Крепость в Лихолесье

Он покрепче перехватил в руке древко копья.

Кто-то длинно, печально вздохнул из завесы тумана — и, чуть помедлив, неторопливо почавкал дальше в глубину топей; во всяком случае, шаги неведомой твари начали отдаляться. Ну и слава Творцу… Гэдж слегка расслабился; он стоял, прислушиваясь, до боли в глазах вглядываясь в мутную темноту, но вокруг всё было по-прежнему тихо, безжизненно, мертво…

Нет. Не всё.

Знакомое Гэджу шипение раздалось за его спиной — и орк, отскочив, едва успел отшвырнуть палкой небольшого гуула, выпрыгнувшего на него из мглы. Тварь издала странный свистящий звук, дребезжащий и жалобный — такой издает бычий пузырь, если его надуть воздухом, а после проткнуть иголкой, — и грузно шмякнулась куда-то в трясину. Откуда он взялся, почему напал, неужели шмырова мазь начала выветриваться? Впрочем, её изначально было не так уж много…

Да. Стараясь не обращать внимания на боль в ноге, Гэдж рысцой побежал дальше — но вскоре почувствовал что-то неладное… Его как будто пытались взять в кольцо. Как-то незаметно, под покровом тумана к гати подтянулось, должно быть, десятка полтора гуулов — орк не мог счесть их «по головам», но, судя по непрекращающейся суете за краями настила, по скрипу и посвистыванию, по смутным шевелениям в тумане, тварюшки всерьез имели виды на сытный обед. То один, то другой гуул выпрыгивал на дорогу, жаждая свести знакомство с орком поближе, и Гэдж, не останавливаясь — останавливаться сейчас было смерти подобно, — отбрасывал смельчаков пинками и палкой: они шлепались в воду и корчились там, подминаемые и разрываемые щупальцами собственных собратьев, не слишком-то обремененных любовью к ближнему. Но гуулов было слишком много — наглых, рассвирепевших от голода и оттого потерявших всякую осторожность, и вместо выбывших из игры тварюшек вперёд тут же выскакивали другие, более крупные и сильные. Гэджу оставалось только надеяться, что ему удастся добраться до границы болот прежде, чем гуулы окончательно сплотятся в своих стремлениях и догадаются броситься на него всем скопом…

Увы! Надежды его были напрасны.

Внезапно впереди блеснула вода.

Орк похолодел.

Дорога закончилась перед ним — резко, точно обрезанная прямо посреди болота. Перед Гэджем лежала промоина, огромная прореха в бревенчатой кладке, и за краем так некстати оборвавшейся гати равнодушно пузырилась зеленоватая топь…

Видимо, здесь шли ремонтные работы, и бревенчатый настил оказался снят; кладка отсутствовала на протяжении нескольких ярдов, и продвигаться дальше можно было лишь по узким мосткам, протянутым через трясину обочь основного тракта. Ах ты ж, пёс! Вот почему вчера по гати не проходили обозы: пеший или верховой мог бы при известной осторожности и аккуратности миновать узкие мостки, но телега или прочий гужевой транспорт здесь явно не проехали бы.

Но останавливаться было нельзя, и Гэдж, не раздумывая, ступил на мостки. Ему казалось, что туман по сторонам колышется — столько вокруг собралось гуулов… Они подстерегали его здесь, зная, что на этом узком участке дороги добыча окажется в куда большей досягаемости. Гэдж собрал все силы; он бежал по мосткам большими прыжками, надеясь миновать опасное место как можно скорее, и какие-то несколько секунд ему представлялось, что он успеет проскочить разлом прежде, чем гуулы до него доберутся. Противоположный край гати был совсем близко, не далее десятка ярдов, сквозь пелену тумана Гэдж уже видел груду заготовленных для ремонта жердей и бревен; должно быть, работы прервала наступившая ночь, но завтра поутру они должны были возобновиться. Осталось недалеко… Ну же…

Но Гэдж не успел.

Что-то подсунулось ему под ногу, какая-то скользкая упругая масса, и, споткнувшись о неё на бегу, орк на секунду потерял равновесие. Нелепо взмахнув руками, он боком рухнул за край мостков — в мягкую и податливую, туго лопнувшую под ним зловонную жижу.

Его тут же ухватили за ногу и куда-то поволокли — дальше, в глубину болот. «В лапы им не попадайся — узлом завяжут, руки-ноги пообломают, и всё: продукт готов к употреблению…» Да уж, в истинности папашиных слов сомневаться не приходилось! Гэдж изо всех сил ударил изловившего его гуула палкой, действуя ею, как копьем — и тварь, с булькающим свистом втянув щупальца, отвалилась тяжелым сдувшимся мешком. Но на Гэджа уже наседали и слева, и справа, и спереди, и сзади, и орк едва успевал отбиваться; он пытался подняться, выпрямиться, встать на ноги, но топкая почва расплывалась, подавалась под ним, уходила куда-то в бездну, и он никак не мог нащупать рядом достаточно верную твердь.

Да что за дурацкое невезение!

Спасительные мостки остались где-то позади, совсем рядом, в полудюжине ярдов, и смутной полосой виделись Гэджу сквозь то расползающееся, то вновь густеющее рубище тумана. Между ним и мостками пролегала мягкая мшистая лужайка, казавшаяся вполне надежной и безобидной, и в отчаянии, гонимый гуулами, потеряв всякую осторожность, Гэдж рванулся вперед через эту лужайку, надеясь в быстром броске преодолеть отделявшие его от спасения несколько шагов.

Он тут же почувствовал, что под ногами его нет дна… Но гуулы поджимали со всех сторон, а мостки были так близко, рукой подать! Сгоряча, как раненный, Гэдж рванулся вперед — и еще раз, и еще, надеясь перескочить через прорву — и тут же провалился по пояс и почувствовал себя плотно охваченным со всех сторон: ноги его беспомощно повисли в жадной густой глубине, не находя опоры, сапоги, разом наглотавшиеся грязи, потянули его вниз, как привязанные к ногам чугунные чушки. Впрочем, в первую секунду, разгоряченный бегством и битвой, он даже не особенно испугался — мостки были совсем рядом, и дотянуться до них орку не казалось особенно трудным делом. Он положил древко копья плашмя перед собой и лёг на него грудью, не смея шелохнуться, стараясь выровнять дыхание — малейшее движение, даже слишком глубокий вздох усугубляли дело, выводя трясину из равновесия. Вся отчаянность создавшегося положения дошла до него как-то сразу, рывком, когда он понял, что из разверзшейся под ногами ловушки ему не выбраться…

Мостки действительно были совсем рядом от него, буквально в паре ярдов, в нескольких шагах — но сделать эти несколько шагов Гэдж не мог. Ухватиться ему было не за что. Рассчитывать, кроме как на себя самого, посреди ночных трясин не на кого. Болото жадно вцепилось в пойманную добычу и расставаться с ней не собиралось, хотя пару-тройку часов Гэдж еще мог бы продержаться: топь нетороплива и убивает неспешно, до конца сохраняя пойманную жертву в сознании, позволяя ей в полной мере прочувствовать все детали происходящего…

Сколько осталось до рассвета? Когда на гать вернутся люди и снаги, чтобы закончить не доделанный накануне ремонт? Да и вернутся ли вообще?!

Гэджа охватил липкий неуправляемый ужас.

Гуулы собрались вокруг топкого места кольцом, пыхтели, шипели и клокотали; куда ни повернись, орк видел кишащие в тумане бородавчатые тела, извивающиеся щупальца, жуткие безглазые морды — однообразные уменьшенные копии Хозяйки. И все же, несмотря на странную способность беспрепятственно шнырять по болоту, первым сунуться в прорву никто не решался, а одного из тех, кто отважился подобраться чересчур близко, Гэдж огрел древком копья — о чем тут же и пожалел, провалившись в трясину почти по грудь. Он вновь опустил палку на поверхность топи и судорожно вцепился в неё — единственную свою опору, — а гуулы, ободренные беспомощностью жертвы, продолжали напирать, и Гэдж, не зная, что делать, яростно зарычал на них, закричал, заорал что было сил, вкладывая в этот мучительный полустон-полувопль все свое отчаяние и бессилие, всю злость на такое гнусное, никак не преодолимое стечение обстоятельств. Но, видимо, слишком уж он был жалок и испуган, и слишком слабым и надрывным вышел его крик, чтобы произвести на тварей какое-то впечатление, и, нехотя отступив, они тут же вернулись. В серенькой рассветной мгле, разгоравшейся где-то над болотами и пронизавшей туман мерцающим серебристым свечением, их паскудные паучьи рыльца выглядели особенно омерзительно.

И что теперь, со стоном спросил себя Гэдж. Что?

Неужели вот так оно всё и закончится? Неужели ему так и не суждено добраться до Замка? Вот так и останется он здесь навеки — между Росгобелом и Крепостью, между светом и тьмой, затерянный в тумане, повисший сгустком плоти в слое вонючей болотной грязи. Неужели подошли к концу пятнадцать лет его неудавшейся жизни, и всё, чего он в итоге оказался достоин — это бесславно захлебнуться в дерьме?.. Он чувствовал, как трясина медленно, но верно заглатывает его, сжимая ребра мягкими неумолимыми тисками — и рванулся, уже бестолково, ни о чем не думая, глотая слезы, впустую разгребая руками топь…

— Помогите! На помощь! Помогите!..

Глупо — кто мог его услышать? Равнодушная чёрная трясина молчала, лишь выпучился неподалёку мутный болотный глаз… злобно пересвистывались в полумраке упустившие добычу гуулы, шелестела сухая трава, да далекий вороний грай донесся едва слышно на самом пределе восприятия… А жизнь — где-то там, за пределами болот, уже без Гэджа — по-прежнему продолжалась, и заканчивалась ночь, и наступал рассвет, и в проталине тумана над головой орка внезапно блеснули звезды — странно яркие на спокойном, синевато-посветлевшем предутреннем небе.

Звезды сверху видели всё — и смотрели бесстрастно.

***

— Значит, в последний раз ты видел Гэджа в Росгобеле?

— Ну да. И Гэндальфа тоже. И Келеборна…

Саруман задумчиво пощипывал бороду.

— Любопытнейшие новости, Гарх! Конечно, ждать себя с ними ты заставил изрядно, но, кажется, оно того стоило. Везучий ты, однако, старый валенок! — он хрипло усмехнулся. И, чуть помолчав, добавил негромко и даже как будто с неохотой, глядя в сторону: — Впрочем, я всегда верил… вернее, хотел верить, что ты не погиб.

Это было сказано так небрежно, отрывисто и между прочим, что Гарх, восседавший на краю стола, разом неописуемо возгордился и — одновременно — растроганно сомлел. Слишком хорошо он знал Сарумана, чтобы эта небрежность и невозмутимость могли его обмануть… О, да, да! Переживал ведь за пропавшего посланника, старый сыч, хоть и не желает сейчас в этом признаваться! Всё разом было забыто — и сомнения, и страхи, и полный опасностей ночной перелет через болота; во́рона распирало от счастья и осознания собственной значимости, и, как он ни старался напустить на себя вид чинный и равнодушный, грудь его выпячивалась колесом как-то сама собой, а перья на горле топорщились веером, совершенно дурашливо и по-мальчишески несолидно.

Отчаянным усилием воли он заставил себя укротить неподобающее волнение, придал голосу побольше холодноватой сдержанности и степенно пояснил:

— Ну, я, собственно говоря, тоже вовсе не ожидал тебя тут увидеть… Орчоныш сказал, что ты где-то на юге.

— А что ещё он говорил?

— Что намерен вернуться в Замок и что я должен ждать его — или тебя — здесь… Впрочем, потом за ним по лесу гонялось с дюжину эльфов, так что я не уверен, что ему действительно удалось сбежать.