа Сольского с той же целью: Фриш, Манухин, Икскуль, Витте, Голубев, Таганцев, Коковцов, Трепов, А. Сабуров, я. Прежде всех говорит Витте, выставляет серьезность положения.

«Враги правительства, — говорит он, — сплочены и организованы. Дело революции быстро подвигается. Мы находимся сегодня уже в том положении, в коем находилось французское правительство через год после созыва Генеральных штатов[848], и никакого плана, никакой твердости в отпоре революционного движения мы не имеем. Самые невероятные факты совершаются у нас на глазах, а между тем представители правительственной власти смотрят на эти факты сложа руки и ничего не предпринимая. В Москве собралось самозваное правительство, состоящее из людей, выбранных ими самими. Таких самозваных правительств большое число по всей России; они распространяют анархию, публикуют и рассылают в народ прокламации, угрожают отечеству распадением его, соблазняют массы обещаниями насытить их аппетиты, угрожающие самым элементарным идеалам, лежащим в основе гражданских обществ, и все это продвигается быстро вперед, не встречая сколько-нибудь организованного со стороны правительства отпора. По моему мнению, прежде всего надлежит объединить власть, министрам принадлежащую. Министры должны быть соединены в одно целое, в один Совет, который, имея председателя, обсуждал бы программу долженствующих быть принятыми мер, обязательных для каждого отдельного министра после принятия их Советом. Всякое различие мнения должно быть устраняемо в заседаниях Совета; министры, несогласные с господствующим мнением председателя, не должны сохранять своих постов. Словом, должен быть учрежден так называемый в других государствах кабинет с председателем, именуемым также первым министром. На обязанности этого председателя должна лежать рекомендация Государю лиц, имеющих надлежащие для занятия министерского поста качества и разделяющих политические взгляды, одобренные Государем. Дела высшего государственного управления должны оставаться в ведении нынешнего Комитета министров в теперешнем его составе.[849]

Второй мерой должно быть преобразование Государственного совета».

На этом месте речь Витте была прервана председателем графом Сольским, в квартире коего происходило это совещание. Сольский обратился к присутствовавшим с просьбой высказать свое мнение по поводу произнесенных Витте слов. Настало молчание, продолжавшееся несколько минут. Прерывая это молчание, я сказал, что разделяю мнение Витте о необходимости организовать кабинет, но что не соглашаюсь с ним относительно сохранения нынешнего Комитета министров. «По моему мнению, дела, рассматриваемые теперь Комитетом, должны быть распределены между другими учреждениями, а именно: Государственным советом, Сенатом и отдельными министрами. К разрешению этих дел нет основания привлекать председателей департаментов Государственного совета, на которых эти обязанности были возложены императором Александром I в 1812 году, когда он желал организовать нечто похожее на временное правительство по случаю отъезда его — Государя — к армии. В делах, ныне рассматриваемых Комитетом, находятся многие, имеющие характер законодательный. Как могут участвовать в них председатели, долженствующие разбирать законодательные дела в Государственном совете?»

Витте прерывает меня, заявляя, что он согласен со мною и что, конечно, большинство дел, рассматриваемых Комитетом министров, должно быть передано другим учреждениям и министры не должны быть обременяемы пустыми делами.

Вслед за тем говорит Таганцев. Он утверждает, что, проведя несколько месяцев в деревне, он убедился в том, что в провинции никто не верит больше правительству, потому что заявления и обещания правительства не исполняются; не исполнятся потому, что местные чиновники всех степеней и рангов руководствуются исключительно своими фантазиями и произволом. Так, например, манифест о свободе совести на деле никакого применения не имеет, и раскольники преследуются по-прежнему.

Коковцов опровергает сказанное графом Витте. Он утверждает, что для объединения министерского управления нам нет надобности прибегать к подражанию иностранному государству. Достаточно будет для достижения этого объединения, не уничтожая личных всеподданнейших докладов министров, предоставить председателю Комитета министров присутствовать при всех докладах, кои министры делают Государю. Таким образом, председатель будет в состоянии наблюдать за тем, чтобы министры действовали в одинаковом между собой направлении. Комитет министров в теперешнем его виде желает сохранить неприкосновенным, признавая это необходимым для разрешения дел высшего управления, соглашаясь при этом передать некоторые дела в другие учреждения.

Сольский заявляет, что мнение Витте и Коковцова не противоречивы и могут быть согласованы редакцией. По обыкновению Фриш вторит председателю, но Витте категорически утверждает, что между ним и Коковцовым полное разногласие.

После того говорит Трепов, выражающийся всегда с большой ясностью, откровенностью и определенностью. Он заявляет, что вследствие отсутствия согласия между министрами он часто находится в полном недоумении о том, чего желает правительство, а вследствие того и в недоумении о том, что ему самому делать надлежит. Признает необходимым как можно скорее установить единство министров с председателем во главе этого Совета. Он повторяет то, что сказано было Витте, что революционные силы сплочены, организованы и успешно и быстро подвигаются вперед, что нас ожидает, несомненно, кровопролитный переворот, которому одни полицейские силы, конечно, не могут противостоять. В пример своего бессилия и беспомощности он приводит, что ему в настоящее время хорошо известна шайка анархистов, которая, израсходовав свои средства, решила ограбить почту, проходящую по степной, открытой со всех сторон, дороге. По существующему порядку он будет в состоянии задержать эту шайку только тогда, когда она убьет почтальона и ямщика, почту сопровождающих. На днях в одном губернском городе было собрание, подражавшее собранию московскому. В нем участвовали три податных инспектора, о чем Трепов уведомил министра финансов, но последний оставил его уведомление без последствий.

На это Коковцов возражает, что он не мог уволить этих инспекторов потому, что председательствовавший на собрании предводитель дворянства не подвергся никакому взысканию.