Крепость в Лихолесье

Собственно говоря, о днях, последовавших за переправой через Андуин, у волшебника вообще сохранились весьма обрывочные воспоминания — как раз в это время с ним приключилось то, что Гарх деликатно именовал «хандрой». Виды на будущее, в одночасье вставшие перед ним — вернее, полное их отсутствие — повергли Сарумана в глубочайшее отчаяние и тоску. Он чувствовал себя кораблем, во мраке бури разбившимся о подводные рифы; мгновение, удар, грохот, треск — и паруса сорваны, мачты превратились в обломки, в днище зияет ужасающая пробоина, и трюм полон тяжелой соленой воды, так что остается только отдаться на волю стихий и тихо-мирно, не булькая, пойти ко дну… Судорожные корчи умирающей надежды были поистине нестерпимы, и, пытаясь облегчить эту мучительную агонию, Белый маг прибег к давнему и испытанному средству, внезапно обнаружив, что даже ядреное орочье пойло не так уж и дерет глотку, а, если слегка разбавить его отваром мяты или лимонника, даже приобретает некоторую особую утонченность… Изыскания в этом направлении грозили затянуться, если бы в один прекрасный день к магу решительно не подошел мрачный Каграт и не вырвал у него из рук флягу с чу́дной мятной водицей.

— Хватит! Черный Замок близко… Посмотри на себя, на кого ты похож!

— Н-на кого? — спросил Саруман с вызовом. И, выпрямившись во весь рост, величественно скрестил руки на груди.

— На спившееся умертвие. Знай меру, старый!

Саруман процедил сквозь зубы самое смачное и злобное ругательство, какое только сумел припомнить, но все же постарался прийти в себя и протрезветь хоть немного.

Переход через болота сохранился в его памяти каким-то невнятным туманным пятном. Потом пересекли границу Дол Гулдура, миновали сторожевой пост и крепостицу, под стеной которой сидел на цепи угрюмый и злой, как всякий цепной пес, пещерный тролль. Обоз свернул к баракам, стоявшим чуть в стороне от дороги — длинным бревенчатым строениям без малейших излишеств, даже без окон, лишь с крохотными круглыми отдушинами, пробитыми высоко под крышей. Одним своим видом эти однообразные темные постройки вгоняли в уныние, дрожь и скорбь…

Первым делом «крысюков» отправили в умывальню, в обитель деревянных бадей, жестяных ковшей, горячей воды, пара и мыла. Старое грязное шмотье было велено оставить при входе — взамен отмытым до блеска пленникам выдали простые холщовые рубахи, штаны и грубую обувь на деревянной подошве. После бани, чистые, распаренные и розовощекие, как младенцы, «крысюки» оказались в бараках, которые внутри выглядели едва ли более приятно и уютно, нежели снаружи. Но, по крайней мере, здесь было тепло и сухо, а вдоль стен в три яруса располагались деревянные нары с соломенными тюфяками, через каждый десяток перемежающиеся железными печурками. На длинных столах, стоящих посередине гридниц, уже дымились плошки с капустной похлебкой и лежали нарезанные крупными ломтями караваи черного хлеба. Пленники малость приободрились — как бы там ни было, морить их голодом в Дол Гулдуре явно не собирались.

Как и снимать ненавистные ошейники.

К концу обеда в сопровождении двоих уруков появился желтолицый вастак, вооруженный чернильницей и толстой книжицей в кожаном переплете. Он подходил к каждому пленнику и записывал имя, возраст и род занятий, делая на полях какие-то пометки — видимо, для будущего распределения по артелям. Кузнецам, плотникам, сапожникам, шорникам — всем в Крепости могло найтись место по знаниям и мастерству; тех, кто был совсем ничему не обучен, определяли в дровосеки, землекопы и углежоги, или отправляли куда-то дальше, на юг — батрачить на полях и скотных дворах. За Саруманом же явился лично сам Каграт; он что-то шепнул вастаку, ведущему опись, и тот, без интереса покосившись в сторону волшебника, сделал в своей книжице короткую запись.

— Идем, — сказал Каграт магу.

Они вышли из барака и направились в сторону Замка. На какое-то время Саруману стало не по себе — что, спросил он себя, если орк тащит меня прямехонько на свидание с дознавателями, объясняться насчет событий в Волчьей Пасти? — но опасения его оказались напрасными. Они прошли в ворота Крепости и, свернув в какой-то закоулок, остановились перед массивной дверью, над которой висела дощечка с изображением змеи, обвивающей хвостом ножку резного кубка (язык у змеи, склонившейся над сосудом, был старательно высунут, и оттого казалось, будто бедолагу неудержимо тошнит в деревянную чашу, неведомый резчик оказался не слишком умел). Каграт пошарил в загашнике и вручил Саруману тяжелый железный ключ.

— Отпирай.

За дверью оказалась средних размеров камора, захламленная всякой всячиной. Большой деревянный стол посередке, столики поменьше, лавки, сундуки и полки вдоль стен, небольшая печурка и деревянное кресло возле неё, в дальнем углу, за занавесью — лежанка с неизменным соломенным тюфяком, застеленная попоной. Все было пыльным, слегка траченным молью, носящим отпечаток запустения — видимо, здесь некоторое время никто не жил. По полу тянуло едва заметным сквозняком: в дальнем углу каморки имелась вторая дверь, ведущая внутрь Замка, к казармам и складским помещениям, и створа её была прикрыта неплотно.

— Вот. Это халупа нашего бывшего целителя, — пояснил Каграт, — давай, располагайся… Лекарем тебя тут прописали, кумекаешь? Харчи согласно пайку в кладовых будешь получать, дровишки — на ближайшем складе. Печка тут есть, стол, лежанка, даже ночной вазон, розами расписанный… палаты, можно сказать, со всеми удобствами.

— Со всеми неудобствами, — проворчал Саруман, разглядывая дырявый жестяной рукомойник, подвешенный на стене неподалеку от входа. — Жметесь, видать, на медицине-то, э?

— Слышь, борода, все жалобы — в Канцелярию, по четвергам, после дождичка, с полудня и до ужина. Ты тут особо-то не выпячивайся, выпячивание начальством не приветствуется… Воду не мути и особо не шарлатанствуй — разом вынесут за скобки, плюнуть не успеешь.

Впрочем, Саруман в советах Каграта не особенно нуждался. Предоставленный наконец самому себе, он осмотрел инструменты и лекарственные зелья, оставшиеся от прежнего обитателя каморки: кое-что сохранилось в целости, но многое было попорчено сыростью и мышами, и требовало восполнения запаса. Впрочем, Шарки, как штатному лекарю, было позволено беспрепятственно перемещаться по территории Замка и даже выходить за внешнюю стену, до границы болот (дальше просто не пускал ошейник) — в лес… вернее, в некое подобие леса: болезненное, сухостойное редколесье, где в судорожной борьбе за место под солнцем душили друг друга хилые и кривые, пораженные паразитическим грибком деревца. Цветы и травы, которые находили в себе силы произрастать в этом унылом месте, тоже были жухлые, тощие и невзрачные; сомнительно, что эти бедняги могли сохранять в себе хоть какие-то полезные вещества и целительные свойства, но выбирать Саруману было не из чего…

Здесь, в Дол Гулдуре, царила тирания вечного ноября. Недобрые чары делали свое черное дело: небо почти постоянно было затянуто серой пеленой, и редко сквозь этот плотный барьер пробивался заблудившийся солнечный лучик, так что все овощи и злаки, взращенные на местных грядках, имели какой-то неистребимый гнилостный привкус. Огороды, поля и скотные дворы располагались в нескольких милях дальше, у южной границы Дол Гулдура, где не было такого отчаянного недостатка солнечного света, так что «крысюков» порой отправляли туда поправить здоровье, которое тут, рядом с Замком, быстро давало сбой. Пленников не истязали, не морили голодом и не заставляли работать на износ, и все же редко кто из «крысюков» протягивал здесь больше семи-восьми лет: люди слабели, хирели и чахли без видимых причин, у них выпадали зубы и волосы, покрывалась паршой и язвами кожа, искривлялись кости, истирались суставы, разрушался мозг — и через несколько лет сильный и молодой, пышущий здоровьем человек превращался в высохшего, дряхлого, истаявшего, полубезумного старика. Вся нездоровая, пропитанная болезнетворными миазмами среда Замка денно и нощно оказывала пагубное воздействие на все, что находилось в её пределах, отравляя воздух, почву и воду, и ни растения, ни животные, ни люди не могли сопротивляться этому неуклонному вырождению и разрушению, пожираемые невидимой порчей. А уж уродцы на скотных дворах: двуглавые ягнята, безглазые поросята и цыплята о четырех ногах, — здесь ни для кого не были диковиной. Лишь на орков и троллей, живущих в Дол Гулдуре десятками лет, этот своеобразный магический дух никакого зримого влияния не оказывал: сами будучи во многом творениями темного чародейства, они были невосприимчивы к его разрушительному воздействию.

Саруман размышлял об этом, сидя вечерами в кресле возле печурки, топящейся щепой и березовыми чурочками — но предпочитал, как и многие, держать все сделанные выводы при себе: никому, кроме него самого, они были не интересны. Он сидел так и пару дней назад, разбирая записи, оставленные кем-то из предшественников на клочках бумаги, лениво разбивая кочергой головешки в кирпичной пасти печи и прикидывая, не пора ли отправляться на боковую — час был уже поздний, — когда дверь (та, внутренняя дверь, ведущая к складам и казармам) внезапно и без стука распахнулась.

На пороге возник Каграт.

Саруман пришел в легкое замешательство.

До этого орк, донимаемый печеночными коликами, заходил разок за своим снадобьем, — но сейчас он явился определенно не за лекарством. Каграт был зол и взъерошен, что-то яростно шипел под нос и нес в руках кого-то истрепанного, окровавленного и лишенного чувств… Поначалу Саруман решил, что орк прибил кого-нибудь в пьяном угаре, в подобном повороте дел не было ничего из ряда вон выходящего — но, когда маг пригляделся к кагратовой ноше попристальнее, его без малого взяла оторопь.

— Что… кто это? — пробормотал он. — К-кто… Что стряслось?

Каграт отодвинул его плечом, шагнул вперёд и тяжело уронил свою ношу на лавку. Покосился на Шарки хмуро и подозрительно.

— Ты чего, старый, — проворчал он, — мухоморов наелся? Обалделый какой-то… Подштопаешь парня?

— Э-э… Где ты его нашел?

— Где нашел — там уже нету… Ну, чего уставился, дырку во мне проглядишь… Глаза наконец в кучу собери! Поставишь его на ноги или нет?

Саруман обессиленно привалился плечом к дверному косяку. Земля в прямом смысле уходила у него из-под ног.

— Оставь его здесь, — пробормотал он. — Я… посмотрю, что можно сделать. Если только…

Тут у Сарумана убежало какое-то варево, стоявшее на печке, и ему пришлось оборвать рассказ буквально на полуслове. Впрочем, цепь дальнейших событий Гэдж мог составить без труда и сам.

— Значит, ты удивился? — спросил он, криво улыбаясь.

Саруман потёр ладони друг о друга.

— Удивился — это мягко сказано… Я был уверен, что Гэндальф оставил тебя в Лориэне, и ты пребываешь там в безопасности под покровительством эльфов… ну, насколько орку под покровительством эльфов вообще можно пребывать в безопасности. И поначалу подумал, что, вероятно, это какой-нибудь твой местный брат-близнец, у орков двойни и тройни — дело обычное. Но…