Крепость в Лихолесье

— Так что вам от меня нужно?

Шелестящий голос Кхамула по-прежнему звучал ровно и бесстрастно:

— Например, узнать, кто вы такой. И что делаете здесь, в Средиземье.

— Кто я такой? Вы знаете моё имя.

— Это не ваше имя. Это ваше прозвище.

— Не понимаю, о чем вы…

— Бросьте, Гэндальф. Вы же не человек. Сделайте одолжение, не считайте нас за совсем уж непроходимых болванов. Знаем мы, как вы бродите по западным землям и мутите воду… господин Митрандир или как вас там. Вы — воплощенный… и мы догадываемся, кто вас сюда послал и с какой целью. Но мы не знаем, сколько вас здесь — таких, как вы, и где вас искать.

— Нас… достаточно много для того, чтобы не дать вам погрузить Средиземье во тьму, — хрипло произнес Гэндальф. Осведомленность Кхамула не то чтобы застала его врасплох, но все же была достаточно неприятна. — Вот, собственно, и все, что я могу вам сказать.

Фигура возле окна лениво шевельнулась.

— «Погрузить во тьму»? Кого? Этих дикарей с западного берега Андуина? — Голос незнакомца звучал мягко, даже мелодично, но отчего-то странно резал слух — вероятно, оттого, что порой в нем проскальзывали холодные металлические нотки. — Право, уж от вас, Гэндальф, я не ожидал услышать подобного дешёвого пафоса. Откровенно говоря, нам нет до этих несчастных забулдыг никакого дела… и я был бы счастлив, если бы им точно так же не было никакого дела до нас.

— Но вы делаете все, чтобы на вас невозможно было не обращать внимания, — негромко заметил Гэндальф.

Незнакомец не ответил. Шагнул вперёд, откинул капюшон. Лицо у него было красивое, с тонкими нервными чертами, но до неестественности бледное, словно бы обескровленное, с едва приметным голубоватым отливом. Неопределённого цвета глаза смотрели спокойно, внимательно, чуть насмешливо, на твёрдом узком подбородке имелась миловидная ямочка. Тьма густела у него за плечами, и стояла в его взоре, как мутная болотная вода, и обрамляла его голову тёмным ореолом… хотя, возможно, это была просто густая и непокорная грива волос — слегка вьющихся, чёрных, как зимняя безрассветная ночь.

Спокойно, старый, сказал себе Гэндальф. Ничего неожиданного.

— Саурон, — помедлив, негромко произнес он. — Я… подозревал.

Саурон обворожительно улыбался.

— Рад, что оправдал твои ожидания, старик. Но я все же предпочитаю другое имя — Аннатар. Ну или Майрон, в крайнем случае.

— Неплохо выглядишь, — хрипло сказал Гэндальф.

— Ну, стараюсь, — скромно заметил Саурон. — Но мне пришлось потратить немало сил на придание себе… должного внешнего вида.

Он небрежно выпростал из-под плаща правую руку и возложил её на эфес кинжала, висевшего на поясе. Рука была бледная и нежная, как у девушки, по-эльфийски изящная, с длинными точеными перстами, лишь на месте указательного пальца торчал несоразмерно короткий и потому бросающийся в глаза уродливый обрубок.

Гэндальф, покосившись на него, вопросительно приподнял брови.

— А это зачем? Почему нельзя было… восстановиться полностью, так сказать, в целостном и первозданном виде?

Саурон медленно поднял правую руку и посмотрел на культю, бережно закрытую мягким кожаным наперстником. Ласково провел по ней пальцами левой.

— Это просто… напоминание, старик.

— О твоей ошибке?

— О том, как я вас всех ненавижу.

— А ты иногда… забываешь?

— Я не забываю ничего и никогда. Просто у меня много дел.

Гэндальф потер рукой лоб. Беседа — вроде бы легкая и непринужденная — плелась вокруг волшебника, точно ловчая сеть, слова висели в воздухе незримо, но всеохватно, липли к лицу, будто паутина.

— С какой миссией тебя сюда прислали, старик? — негромко спросил Саурон. — Вот что мне занятно узнать… Впрочем, в общих чертах я её представляю, конечно… кое-кому не сидится ровно на вселенском троне, но этот кое-кто слишком ленив, чтобы самолично поднять задницу, небрежно шевельнуть пальцем и раздавить такую ничтожную козявку, как я.

— И это всё? — помолчав, спросил Гэндальф.

— Нет, конечно. Меня интересует Единое… Ты знаешь, о чем я.

— Мне не известно, где оно. Никому это не известно.

— А эльфийские Кольца? Не то чтобы это представляло для меня какой-то практический интерес, но просто любопытно.

Гэндальф пожал плечами. Ему стоило некоторых усилий сохранять вид достаточно небрежный и безразличный.

— С чего вы решили, что я должен это знать? Я — посланник Западных земель, пусть так… но это не значит, что эльфы безгранично и безоговорочно мне доверяют.

Саурон позволил себе сдержанную усмешку.

— Глядя на твою физиономию, я бы, признаться, тоже не стал безгранично и безоговорочно тебе доверять… У Манве что, не нашлось за пазухой кого-нибудь попредставительнее?

— Неисповедимы пути Валар, — вскользь заметил Гэндальф.

В глазах Саурона плясали насмешливые огоньки.

— Тебя послушать, так ты ни о чем ни сном и ни духом. Чист и невинен, точно полевая ромашка. Только сделай одолжение, не пытайся нас обмануть.

— Почему? Это запрещено твоим личным указом?

— И избавь меня от твоего нелепого остроумия… Кстати, этот старик в буром балахоне, который тут шляется по лесу вокруг болот — тоже из ваших? Признаться, от того, что он копошится здесь, у меня под боком, мне ни жарко, ни холодно, вреда от него не больше, чем от сверчка за печкой, — посмеиваясь, Саурон обменялся быстрым взглядом с непроницаемым Кхамулом. — Если вы все такие, как он, то я начинаю склоняться к мысли, что нам, право, и опасаться-то нечего.

Гэндальф пожал плечами.

— Радагаст здесь не для того, чтобы разметать Дол Гулдур по камешку и сунуть тебя носом в кадушку… господин Аннатар. Он призван, чтобы… заботиться о природе и созданиях Йаванны, братьях наших меньших. Но, надо заметить, его весьма удручают и печалят эти гнилые болота, которые расползаются от твоей Крепости по лесу, как моровая язва.

Саурон, чуть помедлив, шагнул вперёд и присел на край скамьи. Водрузил локти на стол и, положив подбородок на скрещенные ладони, взглянул на пленника устало и печально, как на не оправдавшую его ожиданий, неподатливую и оттого совершенно бесполезную вещь.

— Увы. Болота — всего лишь побочный продукт некоторых… творимых в Башне тёмных заклятий. К сожалению, этого не избежать. Вынужден признать, что здесь, в Дол Гулдуре, не слишком здоровая и подходящая для людей среда, поэтому ни люди, ни даже гномы здесь долго не живут — болеют, хиреют… Нам потому и приходится использовать по большему счету именно орков, ибо они переносят подобный магический климат безо всякого вреда для себя. Н-да. — Подпирая голову правой рукой, он задумчиво разглядывал кончики пальцев левой. — У орков, надо сказать, неплохие задатки… но их нужно организовывать, обучать и натаскивать необходимым навыкам, ибо они разобщены, рассеяны по Средиземью и не слишком желают вылезать из своих пещер.

— Чему обучать и натаскивать? — хрипло поинтересовался Гэндальф. — Искусству войны?

— В том числе.

— Скорее — ничему, кроме.

— Как-то ты плоско мыслишь, старик…

— Лучше мыслить плоско, чем так, как ты. Орки — народ воинственный и не всегда… считающийся с интересами соседей, и тебе, конечно, выгодно направить их природную воинственность в нужное для тебя русло, вместо того, чтобы пригасить её и заменить стремлением к чему-нибудь более мирному. Научи их держать в руках соху, а не меч, научи созидать, а не разрушать… и я первым стану твоим ярым последователем и сложу балладу о твоих достославных подвигах. Стихоплет и тем более менестрель из меня так себе, но ради такого случая я могу постараться.

Он умолк — голос его внезапно ослаб и охрип, в горле как-то колко и неприятно запершило. Его слова разбивались о неподвижный, исполненный скорбной снисходительности взгляд Саурона, как волна разбивается о незыблемый и неумолимый прибрежный утес.

— Орки не приспособлены к «благим деяниям», старик. Они — простое орудие… незатейливое, тяжелое и грубое, как, к примеру, топор. С помощью топора можно проломить чью-то голову, но нельзя вырезать изящную статуэтку для украшения камина, ведь так?

— Зато можно построить новый дом. Разве это не благое деяние? Просто тебе это не интересно. «Приспосабливать» орков к чему-то ещё, кроме войны.

— Я даю им то, в чем они нуждаются.

— Ты даешь им то, в чем они нуждаются сообразно твоим умыслам.

— Но другие не дают совсем ничего. Кроме бессмысленной и безжалостной травли.

Волшебник прикрыл глаза. Этот разговор не вел никуда — вернее, вел в никуда, как горная тропа, обрывающаяся на краю пропасти… Несчастные босые ноги мага вновь начали отчаянно замерзать, и он потёр их под лавкой пятками друг о друга.

— Ну… в чем-то ты прав, — хрипло пробормотал он. — Пока орки живут в своих пещерах и никому не мешают, до них никому нет дела. И все же, если вручить им оружие и позволить беспрепятственно этим оружием пользоваться, они не остановятся перед тем, чтобы смести с лица земли всех, до кого смогут дотянуться… Это будет мир только для орков?

Саурон внимательно смотрел на него.

— Это будет мир для тех, кто окажется сильнее. Так было, так есть и так будет всегда, старик. Это справедливо.

Гэндальф прикусил губу.

— Боюсь, что у нас с тобой разные понятия о справедливости, господин… Даритель.

— Жаль, — вполне искренне сказал Саурон. — Я надеялся, что мы закончим этот разговор не в мрачном пыточном застенке, как заклятые враги, а в уютных покоях за чашей теплого ароматного вина, подобно добрым и понимающим друг друга союзникам. Но ты слишком цепляешься за свои убеждения.

— Ты, наверное, еще забыл добавить словечко «дурацкие»…

— А ты хочешь, чтобы я непременно это сделал?

— Мои убеждения слишком мне дороги, чтобы я мог с легкостью их изменить, — устало сказал Гэндальф. — Да и во что превратится этот мир, если каждый начнет менять свою точку зрения, как изношенные перчатки?

— Этот мир вообще ужасно несовершенен, Гэндальф, — безмятежно произнес Саурон. — Ты этого ещё не заметил?

— Но другого у нас нет. И мы не должны допускать в нем… перекосов.

Громко лопнула в огне сырая хворостина. Гомба глухо заворчал. Он по-прежнему не спускал с пленника тоскливого взора, его толстые, похожие на сосиски пальцы мелко подергивались, как будто уже чуяли рукояти пыточных инструментов. Мёрд поёжился возле очага; его лысая голова совсем провалилась внутрь покатых плеч, отчего он приобрел невероятное сходство с терпеливо ждущим добычу унылым стервятником.

— Перекосы случатся рано или поздно, — бесстрастно заметил Саурон. — Невозможно навечно ухоронить мир в стеклянной банке… А все новое всегда рождается через боль и кровь, старик.

Гэндальф поднял на него глаза. Это далось ему нелегко — ощущение исходящей от чёрной фигуры темной мощи лежало на его плечах холодной каменной плитой. Саурон сидел, царственно выпрямив спину, одетый во Тьму, точно в королевскую мантию, смотрел пристально, пытливо, слегка исподлобья, мрачно улыбаясь уголками губ, — и взгляд его давил и сковывал, как железные кандалы.

— Ты хочешь вернуться в Мордор, — сказал Гэндальф.