Дневник, 1893–1909

Январь

1 января. Четверг. Согласно приказанию Трубецкого, первая страница «Правительственного вестника» наполнена именами ультраконсерваторов. Выбор этот, очевидно, принадлежит председателю Совета Акимову. Он не обладает никаким талантом, исходя из той точки зрения, что на Совете лежит обязанность вотировать непременно согласно видам правительства, считает революционером каждого члена, который позволяет себе иметь иные взгляды, чем составляющие кабинет министры. Такой взгляд представляет великую опасность, так как составившееся подобным путем в Государственном совете большинство может дойти до того, что станет отвергать все не нравящиеся постановления Думы, а такой образ действия не может не повлечь за собой конфликта между Советом и Думой и великими[954] по всей России беспорядками[955]. К сожалению, Акимов и ему подобные деятели не понимают навлекаемые ими на Россию несчастия.

2 января. Свидание с директором нашего Рисовального училища, главным образом, для избрания людей, долженствующих заместить лиц, покидающих служебные школьной иерархии места.

В 4 ½ часа еду к великому князю Владимиру Александровичу, переселившемуся вчера из Царского Села. Разговор намеренно довольно пустой. Великий князь очень занят вопросом о наследстве после его брата Алексея, внезапно скончавшегося в Париже; денег осталось немного, приблизительно один миллион, но место, на котором расположен дом и сад великого князя, по размерам своим представляет значительную ценность, а именно два миллиона семьсот тысяч рублей. В доме находятся собранные покойным художественные вещи и в том числе коллекция табакерок, которую великий князь, как он мне сам говорил, предназначал Эрмитажу. В бумагах его нашлись черновые писем его побочному сыну Белевскому, в коих он категорически обещал ему отдать в собственность после его смерти все, что ему принадлежало. Настоящего завещания он, однако, не оставил, а потому, как мне сказал великий князь Владимир Александрович, Белевскому будет назначен лишь пожизненный доход в пятьдесят тысяч марок, а все недвижимое и движимое имущество поступит в собственность находящихся в живых братьев его Владимира и Павла.

Великий князь отзывается с восторгом об охотах своих в императорских парках по соседству с Варшавой. С разрешения Государя великий князь имел с собой шестерых приглашенных и уничтожил неисчислимое количество дичи.

Заезжаю в Мраморный дворец к старой фрейлине графине Келлер, великой приятельнице моей покойной жены.

5 января. Понедельник. Обед с Андреем. Сообщает, что Комитет государственной обороны постановил, что для усиления его средств необходимо продать все расположенные в городе Петербурге военные казармы и тем выручить значительные денежные средства для обороны.

6 января. Во вторник заезжаю к Голубцову. Разговор о переменах, произведенных 1 января в составе Государственного совета. В списке, утверждаемом Государем, исключены имена Сольского, Бутовского, Стевена, Аничкова, Икскуля (старшего). Сольский перемещен в число членов Совета, не присутствующих вследствие своей дряхлости и болезненности. Аничков точно так же, Икскуль вследствие умственного расстройства, но Бутовский и Стевэн исключены лишь по нерасположению председателя Акимова. Нерасположение это основано на том, что, по мнению Акимова, которое он мне высказывал, члены Совета должны высказывать лишь мнения, согласные с видами правительства, а между тем Бутовский и Стевэн сопротивлялись ассигнованию миллионов, необходимых для постройки четырех броненосцев.

На место выбывших из числа назначаемых для присутствования членов Государственного совета поступили генерал Олив, председатель опекунского совета, страдающий серьезной болезнью, князь Куракин — почетный опекун, имевший случай неоднократно высказать царю ультрареакционные взгляды, Бехтеев — единомышленник последнего, председатель уголовного кассационного департамента Сената Шрейбер, сенатор Зверев и государственный секретарь барон Юлий Александрович Икскуль фон Гильдебандт. Олив назначен по ходатайству императрицы Марии Федоровна, Куракин и Бехтеев — по рекомендации министра земледелия Кривошеина, Шрейбер и Зверев — по выбору Акимова, Икскуль — вследствие просьбы его освободиться от обязанностей государственного секретаря при таком председателе, как Акимов. Такое бесцеремонное исключение членов из числа присутствующих произвело взрыв негодования в стенах Совета.

Когда Акимов приехал к графу Палену, то был встречен восклицанием Палена о том, какой вред достоинству и значению Совета приносит такое распоряжение, влекущее за собой даже понижение самого достоинства монарха. На это Акимов отвечал, что такое распоряжение последовало совершенно неожиданно для него, а между тем в последних числах декабря по пути в Царское Село он встретил в вагоне графиню Шувалову, рожденную графиню Воронцову, и сказал ей, что члены Государственного совета обращаются с ним так, что он их проучит 1 января. При этом он указал на портфель с бумагами для доклада Государю.

7 января. Посещает меня Куракин. Рассказывает, что представлялся в этот день Государю, который ему три раза сказал, что Акимов, как председатель Совета, — клад.

Обедают у меня мой внук Алексей Оболенский со своей невестой княжной Трубецкой. По-видимому, союз их обещает быть счастливым.

8 января. Приезжает мой сын Петр из Ташкента, где он в течение года командовал пехотной ротой в качестве последнего испытания до поступления в Генеральный штаб. Заходит Алексей Дмитриевич Оболенский, со свойственным ему юмором говорит о печальном ходе дела в Государственном совете и о грустных, чтобы не сказать непристойных, выходках председателя Акимова; сообщает, что он, Оболенский, и Таганцев были включены Акимовым в список лиц, долженствовавших быть исключенными из числа членов, присутствовавших в Совете.

Посещаю Зиновьева, петербургского губернатора, весьма честного и добросовестного исполнителя своих обязанностей.

9 января. Заупокойная литургия и панихида в церкви Мариинского дворца. Приезжает ко мне Голубев, товарищ председателя Государственного совета. Очень возмущен поведением Акимова и, казалось бы, охотно покинул свой теперешний пост, но считает необходимым отложить на некоторое время исполнение этого своего желания.

12 января. Приезжает С. С. Гончаров. Заявляет мне, что не участвовал и не будет участвовать ни в одном из собраний правой партии, доколе в ней председательствует Дурново. Обсуждаем возможность выделения из этой партии группы умеренных. Гончаров считает необходимым отложить исполнение этого предположения до окончания имеющих последовать в нынешнем году новых выборов.

Обедает Икскуль, с которым разговор на ту же тему. Лидерство Дурново решительно противно всякому благомыслящему и благочувствующему члену партии.

13 января. Приезжает Горемыкин, только что выздоровевший от тяжелой болезни. Тоже вполне согласен в необходимости отделаться от Дурново, но, к сожалению, на днях уезжает лечиться в Германию.

Приходит Шмеман (?)[956] все с тем же указанием большего числа правой партии составить группу, независимую от Дурново.

14 января. Заседание Совета, посвященное почти исключительно отмене порто-франко во Владивосток[957]. Талантлива речь Ковалевского; ухожу до конца заседания, утомленный после плохо проведенной ночи (легкий припадок удушья).

15 января. Министр промышленности и торговли Шипов уволен от этой должности с назначением членом Государственного совета. Он изображает из себя полнейшее во всех отношениях ничтожество. Первоначальными повышениями он обязан Витте, у которого состоял прислужником; назначение министром последовало по проискам Коковцова, который опасался отдать это министерство лицу, которое могло бы со временем перейти на пост министра финансов. Назначенный на место Шипова Тимирязев изображает из себя единицу средней величины. Он не лишен ни познаний, ни некоторой опытности в поручаемом ему деле, так как он пробыл десять лет коммерческим агентом русского Министерства финансов в Берлине. Будучи женат на отставной танцовщице, он, как и все люди, подвергнувшиеся подобному приключению, повернул в левую сторону, и это отзывается на его политической карьере. В итоге он весьма неглупый, образованный, начитанный, в случае надобности трудолюбивый человек и, без сомнения, во всех отношениях гораздо выше Шипова.

Разговор с Цейдлером и Шелгуновым о возможности все медное производство в Богословске вести на коксе, что дает значительное увеличение древесного топлива для железного производства. Разговор с лесничим Вульвиусом, сущность коего приводит к заключению, что как ни велика площадь вырубаемого леса, но тем не менее произрастающий на этой площади лес может удовлетворять потребности двух железоделательных заводов, но ни в коем случае не может удовлетворить одновременно потребности медного производства, а потому потребление кокса для производства меди представляется делом крайней необходимости.

16 января. Продолжительный визит и оживленный разговор с княгиней Ольгой Петровной Долгорукой. Она очарована имевшим место накануне большим обедом у Их Величеств в Царском Селе. Хотя императрица Александра Федоровна и принимала участие в этом пиршестве, чествовавшем императора Вильгельма II, но не произносила ни единого слова, а после обеда выразила желание, чтобы присутствовавшие дамы по возможности собрались в кучки так, чтобы отделаться возможно кратчайшим с ними разговором. Вечером Елачич читает доклад Красовского о выделе крестьянам земельных наделов.

17 января. Перед обедом заезжаю к дочери Анне, которую застаю за приготовлениями к принятию приглашенных на имеющую последовать свадьбу ее сына с княжной Трубецкой.

18 января. Свадьба моего внука Алексея Оболенского с княжной Трубецкой. Разумеется, уклоняюсь от присутствия на этой церемонии, после окончания коей новобрачные приезжают ко мне, чтобы проститься перед отъездом их за границу. В этот же самый вечер перед ними заезжает ко мне моя внучка Миклашевская, только что выздоровевшая от кори и долженствующая родить в самом непродолжительном времени.

20 января. Навещаю старшего сына во вновь занятой им квартире в Галерной улице. В 7 часов обед с Елачичем и выслушивание его доклада о незначительных делах, имеющих быть доложенными на следующий день.

21 января. Среда. Разговор с Чечулиным, который напрасно принимает защиту злоупотребляющего моей снисходительностью редактора одного из томов моего словаря — Модзалевского. В два часа заседание Государственного совета. Все пустейшие дела, покуда дела серьезные плеснеют[958] в непростительной и часто неприличной болтовне членов Государственной думы. Высочайшим указом назначен послом в Рим князь Николай Сергееевич Долгорукий. Человек умный, энергичный, но доказавший свою дипломатическую неспособность во время пребывания в Персии в качестве посланника. Последнее время он состоял товарищем или помощником министра двора барона Фредерикса.