Крепость в Лихолесье

Радбуг лежал смирно, терпеливо перенося все эти малоприятные врачевательские манипуляции. Только раз приглушенно зашипел сквозь зубы, когда неуклюжие пальцы Гэджа очень уж ему досадили.

— Значит, ты теперь в ученики лекаря здесь подался, парень? — негромко спросил он, и в голосе его слышалось больше усталости, нежели удивления. — Что дальше? — безучастно добавил он, когда с обработкой раны было покончено. — Зашивать будешь?

— Не сейчас. Если через пару дней рана не загноится, тогда зашьем, — пояснил Гэдж. — Если загноится, то её все равно чистить придется.

— Эвон что…

Больше Радбуг вопросов не задавал. Гэдж наложил повязку: слой бинтов, небольшой пучок корпии, вновь слой бинтов, — и все это время спрашивал себя с неуютным чувством: а вдруг сейчас сюда явится Каграт, чтобы навестить своего подшибленного дружка? Или он еще не знает о его возвращении? Или, может, папашу и вовсе отослали из Замка с каким-нибудь поручением? К счастью, никто не приходил; через несколько минут с перевязкой было благополучно покончено, и, оставленный в покое, Радбуг обессиленно вытянулся на лежанке и закрыл глаза. Гэдж собрал со стола банки и склянки, свернул и уложил в сумку остатки бинтов. Ни Лагдаш, ни Саруман по-прежнему не появлялись, снага, притащивший из поварни ведро теплой воды, видимо, счел свои обязанности исчерпанными и тоже благополучно исчез…

Если не считать дремлющего Радбуга, Гэдж был в каморке совершенно один.

Комнатка была размерами ничуть не больше кагратовой, но отчего-то казалась более жилой и уютной: то ли простенькая занавесочка на окне создавала это ощущение, то ли цветная попона, которой был накрыт стол, то ли лежавшая на полу возле камина медвежья шкура. На каминной полке стояло чучело горностая, на стене располагалась небольшая коллекция (трофейного?) оружия: увесистый харадский палаш, пара кинжалов, секира гномьей работы и изящный метательный топорик, длинный меч — скорее церемониальный, нежели боевой: в оголовье рукояти поблескивал зеленоватый смарагд. Тут же рядом висел деревянный щит — явно роханский, с изображением вздыбленной лошадки, — и оправленный в серебро большой рог-ритон. На полочке в дальнем углу хранились свечи, мотки крепких вощеных ниток, жестяная утварь и прочая всячина, а на краю — что и поразило Гэджа больше всего — лежала толстая стопка бумажных листов: не то рукописи, не то какие-то старые книги… или, скорее, обрывки книг с измятыми, покоробленными, разбухшими от влаги и затем просушенными страницами. Некоторые были испятнаны чем-то темным — кровью? — другие носили на себе следы огня: рукописи были без начала и конца, иногда — без переплетов, с частью вырванными страницами, раненные, потрепанные, безголосые, приговоренные пойти на растопку…

Или — нет? Зачем Радбуг их тут держит?

Гэдж украдкой оглянулся на орка: тот спал, отвернувшись к стене.

Заинтересованный, Гэдж взял рукописи, перенес их на стол и осмотрел свою находку более внимательно. Нет, книги эти для предания огню не предназначались, их даже как будто пытались исцелить и сохранить: имевшиеся переплеты были неумело подшиты, а некоторые страницы подклеены прозрачной смолой. Здесь были — частями — хроники Бесконечной войны в чьих-то не менее бесконечных воспоминаниях, «Крушение Белерианда» в переводе с эльфийского, «Повести о зле и добродетели», какие-то отдельные листы, вырванные непонятно откуда, и даже сборник «Неоконченных баллад» кхандского поэта Аль-Сахади: «Когда б цвели зимою розы…»

— Удивлен, парень?

Гэдж быстро обернулся: Радбуг, оказывается, вовсе не спал, а, чуть повернув голову, с интересом поглядывал на Гэджа из-под полуприкрытых век. На его исхудалом серовато-землистом лице играла едва уловимая усмешка — то ли понимающая, то ли насмешливая, полумрак комнаты милосердно скрадывал все детали.

— Удивлен, — пробормотал Гэдж. — Вот уж не ожидал обнаружить среди унылых талмудов кипу таких легкомысленных и сопливых стихов.

— Что ж, — спокойно заметил Радбуг, — трофеи зачастую выбирать не приходится, берешь то, что под руку попадется. Но, вижу, вирши Аль-Сахади ты невысоко ценишь?

— А неужели тебе по нраву эти слащавые бессмысленные стишата?

— Я бы не стал называть их «бессмысленными», они воспевают страстный жар тела и возвышенные стремления души, — посмеиваясь, возразил Радбуг. — Хотя, пожалуй, мне тоже больше по сердцу вот такое: «Пусть гуляет вольный ветер среди пустошей полынных, пусть кружи́тся, непокорный, в буйном танце…»

— Ты из Рохана? — спросил Гэдж прежде, чем успел прикусить язык.

— Моя мать, — помолчав, сказал Радбуг, — была из Рохана. Это не тайна, — спокойно добавил он, заметив замешательство собеседника. — Кстати, я ведь так и не знаю твоего имени, парень.

— А зачем оно тебе? — пробурчал Гэдж. — Тебе не известно, как меня здесь называют?

— Ты хочешь, чтобы я тебя тоже так называл?

Гэдж отчего-то растерялся. Отвел взгляд, посмотрел на стоящее на камине чучело горностая. В стеклянных глазах набитого опилками несчастного зверька посверкивали отблески свечей, придавая им почти живое и осмысленное выражение.

— Меня зовут Гэдж, — чуть помедлив, произнес орк: почему-то вполголоса, как будто выдавал невероятно страшную и сокровенную тайну. — Если тебе это интересно.

— Странное имя…

— Ничего странного, — буркнул Гэдж. — Это просто… ну, это просто было первое слово, которое я произнес, когда был младенцем. — Он умолк, почувствовав, как у него начинают гореть кончики ушей. Зачем я это сказал, тоскливо спросил он себя, кто меня за язык тянул. — А моя мать… — он запнулся.

— Что?

— Она называла меня как-то по-другому?

Радбуг, щуря глаза, задумчиво смотрел на пляшущие в камине язычки огня.

— Я не помню. Кажется, она называла тебя «араш». Это не имя, просто… ласковое слово. Малыш, карапуз, мальчуган… Так многие орчанки называют своих первенцев. Откровенно говоря, я не думаю, что она вообще успела дать тебе имя.

Он устало прикрыл глаза и вновь вытянулся на соломенном тюфячке — видимо, беседа давалась ему нелегко, дыхание его сбилось, голос осип. Гэдж молчал: ему тоже было трудно поддерживать этот разговор, но совершенно по иным причинам.

— Какая она… была? — спросил он очень тихо, едва слышно, словно боясь громким голосом разбить воцарившуюся в комнате хрупкую тишину. — Каграт говорил, что… странная.

Радбуг хрипло усмехнулся, провел кончиком языка по запекшимся губам. Лицо его оставалось неподвижным, серовато-бледным, точно вылепленным из воска.

— Вряд ли более странная, нежели я. — Он по-прежнему не открывал глаз. — Ну, немного не такая, как другие, чистокровные орки. Наверно, в ней было слишком много… человеческого, орочий мир был для неё тесен. Она любила одиночество… иногда бродила по горам, плела кукол из травы или рисовала кусочком угля на стенах пещеры — цветы, птиц… И кое-кому это даже нравилось. Вот твоему бате, например.

Правда? — с вялым удивлением подумал Гэдж. — Интересно, чего я ещё не знаю о своём папаше? Каграт отнюдь не казался Гэджу субъектом, которому могут нравиться какие бы то ни было цветы — ни настоящие, ни тем более нарисованные углем. Впрочем, это было давно… а в те далекие времена Каграт был молод, глуп и, видимо, еще не заматерел до костного мозга.

Подержав обрывки рукописей в руках, Гэдж неторопливо вернул их обратно на полку. Наверно, надо было наконец сложить манатки, убраться прочь и перестать докучать Радбугу назойливым любопытством, но что-то его удерживало — словно тонкая невидимая веревочка, привязанная к ножке стола… Кусая губы, он отсутствующим взглядом рассматривал выставку оружия на стене: ножи, кинжалы, длинный меч, чья крестовина, отлитая из серебра, формой напоминала сердце, а ножны были сплошь увиты затейливой золотой вязью цветов и листьев.

— А что все-таки случилось? — спросил он после долгой паузы. — Ну, там, на Мирквудском Тракте? Почему эти… степняки на вас напали? Это была королевская дружина?

Радбуг, с усилием повернув голову, посмотрел на него, как показалось Гэджу, с молчаливым укором. Если бы орк велел ему сей момент заткнуться со всеми дурацкими расспросами и немедленно выметаться вон, Гэдж бы нисколько не удивился.

Но Радбуг только тяжело перевёл дух:

— Нет, что ты. Дружинникам до нас дела не было — хлеб мы везли купленный, а не награбленный, и все сопроводительные грамоты были в порядке, я сам проверял. Просто разбойники… В южных степях этаких лихих удальцов полным-полно, каждому охота поживиться за чужой счет.

— И что, много их было?

— Около дюжины. Верховых… Но мы были готовы. Окопались за телегами и встретили их стрелами. Завалили нескольких всадников и пару их лошаденок. Они ничего не могли поделать, покрутились вокруг, посвистели, поорали и вконец убрались прочь…

— Но тебя все-таки ранили, — заметил Гэдж. — В спину.

— Я не подставляю врагам спину, парень! — сердито сказал Радбуг. — И не знаю, откуда взялась эта поганая стрела. Видимо, какой-нибудь шустрый разбойник изловчился, прислал мне подарочек напоследок. Или… — он вдруг замолчал.

— Или что?

— Да так, ничего… Просто Шавах… — он запнулся, оборвав себя на полуслове, точно сам удивленный собственной неожиданной мыслью — и не уверенный, стоит ли высказывать её вслух.

Гэджу отчего-то стало не по себе. Шавахом звали того орка, который пытался отобрать у Гэджа кинжал — еще там, на болотах, на опушке леса. Его мрачный, исполненный тяжелой звериной ненависти взгляд Гэдж тогда хорошо запомнил, даже сам того не желая.

— А что, этот… Шавах, — негромко спросил он, — тоже был с вами в охранении, да?

Радбуг смотрел исподлобья.

— Ну, допустим, был, — процедил он сквозь зубы. — И что?

— Это он тебя подстрелил, так? — быстро сказал Гэдж. — Подобрал разбойничью стрелу, чтобы все было шито-крыто, и всадил её тебе в спину! Хотел свести счеты… ведь так, да?

Взгляд Радбуга показался ему странным.

— Я все же думаю, — медленно произнес орк, — что это был какой-то шальной разбойник… И советую тебе думать так же!

— Это… подло! Стрелять в спину собственным соратникам! — негромко, едва сдерживая негодование, произнес Гэдж. Он почему-то был уверен, что не ошибся в предположениях. — Этот мерзавец воспользовался удобным случаем и пытался тебя убить, а ты его выгораживаешь… Да его нужно посадить в темницу, предать суду и наказать по заслугам!

— Предать суду? Наказать? — Радбуг не то хрюкнул, не то глухо всхрапнул. И вдруг хрипло захохотал — прикрыв лицо ладонью, сотрясаясь всем телом, всхлипывая, вздрагивая и корчась на постели; судорожно вздохнул, закашлялся, пытаясь унять смех и отдышаться. — Ох, не смеши, у меня и без того ребра болят… Экий ты пылкий радетель за справедливость! Ничего, это скоро пройдет… — Он вновь фыркнул, все еще пытаясь совладать с непрошенным припадком веселья. — Это всего лишь мои предположения, Гэдж… Я знаю только одно: Шавах в тот момент находился у меня за спиной, и в руках у него был лук. Он мог выстрелить… но это не значит, что он действительно это сделал.

— Может быть, кто-нибудь что-нибудь видел, — проворчал Гэдж. — Наверняка найдутся свидетели, нужно искать…