Крепость в Лихолесье

— Вот заразы! — морщась, как от изжоги, бормотал Каграт. — Крысюков чуют, гады, любят сладкую кровушку пососать. Друг друга жрут, коли ничего другого найти не удастся, а эта дорога для них и вовсе как кормушка, вечно они тут толкутся, ждут, не перепадет ли чего… А иногда наглеют и набрасываются — если, конечно, защита хромает… В одиночку тут никак не пройти, только вчетвером-впятером, и то ухо востро надо держать…

— А отпугнуть их, этих гуулов… что, никак нельзя? — спросил Гэдж.

Каграт дёрнул плечом.

— Да, говорят, можно — коли не врут. Надо-де набрать на болотах ихнего, гууловского дерьма, состряпать из него какое-то снадобье и обмазываться им время от времени — тогда эти твари будут тебя стороной обходить. Только охотников лазать по этим болотам да дрянь собирать немного… тут надобно девять запасных жизней в кармане иметь.

Гэдж пригляделся. Что-то белело в тумане за краем гати: полузатянутые трясиной кости, скелеты и черепа — человеческие, орочьи, лошадиные — которыми было усеяно болото вдоль дороги. Некоторые останки уже потемнели от разъедающей их болотной кислоты и были облеплены буро-зелеными шматьями тины; другие, более свежие, светлели бледными пятнами в мутно-серой воде; на третьих копошились клубки черных блестящих червей, подбирая остатки плоти. Гэдж судорожно стиснул пальцами берестяной ремешок торбы с немейником, которую, оказывается, до сих пор тащил в руках: значит, тот череп, попавшийся ему на краю болот, был всего лишь предостерегающим зна́ком, жалкой частицей простирающегося по обеим сторонам дороги обширного кладбища… «Гуулы» меж тем изрядно осмелели и широкой полосой приблизились к гати, тоскливо шипели там и тут, мелькали в тумане серыми щетинистыми тушками. Орки стреляли все чаще и чаще; тех тварей, которые прорывались сквозь завесу стрел, отбрасывали длинными, наспех обтесанными заостренными кольями.

— Не бойся, они не нападут, — мрачно сказал Каграт. — Хитрые скоты, знают, что нас много и мы хорошо вооружены. Те, что побашковитее, давно уже убрались искать другую добычу, тут остались либо самые упертые, либо самые голодные, у которых что голова, что пузо — оба пустые… этих бояться нечего. На-ка получи! — Он ловко огрел кнутом выскочившего из мглы гуула — и Гэдж, невольно отпрянув, успел заметить лишь вздутое брюхо твари да пучок неряшливо торчащих гибких щупалец. Оглушенный ударом, гуул шлепнулся в тину, съежился, словно паук, попавший в пламя свечи, — и разом будто всосался в вонючую топь. Каграт презрительно сплюнул ему вслед, в мутную, пузыристо-ноздреватую зеленую грязь.

А все-таки, с невольной завистью подумал Гэдж, я бы, пожалуй, так не сумел… ловко он справился с этим гуулом, ничего не скажешь. Папаша-то у меня — калач явно тертый, дело свое знающий и… и… сноровистый, что ли. Почти такой же сноровистый, как воин Анориэль… а то и поболе: что-то сомнительно, что Анориэль умеет так бойко обращаться с кнутом и этак шикарно, с потрясающим размахом плевать. Гэдж тоже украдкой сплюнул, пытаясь подражать бате, но получилось как-то не очень: вместо того, чтобы отлететь далеко и красиво, по роскошной кагратовой дуге, плевок Гэджа жалко и вяло капнул едва ли в паре футов от гати. Н-да, уныло сказал он себе, до уровня завидного кагратова мастерства мне еще упражняться и упражняться.

Мало-помалу туман посветлел, и гуулы как будто поотстали, их редкие выпады почти прекратились, лишь порой то тут, то там мелькали в мареве расплывчатые контуры серых тел. Воспользовавшись передышкой, к Каграту подошёл один из орков-охранников: у него были странные гладкие и светлые волосы, собранные на затылке в «конский хвост», в мочке левого уха покачивалась серьга — оправленный в серебро волчий клык. Гэдж без труда припомнил его имя — Радбуг.

— Ну? — отрывисто спросил Каграт; видимо, он тоже понимал, что кореш подкатил к нему неспроста. — Что скажешь?

— Я тут поспрашивал парней, — небрежно отозвался Радбуг, искоса поглядывая на Гэджа, — насчет этого мальчишки, так вот: никто его прежде в Замке не видел. Никто его не знает.

— А твое какое дело?

— Мое — никакое… это дело общественное. Он явно не из наших.

— И что?

— А то. Откуда нам знать, что он, к примеру, не подосланный соглядатай и не шпион?

— Шпион? Кто? Этот цыпленок? Не смеши… Поджилки у него так трясутся, что в Рохане слышно. — Каграт коротко хохотнул и, чуть помолчав, как-то украдкой оглянулся через плечо. — Есть тут, видишь ли, одна закавыка…

— Какая закавыка?

— Помнишь Шанару? Ну, эта… — он как будто замялся на секунду, — сеструха вроде твоя была…

В серых глазах Радбуга мелькнуло что-то трудноопределимое.

— Ещё бы не помнить…

— Так вот. — Каграт говорил как-то неохотно, словно бы через силу, как будто выдергивал занозу у себя из-под когтя. — Она девка была со странностями, с чудинкой, вот как ты… любила по горам по долам в одиночку шататься, веночки из одуванчиков плести, все мечтала о какой-то лабуде, леший её разберет. Пару лет никого в мужья не брала, выеживалась, сама не знала, чего ей надо… А в тот Кохарран… ну, за год перед тем, как эти, чёрные, в Долину заявились… меня выбрала!

— Так ты вроде и не сопротивлялся.

— Ну, она деваха ладная была и не вредная… а что с заскоками, так то не удивительно — вы, полукровки, все с вывертом… Ну да не о том речь. Она в Замок-то с Визгунами не пожелала идти… Визгуны старыми да малыми брезговали, посему велели мелюзгу и всех младенцев на месте оставить, а Шанара не захотела своего бросать, первый он у неё был… ну, сбежала с ним вместе и спряталась. Что уж потом с нею стряслось и со всеми, кто остался, я не ведаю, но, похоже, этот мальчишка — единственный, кому посчастливилось выжить. Он… ну, словом… — Каграт огляделся и, убедившись, что в их сторону никто не смотрит, что-то прошептал своему дружку на ухо. На темной высоколобой физиономии Радбуга выразилось сильнейшее изумление; его взгляд, украдкой изучающий Гэджа, стал еще более цепким и внимательным.

— Ты уверен? — вполголоса спросил он.

— Похоже на то, — хрипло ответил Каграт. — Есть… кое-какая приметка.

— Твой оберег?

— Ещё родимое пятно у него на шее в виде молодого месяца, мне Шанара показывала…

Радбуг хмыкнул.

— Ну, по крайней мере, теперь понятно, почему на парне нет Знаков рода.

— Ну да. Он в то время еще совсем сосунком был…

— И что теперь?

— Что теперь?

— Наживешь ты с этим сопливцем чирьев на свою задницу… Допустим, все, о чем ты тут толковал — правда… теперь-то ты куда этого мальчишку думаешь определить? К «щенкам», в младшую дружину? Его нет в списках.

— И что?

— Нет галочки — нет пайка. Тебе придется предъявить его Визгуну, чтобы сделать в Общинной Книге соответствующую запись.

— Визгуну? Ну и предъявлю. Одним орком больше, одним меньше… а что? — Каграт как будто забеспокоился. — Ты думаешь, возникнут затыки?

Радбуг пожал плечами.

— Кто знает. Но там, наверху, твои доводы в пользу парня могут счесть недостаточно… обоснованными.

— Он из нашего племени! У меня есть доказательства…

— Ты когда-нибудь пытался что-нибудь доказывать Визгуну?

— Не пытался, — буркнул Каграт. — И не собираюсь! Какого лешего?.. Пятки я ему лизать должен, что ли, разрешение выспрашивать? Кто он мне, тот Визгун — дядька, мамка, старейшина рода, что я должен в ножки ему кланяться и милостей вымаливать? Да пошел он… Начхать мне на него, ясно?

— Чего же не ясного… только Визгун-то тебя не убоится, Каграт, даже не вздрогнет, а вот мурло твоё наглое и неумытое на всякий случай запомнит. А парня отправит в Башню, выяснять, кто он да откуда… У Визгуна таких, как этот приблудыш, дюжина на грошик, так что потеря при любом раскладе будет невелика.

Каграт помрачнел.

— А твое-то, собственно, какое дело? Чего ты из меня жилы тянешь, зануда? Присосался, как клещ.

— Да просто хотел предупредить тебя чисто по-дружески. И, если уж тебя интересует мое мнение…

— Ну?

Радбуг спокойно смотрел на Каграта серьезными серыми глазами.

— Если ты действительно этому парню добра желаешь… отпусти его, Каграт. Пусть проваливает своей дорогой. Он же не наш, это за десять лиг видно.

— «Не наш, не наш…» Не шурши! Я его для начала сам маленько уму-разуму поучу, посмотрю, на что он способен. А там, глядишь, и в списочек занесем, и в Книге пропишем, и на довольствие поставим по всей форме. Доволен, крючкотвор?

— Да не в списочке дело…

— Все равно одному через болота ему не пройти, просекай.

Да, Гэдж внезапно — с ужасом! — понял, что обратная дорога ему заказана: через топи, кишащие гуулами, ему действительно не пройти, а значит, и назад вернуться уже не получится. Не дождется его сегодня Радагаст с немейником… Росгобел — а с ним, кажется, и все прошлая гэджевская жизнь — остался далеко позади, за болотами и туманом, а впереди его ждал зловещий Дол Гулдур — Черный Замок, о котором даже Гэндальф говорил вполголоса и с оглядкой. Гэджу стало не по себе; какое-то неприятное, липкое чувство, похожее на откровенный страх, зашевелилось у него в животе, мерзкое и скользкое, будто клубок червей. Он опустил руку, сжал в ладони рукоять кинжала, давнего саруманова подарка — и вдруг почувствовал, что она, рукоять, странно теплеет под его пальцами, становится почти горячей, точно нагретая солнцем… которого уже давненько не было видно за густыми слоями болотных испарений. «Кинжал заговорен на защиту от черного чародейства…» — кажется, так говорил Гэндальф тогда, сто лет назад, сидя возле костра на тихой, погруженной в сумерки, пахнущей сосновой смолой поляне в глубине Фангорна… И вот сейчас неожиданно дали знать о себе наложенные на кинжал чары?

Я хочу обратно, в Изенгард, — вдруг отчаянно подумал Гэдж. — Я хочу домой! Он поймал себя на мысли, что и в самом деле думает об Изенгарде, как о доме — доме, в который действительно хочется вернуться. Но разве теперь его дом — не здесь, среди сородичей, рядом с братьями и отцом, о встрече с которым он мечтал с далёкого детства? Отчего же так странно, так неприятно холодеет в груди, отчего Гэдж ощущает сейчас не радость, а чувство, похожее на испуг и тошнотворную панику? Или это всего лишь страх неизвестности, смятение, боязнь сжечь за собой все мосты и навек позабыть о прошлом, к которому теперь нет возврата? Или… что?

Туман медленно расползался.

Болота отступали. Местность почти незаметно, но неуклонно повышалась, кое-где из мглы начали показываться искривленные сосенки, составляющие подобие застенчивого леса. Воздух посвежел, и с обочин гати уже не несло гнилью и мертвечиной; буро-зеленая тинистая хлябь сменилась болотистой, но не в пример более твердой почвой, и вскоре древесный настил сошёл на лесную дорогу, вдоль которой тянулись запруженные ряской дренажные канавы. Орки заметно расслабились, вздохнули свободнее, попрятали луки и побросали колья — видимо, теперь нападения болотной нечисти можно было не опасаться.

— Ну, ещё немного, — пробормотал Каграт, — и можно будет наконец завалиться лапами кверху и задрыхнуть…

Мало-помалу большак расширялся, в стороны расползались дорожки поуже, теряющиеся где-то в чаще леса. По-временам из необозримых лесных недр доносился далекий, но хорошо слышимый в тишине стук топоров. Откуда-то потянуло дымом и острым запахом дёгтя. Чуть дальше кагратово шествие миновало целую артель землекопов, расчищающих придорожный ров; затем пришлось приостановиться и пропустить вперед длинный обоз из дюжины телег, нагруженных бревнами. Вскоре такой же обоз, только с порожними телегами, прокатил навстречу; орки, сопровождавшие его, узнали кагратовых парней и перебрасывались с ними приветствиями и сальными шуточками, понятными, видимо, только оркам. На телегах сидели хмурые бородатые люди в серых мешковидных рубахах, взирали на кагратовых пленников безрадостно и безучастно, безо всякого выражения…