Дневник, 1893–1909

III

Чтобы вывести крестьянина из теперешнего тягостного, во всех отношениях вредного и в будущем угрожающего положения, понадобится много времени, много распоряжений, основанных на тщательном, близком изучении деревни, но уже сегодня становится очевидно, что для достижения успешных результатов придется повернуть ход дела, если не в противоположную, то непременно в другую сторону. Тридцатипятилетнее существование свободного земледельца уничтожает идолопоклонство пред положением 19 февраля 61 года, заботившимся почти исключительно о том, чтобы развести два сословия, дотоле сплоченные воедино. Новое крестьянское, рабочее поколение не только не страшится помещичьей власти, но знает о ней лишь по рассказам стариков. Теперь предстоит задача совсем иная, чем в 61 году, надо не выводить людей на новую жизнь, а следует даровать русскому народу возможность течением этой жизни вздыматься на высоты экономического довольства, достигнутого другими народами, богатеть на славу отчизны. Конечно, после продолжительной траты времени приступить немедленно к сооружению пути для желательного в гору шествия нельзя, но если нельзя начать делать насыпи, строить мосты, укладывать рельсы, то можно и должно поставить вехи, указывающие направление вновь утвержденной линии.

Первой вехой должно быть установление права собственности с той твердостью и непоколебимостью, на которых выросли все настоящие успехи человечества, с уничтожением той шаткости, неопределенности, смутности, о коих мечтают чуждые землевозделыванию официальные и неофициальные социалисты. Я не стану касаться вопроса о превосходстве той или другой формы владения, отмечу лишь тот факт, что самые горячие, но беспристрастные поклонники владения общинного признают эту форму неокончательной, следовательно, сомневаться позволено не в том, сохранять ли ее навсегда, а лишь в том, долго ли еще правительственная власть будет насильственно навязывать ее даже тем местностям, где чувствуется уже и ныне настоятельная необходимость к переходу на лучшие, более прибыльные способы обработки земли, где человеческая личность, внемля пробуждению сил своих, жаждет применения их к труду более производительному, менее традиционно автоматическому, к той не придавленной рутиной деятельности, благодаря коей другие государства опережают наше Отечество, удешевляя, разнообразя, совершенствуя свою производительность.

Составители крестьянского положения, куда бы ни тянулись их симпатии, сознавали непреложность вышесказанного, и потому 159 статья положения гласит, что по уплате выкупной ссуды на выкупленные земли распространяются правила, установленные в отношении земель, приобретенных крестьянами в собственность.

При всей точности и ясности этого законодательного определения, оно подверглось полному, намеренному забвению административной власти, а между тем оно хорошо известно крестьянам, которые, несомненно, припомнят его в 1910 году. Не осторожнее ли будет уже теперь идти навстречу этой вероятности и не стеснять, не опутывать ограничениями, а, напротив, облегчать установление полного права собственности? Не благоразумнее ли для правительства отселе взять на себя направление этого дела, чем ожидать случайного, и, пожалуй, бурного вмешательства толпы?

В чем же должно заключаться это направление? Прежде всего, в даровании действительной возможности перехода от общинного владения пахотными землями к участковому, а затем и от участкового к единоличному, в определении порядка и облегчении таких постепенных переходов сообразно назревшим потребностям той или другой местности. Прямым того последствием будет возникновение сельскохозяйственных единиц, имеющих при твердой, преемственно обеспечивающей семейство собственности возможность с осязательными для самих себя и целого государства последствиями трудиться и пожинать плоды трудов своих. Разумеется, при этом придется отказаться от господствующего теперь и в журналах, и в канцеляриях стремления к установлению социального и имущественного равенства между людьми, как бы неравны они ни были по способностям, трудолюбию, нравственным достоинствам, порокам, привычкам, взглядам и т д. Надо трезво и смело признать, что в иерархии труда и творимого им довольства, точно так же, как и в иерархии политической, всегда были и будут старшие и младшие. Надо забыть излюбленные теперь близорукие слова «кулак», «батрак». Надо помириться с мыслью, что разумный труженик неминуемо возьмет верх над негодяем-пьяницей, что неравенство положения этих и тому подобных типов составляет отнюдь не несчастье, а, напротив, счастливый закон преуспеяния человеческого, что презирать и насиловать этот закон и бесполезно, и опасно.

Ограбив существование отдельных семейств на наследственных в среде их земельных участках и определив при этом непременно минимум делимости участка, предстанет необходимость определить, в чьем именно лице владеет семья землей, кто именно землевладелец, в чем заключаются его права и обязанности, к кому и в каком порядке переходит после него земельная собственность. При этом опять придется отрешиться от обычного пугала «безземельности». Да, после смерти домохозяина-отца земельный его участок не развалится на клочки, негодные для обработки, нет, он будет всецело принадлежать одному из членов семейства, руководителю семейного труда, хранителю семейного благоденствия. Прочие члены семейства или сгруппируются около него, или выступят на другом поприще труда, который тщетно доселе призывают и неисчислимые подземные богатства России, и ее необозримые равнины, и начинающие бороться с чужеземными фабрики, и лишенный рабочей силы помещик, и само, взявши столь много в свои руки, правительство.

Правда, эти, получающие определенное место, а не будто бы уклоняющиеся, как ныне, от нормального порядка люди в глазах теоретических радетелей своих сохранят грустный эпитет «безземельных», но неужели безразборчивое закрепощение к какой бы то ни было земле всякого русского подданного должно составлять идеально-исключительную его особенность, какими бы уродливыми последствиями это закрепощение ни сопровождалось.

Вводя такой строй землевладения, давая возможность и простор прилагать к земле работу, долженствующую поднятием экономического положения страны награждать действительного труженика, усиливать его энергию, развивать его инициативу, правительство, по всей вероятности, найдет возможным прекратить те, к сожалению, часто повторяющиеся случаи огульной, иногда малоразборчивой помощи, которая ослабляет энергию, инициативу масс, привыкающих видеть в таких подачках исполнение правительством одной из главнейших его обязанностей.

А между тем укоренение такого ложного в народе взгляда далеко не желательно.

Всякий человек склонен верить тому, чего желает, крестьянин по природе склонен желать даровой земли, дарового хлеба, искусственного заработка, забвения податных недоимок и т. п. Но приучать его к периодическому правительственному осуществлению таких желаний — значит развращать его понятия о необходимости самостоятельно трудиться, готовить почву учениям социалистов, утверждающих, что потребности людей должны удовлетворяться установленной на то властью, без отношений к результатам понесенного ими труда.

Правда, что покуда правительство сохраняет постановленные им народному преуспеянию преграды, до тех пор оно подает повод населению взваливать на него ответственность за неудачи, но по мере освобождения трудовой деятельности от созданных ей ограничений, по мере умножения крепких для нее центров, не подводимых более под один шаблонный уровень, а, напротив, дающих представителям духовной силы мощь проявления силы телесной, должны делаться более редкими порывы правительственной благотворительности, всегда имеющие в основании отнятие у одного для передачи другому. Упомянув о некоторых главнейших положениях, долженствующих лечь в основу изменений теперешнего крестьянского землевладения, я не сомневаюсь, что за этими коренными изменениями как последствие их восстанет множество других настоятельных перемен, перечисление коих не позволяют размеры этой записки.

Сегодня важно лишь сознать невозможность оставаться в теперешнем положении и необходимость отступить от образа действия и бездействия, к положению этому приведшего.

Царское Село.

8 сентября 1895 г.[456]

Письмо Кази на высочайшее имя, при представлении записки о преобразованиях, необходимых для русского флота.

Я счастлив представить Вашему Величеству работу, которую я исполнил согласно Вашего желания, переданного мне адмиралом Ломен. Для облегчения Вашему Величеству чтения записки о современном состоянии русского флота и его ближайших задачах, я отпечатал и с соблюдением требований конфиденциальности в типографии Министерства финансов в 12 экземплярах и, представляя один экземпляр, обязываюсь представить и все остальные или передавать их только лицам, которые получат на то разрешение Вашего Императорского Величества. Важность и разнообразие вопросов, составляющих предмет записки, и напряженность труда, в условиях его единоличности обязывают меня просить милостивого снисхождения Вашего Величества к возможным несовершенствам этой работы в отношении ее полноты и достоинства изложения.

В этом труде я исходил из соображения, что задачи русского военного флота должны логически вытекать из верно поставленных задач и призвания России, которые одни могут служить руководящими основаниями ее внешней и внутренней политики. Россия, прожив 1000 лет между Азией и Европой, с которыми граничит от Тихого океана до Черного моря и от Ледовитого океана до устьев Дуная, сохранила независимость и самостоятельность своего народного и государственного развития, между деспотизмом, застоем и рабством Востока, с его многочисленными народностями буддистского, браминского[457], магометанского и языческого вероисповеданий и культурой Запада, которой, в результате кровопролитных войн, феодальных, религиозных и международных, постепенно вырабатывались современные формы государственного общежития латинских, англо-саксонских и тевтонских народностей, римско-каталической и евангелической веры, росла и крепла православная и самодержавная Россия. Великое историческое значение царствования в Бозе почившего родителя Вашего Императорского Величества заключается главным образом в том, что не только в России утвердилась вера в силу и крепость самодержавия, которое одно способно обеспечить ей все блага будущего развития ее жизни, но и весь образованный мир понял, что Россия, исполняя свое историческое призвание, идет к достижению конечных целей человеческих стремлений и благоденствию масс своим самостоятельным путем. Западная культура дошла до крайнего развития условий государственного общежития в форме республиканской демократии, жизнь которой представляет непрерывную циническую борьбу за существование на почве материальных интересов и уже сеет страшные семена анархизма, из которого для Запада еще не видно выхода. Самодержавная же и православная Россия призвана указать миру, что возможное равномерное распределение благоденствия в народных массах достижимо, гораздо действительнее на почве христианской демократии, когда социальные и экономические неудачи разрешаются и предупреждаются посредством правильного и постепенного развития духовных элементов народной жизни, направляемой и руководимой самодержавным правителем, который по самой природе его исключительного положения не может желать ничего, кроме всеобщего блага и торжества высшей справедливости. Культура Запада, не воспрепятствовавшая торжеству интересов материальных над духовными, привела уже его к поклонению золотому тельцу со всеми последствиями помрачения самого разума жизни, в которой художества и искусства, литература, науки и техника, промышленность и торговля сделались сами по себе целями жизни, вместо того, чтобы служить только средством для высших целей человеческого развития. Россия при беспримерности ее территориального и политического развития и роста не могла не подвергаться в прошедшем тяжелым недугам, доходившим до крайнего обострения, но она вышла из них вполне здоровой благодаря силе и крепости народного духа. Она уже не сойдет с пути, по которому так прочно и твердо направил ее жизнь император Александр III, и нуждается теперь более всего в мирном просвещении народа, истинном здоровом просвещении, которое питает не один разум, но и сердце, способное воспитывать и укреплять народную душу для того, чтобы легко было справляться со всякими невзгодами, которые могут еще предстоять государству в будущем.