Крепость в Лихолесье

Веселье вокруг Гэджа не утихало. Он стоял, словно прикованный к позорному столбу, понимая, что ляпнул глупость, но не в силах справиться с охватившим его смятением. Почему-то он такого приема не ожидал… Какого лешего этот разбойник Каграт так на меня уставился, спрашивал он себя, что, ну что у меня не так — четыре глаза, ухо на затылке, звезда во лбу? И что мне теперь делать — попытаться с ним объясниться? схитрить? сбежать? Но как? Крепкие и длиннорукие громилы-охранники окружали его со всех сторон, и вырваться из кольца для Гэджа не представлялось возможным, а по доброй воле, он понимал, они его теперь вряд ли отпустят.

— Ты здесь один? Откуда пришел? Где твоё племя? — отрывисто выспрашивал меж тем Каграт, тряся Гэджа за плечо, словно игрушку из соломы. — Да отвечай же наконец — онемел? Придурковатый какой-то… С Луны ты свалился, что ли?

— Скорее, с крепостной стены — головой вниз! — проворчал кто-то. — Чего ты его мнешь, Каграт, не видишь — блаженный он…

— Если на нем нет Знаков рода…

— Ясное дело — чужак!

— Или хуже — шпион…

— Да чего мы гадаем! Вон у него шмотник на плече — надо поглядеть, что там да как. Вдруг чего и прояснится.

В суме у Гэджа не было ничего, кроме гребешка, фляги с водой, да завернутых в тряпицу записок с приключениями многострадального Анориэля, с которыми орк предпочитал не расставаться и которых отнюдь не желал предъявлять каждому встречному по первому требованию. Впрочем, его мнением не считали нужным интересоваться: его уже лапали чьи-то бесцеремонные руки, толкали и пихали, стаскивали с плеч котомку, вырывали торбу с немейником, тянули с пояса кинжал в замшевых ножнах…

Этого нельзя было допустить.

— Отдайте! — яростно крикнул Гэдж. — Это — подарок!

— Заткнись! — Здоровенный, угрожающего вида урук, завладевший кинжалом, оттолкнул его с такой силой, что Гэдж, не удержавшись на ногах, кувырком полетел в черную дорожную слякоть, приложился лбом о чей-то (подставленный?) сапог. Он тут же вскочил, разъяренный, взъерошенный, как волчонок, готовый сразиться за свои сокровища с целым миром, сжал кулаки, под всеобщий хохот и улюлюканье кинулся на обидчика. Кто-то схватил его за ворот рубахи, и тот распахнулся, затрещали, отрываясь, деревянные петельки-застежки; кто-то подставил ему подножку, вновь опрокидывая в грязь… Перед глазами Гэджа все померкло, замельтешило, мерзостно закружилось; мир сжался вокруг, словно петля — тошнотворный, враждебный, беспощадный, хрипло гогочущий.

— Хватит! — Каграт вдруг резко шагнул вперед, схватил Гэджа за шиворот, заставляя подняться. — Что это у тебя? — Он схватил лапой обломок амулета, «эстель», висевший у Гэджа на шее и мелькнувший в прорехе разорванной рубахи, поднес его к глазам. — Что это за…

Он запнулся. Фраза повисла в воздухе, словно обрубленная.

Гэдж молчал, тяжело дыша.

Каграт изменился в лице… Рука его дрогнула. Он как-то разом побледнел, в глазах его мелькнуло что-то, чего Гэдж не понял — изумление, недоверие, подозрение? Замешательство? Испуг?

— Откуда это у тебя? Откуда?! — Голос главаря внезапно осип; он смотрел на Гэджа так, словно видел перед собой не жалкого, с головы до ног перемазанного грязью мальчишку, а по меньшей мере привидение… умертвие, темным и недобрым колдовством восставшее из могилы. — Откуда? — Он опять яростно встряхнул пленника. — Отвечай!

— Не трогай… — непослушными, разбитыми губами прошептал Гэдж. — Это — моё…

— Леший! — хрипло пробормотал Каграт. Прежде, чем мальчишка успел что-либо сообразить, он схватил Гэджа за волосы и рывком нагнул вбок его голову, отбросил в сторону жёсткие чёрные пряди, разглядывая что-то сзади на мальчишеской шее; сдавленно процедил сквозь зубы несколько бессвязных слов. Наконец выпустил ошеломленного Гэджа и вновь жадно обшарил его взглядом; лицо вожака по-прежнему было перекошенным и серым, словно бы обесцвеченным, но впечатления вытащенного из воды карася он уже не производил. Секунду помедлив, он исподлобья покосился на огромного урука, который, завладев котомкой и кинжалом Гэджа, с довольным ворчанием разглядывал отделанные серебром замшевые ножны:

— Верни парню вещички, Шавах.

Шавах небрежно дернул плечом. Лениво ощерился:

— Да иди ты!.. С какой стати? Коли он из наших — пусть бежит жалуется Визгуну, что его ограбили… а коли чужак — пусть засунёт свои заломы себе в задницу, понял?

— Что? — Каграт как будто опешил. — Это ещё что за собачьи отгавкивания?

— А то, — прорычал Шавах. — Кинжал слишком хорош для такого сопливца… а мне, глядишь, как раз подойдёт. Ясно?

Этого Каграт стерпеть явно не мог. Он выпустил Гэджа, неторопливо выпрямился, развернулся к Шаваху всем корпусом. Положил лапу на кожаную шлею кнута.

— Я сказал: верни барахло по принадлежности, — медленно и внятно произнёс он, по-прежнему не спуская с Шаваха глаз, глядя на него зло, мрачно и вызывающе. — Плохо расслышал, мразь? Или мои слова тебе ныне не указ? Кто тут командует, интересно — ты или я?

Шавах издал короткий презрительный рык. Подобрался и ощетинился, не выпуская гэджевское шмотье из рук, глазки его блеснули свирепо.

— Сегодня — ну, допустим, ты… А завтра — глядишь, и я.

— Да ну? Командирский мундир на себя примеряешь, значит? — Каграт так стиснул челюсти, что зубы его не скрипнули — хрустнули, точно молодой ледок под каблуком. — Только гляди, губешки-то особливо не раскатывай, гнида, не по плечу он тебе. И нежную мою, неустойчивую психику не травмируй. И не таким, как ты, пятки за уши заворачивал… посему у тебя одна задача — вернее, две: заткни хайло и исполняй приказ! Живо!

Он рванул с пояса кнут, щёлкнул им перед носом бунтаря резко и угрожающе. Шавах потемнел и отшатнулся; лицо его задергалось, точно в него плеснули помоями. Рука стремительно метнулась к эфесу скимитара — скорее инстинктивно, нежели под влиянием сознания, которое, как это частенько бывало у Шаваха, вряд ли поспевало за ходом событий.

— Даже не думай, — скучным голосом сказал Радбуг. — Или о твоем неповиновении и нарушении дисциплины доложу куда следует в письменном виде.

Шавах глухо зарычал, кося на Радбуга налитым кровью глазом. Этот вонючий полукровка опять лезет не в свое дело! Не то чтобы Шавах всерьёз опасался какого-то там вшивого Радбуга, но ведь настрочить донос в Канцелярию этому сукину сыну и впрямь ничего не стоит, а у визгунов, всем известно, с нарушителями и бузотёрами разговор короткий…

Он чуть помедлил — и с яростью швырнул котомку Гэджу в руки. На секунду их взгляды встретились — и Гэдж содрогнулся: выражения такой ненависти к миру, такой лютой, звериной озлобленности ему не приходилось видеть даже в глазах несчастного, заморенного голодом степного волка в Эдорасском зверинце.

Каграт крепко сжал пленнику плечо.

— Пойдешь с нами, парень.

— Куда? — пробормотал Гэдж, слишком ошеломленный и подавленный для того, чтобы протестовать. В голове его царила сумятица, мысли были мелкими, невнятными, рассыпающимися, словно горох, Гэдж никак не мог ухватиться ни за одну.

— Куда поведут. Пошли, пошли… не отставай, Визгун ждать не будет. Ну, а вы чего стали… эльфы? — Он сердито цыкнул на своих ухмыляющихся парней. — Для вас теперь простой язык недостаточно деликатен, к вам по-эльфийски, с поклонами подкатывать надобно да челом в ноги бить? Будьте любезны, судари милейшие, соблаговолите наконец напрячь задницы и побыстрее шевелить копытами, а?