Крепость в Лихолесье

Тишину, стоявшую в подземелье, нарушало лишь потрескивание углей в очаге да глухое утробное урчание тролля. Где-то в темном углу, за занавесью, что-то шевелилось и едва слышно поскуливало, точно там прятался большой пес. В мерцающем пламени очага поверхность стола перед Гэндальфом казалась графленой; вся она была закапана потеками воска, испятнана чернильными кляксами, замусорена обрывками пергамента и обрезками перьев. Чернильница представляла собой нечто причудливое, желтовато-белое, оправленное в медь, с пустыми глазницами и большими, торчащими вперед широкими зубами-резцами. «Занятно, должно быть, — мрачно подумал Гэндальф, — окунать перо в раздробленный крысиный череп».

— Мёрд, — сказал вдруг дознаватель, его голос-полушепот звучал как-то странно, будто доносился со стороны: словно вместо него говорил кто-то другой, прячущийся в темноте. — Ты, я вижу, опять включил в список клещи для выдирания ногтей… Разве эта заявка не была выполнена еще прошлой зимой?

Бесцветный человечек поднял голову, ежась, будто от сквозняка.

— Да, была… Ну и что? Инструмент вновь пришел в негодность, господин Кхамул.

— В негодность?

— Переломился винт, скрепляющий рукояти, — Мёрд покосился на тролля, который, самозабвенно пуская слюни, по-прежнему не спускал с Гэндальфа вожделеющего взора. — Видите ли, бывают моменты, когда Гомба… не способен толково соразмерять собственную силу.

— Не стоит доверять Гомбе такие нежные инструменты, Мёрд, — спокойно заметил Кхамул. — Стоимость новых клещей будет вычтена из твоего содержания.

— А почему не из содержания Гомбы? — сердито проворчал Мёрд. Но Кхамул предпочёл пропустить его слова мимо ушей.

— А что случилось с малым винтовым прессом? Тоже пришел в негодность?

— Н-нет… Просто механизм проржавел насквозь.

— Надо было чаще смазывать шестерни.

— Надо было чаще смазывать шестерни хорошей смазкой, — сварливо возразил Мёрд, — а не той ослиной мочой, которую привозят с восточных холмов. Да закажите уже у гномов приличное, качественное масло! Разве вы не знаете, в каких условиях мне приходится работать? — Как-то нервно дергая шеей, он обвел взглядом сырые, серые, в потеках влаги подвальные стены. — Сырость, холод, плесень… Любой механизм не выдержит такой мокрети, я уже не говорю о себе. Но кого интересует моя подагра, поясничная грыжа и еженощная ломота в теле? Впору требовать усиленный паёк за вредность…

— Обратись в Канцелярию, пусть писцы составят жалобу, — безучастно откликнулся Кхамул. — Она будет рассмотрена в течение месяца.

— Да что толку-то? — негодовал Мёрд. — Я подавал прошение в прошлом году — и что? Кому какое дело до проблем мастера заплечных дел? Вам всем только подавай результат… да чтоб все было чисто и аккуратно, чтоб материальчик не попортить! А если я завтра решу уйти на покой — где вы сейчас найдете такого покладистого и умелого палача, эм?.. А, да что там! — Он безнадежно махнул рукой с видом человека, окончательно раздавленного равнодушной вселенской несправедливостью. — Кстати, отметьте там у себя — подноготные иглы, обручи и воронки лучше изготавливать из меди, железо моментально ржавеет…

Гэндальф вновь отпил глоток вина, поперхнулся и закашлялся. Кхамул скатал свиток и, убрав его во внутренний карман плаща, посмотрел на пленника — обратил к нему темный, спрятанный под капюшоном провал лица.

— Гэндальф Серый, — произнес он негромко. Это был не вопрос — утверждение, которое не требовало ответа. — Он же Митрандир, он же Инканус, он же Серый бродяга и еще леший знает кто… Ну-с, сударь, и как прикажете к вам обращаться?

Гэндальф развел руками.

— А это имеет для вас какое-то значение?

Кхамул, откинувшись на спинку скамьи, задумчиво покручивал в пальцах, затянутых в тонкие кожаные перчатки, небрежно очиненное перо. Странно, но кольца с аметистом на его руке не было… либо Кхамул не желал его попусту кому-либо демонстрировать.

— Да нет, не особенно. Послушайте, Гэндальф или как вас там… зачем вы вообще сюда притащились, а?

— Честно? — хрипло спросил волшебник. — Просто хотел узнать, что здесь происходит… Лесной Замок много лет стоял пустым и покинутым, без хозяина… а сейчас здесь просто кипит жизнь и жаркая неудержимая деятельность. Это, знаете ли, не может не вызывать у окружающих определенного любопытства.

— Вы забыли добавить словечко «нездорового», — Кхамул устало вздохнул. — Да и зачем, собственно, вам понадобилось лезть в Дол Гулдур через нужники и отводные канавы? Почему вы просто не поставили нас в известность о том, что намерены нанести визит? Вас бы приняли, как дорогого гостя и дружественного посланника, со всем подобающим вниманием, обхождением и почестями.

— Что ж, это еще не поздно исправить, — бодро заметил Гэндальф.

— Поздно, — сухо сказал Кхамул. — Вас поймали, как шпиона… и относиться теперь, боюсь, станут соответственно. Вы, конечно, понимаете, с кем имеете дело? — На секунду он отбросил с головы капюшон.

Что ж, ничего особенно ужасного Гэндальф не увидел… В полумраке подвала лицо Кхамула казалось странно бесплотным, прозрачным, почти призрачным, и при прямом взгляде на него представлялось белым размытым пятном с черными провалами глаз, в которых мерцали красноватые огоньки. Лишь боковым зрением можно было ухватить неуловимые развоплотившиеся черты: правильные, тонкие линии широких скул, брови вразлет, крупный прямой нос, твердый подбородок и гладкие темные волосы, характерные для восточных народов. Впрочем, Гэндальф не успел разглядеть подробности: Кхамул вновь укрылся под капюшоном, втянулся в недра своего одеяния, как черепаха под панцирь.

— Этого, я надеюсь, достаточно, чтобы вы не тешили себя ложными надеждами, Гэндальф?

— Я уже давно не тешу ложными надеждами ни себя, ни других, Кхамул, — спокойно заметил волшебник. В наружности назгула не было ничего особенно отвратительного или устрашающего, разве что голос его звучал слегка необычно… и тот жуткий, пронимающий до печенок вой, который заставлял Шмыра съеживаться и вжиматься в землю, как-то плохо вязался с обликом этого явно образованного, хорошо воспитанного и умеющего себя преподнести существа. Разве что назгулы издают эти ушераздираюшие звуки с помощью неких подручных инструментов, вдруг подумал Гэндальф, — чисто для устрашения невежд и создания нужного впечатления…

В дальнем углу помещения, за занавесом, вновь послышался негромкий шорох. Но виновником его, как тут же выяснилось, была вовсе не собака и не крысы.

Отдернулась черная кулиса, и в щель на секунду выглянуло лицо: нелепо скроенное, изрытое бороздами шрамов, обезображенное больным, выпученным глазом, выкатившимся чуть ли не на лоб… Шмыр. Калека опасливо осмотрелся, наткнулся взглядом на Гэндальфа — и так вздрогнул, точно его хлестнули розгой. Половина его жуткого лица мгновенно стала мертвенно-бледной, а другая — напротив, багрово-красной, цвета крепкого свекольного отвара, это было видно даже в полумраке подвала. Издав хриплый, булькающий горловой стон, Шмыр вновь поспешно нырнул за занавес, и оттуда донеслись глухие, отчетливые размеренные удары, будто калека в припадке самобичевания принялся биться головой о стену.

— Пхут! — сердито сказал Кхамул. — Ты еще здесь? Пхут!

Что это за имя такое — Пхут? — мимоходом подумал Гэндальф, это ведь даже не имя, так… брезгливое ругательство на орочьем языке.

Шмыр, постанывая, вновь выглянул из-за занавеса — он ёжился, кряхтел и скулил, подрагивая всем телом. Потом согнулся в три погибели и медленно, чуть ли не на четвереньках принялся пробираться вдоль стены, стараясь держаться подальше от Гомбы — жалкое, искалеченное, вконец затравленное существо: пес, впавший в немилость и нещадно битый, но не смеющий ослушаться хозяина. Лицо его было мокро от слез… Сейчас, в неверном свете очага стало видно, что калека закутан в серое шмотье, в котором Гэндальф после некоторого сомнения признал собственное дорожное одеяние. И плащ волшебника достался Шмыру, и пояс, и балахон, видимо, после обыска пожалованный холопу (в награду?) щедрой хозяйской рукой, и, вероятно, сапоги…

— Вы на Пхута-то не пеняйте, — ласково сказал Кхамул магу — таким тоном, словно речь шла о вещах само собой разумеющихся. — Конечно, если бы не он, наша беседа, возможно, и не состоялась бы… но, в конце концов, вряд ли он хотел намеренно вас подставить и предать в руки охраны, просто, э-э… обстоятельства оказались сильнее него. Там, в Башне, его держат, гм, ради потехи, выпускают иногда побродить по болотам, проветрить головушку… в головушке у него, видите ли, не все в порядке, подчас некоторые забавы… вернее, магические опыты могут вызвать весьма неожиданный результат. Временами может показаться, что положение комнатной зверюшки Пхута тяготит, но на самом-то деле он очень привязан к Замку — наверно, он даже сам не подозревает, насколько сильно… Очень привязан. — Кхамул явно вкладывал в эти слова какой-то иной, вполне определенный смысл. — Между нами говоря, я полагаю, что поначалу он действительно надеялся оказаться вам полезным и скрытно провести вас в Крепость, но, должно быть, в какой-то момент не сумел побороть своего, гм, трепета перед карающей дланью Башни. Он-то знает, что рано или поздно ему придется туда вернуться — и решил на всякий случай обезопасить себя за ваш счет, вот и все… Прекрати скулить, шелудивый, — прежним тоном, не повышая голоса, ровно добавил он: Гэндальф даже не сразу сообразил, что эта фраза адресована не ему, а Шмыру, который в этот момент издал особенно громкий и страдальческий стон. — Или я похлопочу о том, чтобы в этом месяце ты не получил своего снадобья… Мёрд, убери его.

Мёрд, пожевав неприятными, сморщенными, глубоко втянутыми в рот губами, что-то брюзгливо приказал Гомбе, и тролль тут же подхватился; в его застывшем, потухшем взоре засветилось голодное оживление — ни дать ни взять внутри зажглась невидимая лампадка. Впрочем, в его вмешательстве уже не было нужды: подобрав полы плаща, волочащиеся по полу, Шмыр проворно метнулся прочь и юркнул в приоткрытую дверь. Откуда-то из коридора донесся его горестный вопль: «А-а-о-о-ы-ы…»

— Вероятно, — сухо сказал маг, — сейчас самое подходящее время обсуждать проблемы этого несчастного затравленного создания, Кхамул. — Ему казалось, что назгул намеренно тянет с допросом, будто чего-то (или кого-то) ждет, прислушиваясь к раздающимся за дверью шагам. — Вряд ли цель нашей встречи состоит именно в этом.

— В чем же, по-вашему, она состоит? — миролюбиво спросил Кхамул.

— Вам нужно получить от меня некоторые сведения.

— И вы готовы нам их предоставить?

— А моя готовность или не-готовность что-то изменит?

— Откровенно говоря, вряд ли. Вы же понимаете, что вы живым из Замка не выйдете.

— Тогда какой мне смысл вообще хоть что-нибудь говорить?

— Ну, вы можете и не захотеть отсюда выходить.

— Гм. Что вы имеете в виду?

Дверь рывком распахнулась, и в помещение проскользнул еще один закутанный в плащ субъект — очередной имярек, неизвестная величина в этом шахматном царстве черных безликих фигур. Вошедший остановился возле окна, в полумраке, повернувшись к комнате спиной, и устремил взор в ночное небо, где явно происходило нечто более интересное, нежели на бренной земле, в этом мрачном сыром застенке. Гэндальф вздрогнул, его внезапно отчего-то проняло холодом, словно ледяной, промозглый сквозняк заполз в помещение сквозь невидимые щели в каменных стенах… Маг спросил, преодолевая этот холод, как путник преодолевает возникший на пути глубокий сугроб: