Крепость в Лихолесье

На пороге стояли двое уруков. Но это были не Радбуг и не Каграт, а кто именно — Гэдж так и не распознал. Орки прятали физиономии под натянутыми на головы капюшонами дорожных плащей.

— Идём. Тебя ждут.

Во дворах Замка было темно и тихо, только в пыточном подвале мерцал красноватый огонь — то ли вечно голодный Гомба запекал на углях коренья, то ли Мёрд был занят отправлением своих непосредственных палаческих обязанностей. Поправляя на плече сумку и скатку с одеялом, Гэдж тащился сквозь ночь меж двумя спутниками-конвоирами, и на душе его было так же темно и промозгло, как в закоулках Крепости, лишь где-то на краю сознания, в глубоком подвале теплился жидкий трепетный огонек — неверный и красноватый, как свет жаровни в пыточном застенке.

Они шли к Восточным воротам. В подвратном тоннеле, озаренном трепещущим светом факелов, толпились орки — дюжина тёмных фигур в плащах и добротном кожаном облачении; здесь же стояла повозка, запряженная парой мулов. Груз её был накрыт плотной рогожей. Хэлкар — Гэдж узнал его по поблескивающей маске — восседал на огромном вороном коне, который нетерпеливо пофыркивал, приплясывая; с ног до головы закутанный в чёрное одеяние всадник порой протягивал руку и ласково похлопывал скакуна по крутой шее.

— На Северном тракте стоит эльфийская застава, — сказал он негромко. — А попадаться эльфам на глаза нам сейчас не след, поэтому идём к восточным холмам — минуем болота, потом по лесу двинемся к северу. Не подходи близко к коню, — бросил он Гэджу, — голову откусит.

Орки дружно заржали.

— Вперёд! — Назгул тронул поводья, и жеребец потрусил к воротам, помахивая хвостом и цокая подковами по булыжникам. Орки двинулись следом, за ними покатила повозка, за спиной загрохотала, опускаясь, решетка ворот — словно гигантский рот сомкнул челюсти, исторгнув из чрева всё лишнее и неудобоваримое; во всяком случае, Гэдж ещё никогда не чувствовал себя настолько пережеванным и полупереваренным…

***

По стволу павшего дерева вереницей ходили муравьи: огромные, черные, блестящие, будто одетые в доспехи, деловито волокли на своих муравьиных плечах рыжие хвоинки и дохлых гусениц.

Больше ничего примечательного в этой укромной лесной ложбинке не имелось: ни отпечатков ног, ни примятой травы, ни обломанных веток. Если остроухие здесь и были, то постарались исчезнуть, не оставляя следов. Каграт досадливо тёр кулаком подбородок: они рыскали по этому участку леса с утра, но так ничего и не нашли, хотя Баухур клялся, что именно здесь давеча при лунном свете видел эльфа в плаще и доспехе… Впрочем, Баухур видел много чего интересного при лунном свете; ладно, раздраженно сказал себе Каграт, если я сейчас вернусь в лагерь и с изумлением обнаружу, что во фляге Баухура вновь булькает отнюдь не вода…

— Смотри-ка, — прошептал Радбуг беззвучно, одними губами.

Каграт сначала не понял, куда он показывает, потом пригляделся пристальнее: один из черных муравьев тащил на хребте не травинку и не дохлую бабочку — хлебную крошку. И хлеб этот был не плотная и серая, как замазка, пресная галета из Дол Гулдура — рассыпчатый золотисто-желтый эльфийский лембас. Каграт яростно раздавил муравья в черный комочек и потёр добытую крошку между пальцами — она ещё даже не зачерствела.

— Свеженькая, — пробормотал Радбуг. Значит, Баухур не лгал…

«Виу-у-вью», — негромко послышалось чуть в отдалении. «Тью-ви-ти-и». Это, посвистывая в птичий манок, подавал сигнал Гаурр, ушедший чуть дальше в сторону леса. Каграт и Радбуг, прячась за полуосыпавшимися кустами, подобрались ближе: Гаурр, крепкий жилистый орк с широким лягушачьим ртом и кривыми, как покосившийся частокол, гнилыми зубами, осторожно указал на едва заметный отпечаток сапога на берегу неглубокого ручейка — его можно было бы и вовсе не заметить, приняв за естественную неровность почвы, если не искать целенаправленно: видимо, тот, кто подходил к ручью, нечаянно оступился или соскользнул с коряги, и его остроносый сапожок оставил в мягкой влажной земле крохотную лунку.

Каграт послюнил палец, приложил его к отпечатку: земля почти не липла. След был недавний.

— Не больше суток, — заметил Радбуг.

— Связные, вестимо, шастают тут… у остроухих дозор где-то на дороге, — прохрипел Гаурр. Одна ноздря у него была разорвана, и из носа периодически что-то текло; он то и дело утирал физиономию рукавом грязной куртки. — В лес ушёл, гад.

— Осмотримся. Может, удастся напасть на след. — Каграт смахнул с лица невидимую паутинку и яростно сплюнул. — Ненавижу лес!

Они отошли от ручья чуть дальше в заросли дружинника и теперь, таясь и осматриваясь, пробирались через подлесок на некотором расстоянии друг от друга: Каграт — ближе к берегу ручья, Радбуг — в двух десятках ярдов левее, Гаурр — подавшись дальше в лес. Каграт обратился в саму наблюдательность и внимание: если эльфы действительно ходили здесь по некой им одной ведомой тропе, то какие-то следы на берегу ручья вполне могли бы и отыскаться…

Орку повезло: чуть поодаль он заметил пару надломанных былинок метлицы. Растения еще не настолько высохли, чтобы можно было считать, что пушистые венчики не выдержали легкого ветерка или собственной тяжести. Возможно, их зацепил олень или кабан, спускавшийся к водопою… но звериных следов поблизости не имелось, и Каграт внутренне подобрался. Дальше он продвигался чуть ли не на четвереньках, останавливаясь на каждом шагу, внимательно оглядывая окрестности и втягивая носом воздух, впитывая всем телом этот сырой лес, терпкий аромат хвои и прелых листьев, стараясь уловить едва заметный, отличный от лесных запахов эльфийский дух — и чуть дальше обнаружил камешек, сместившийся со своего крохотного ложа, а, спустившись к берегу ручья, нашел еще один едва заметный след — потертость на боку мшистого валуна: кто-то здесь прыгал через ручей, и чья-то нога неосторожно соскользнула с прибрежного камня.

«Ви-у-вью-у», — донеслось из чащи.

Каграт замер. По лесу кто-то шел. Вернее — шли. Двое. Бежали легкой быстрой рысцой — в полутьме под деревьями угадывалось смутное движение. Это были эльфы в коричневато-зеленой, сливающейся с цветом палой листвы одежде, они, казалось, не бежали — легко скользили по лесу, едва ли касаясь ногами земли, движения их были практически неуловимы для глаза. Они быстро приближались — в этом месте ручей оказался узок, а берега его были каменисты, и эльфы, видимо, намеревались перебраться через русло именно здесь.

Связные? Разведчики? Или просто обходящий окрестности эльфийский дозор?

Из-под куста неподалеку выглянул Радбуг, спросил коротким жестом: ловим? Каграт отрицательно качнул головой. Если бы эльф был один… Но остроухие, видимо, не ходили поодиночке, а двое — это слишком много, чтобы с ними связываться, чересчур большой риск из охотников стать добычей. Да и кто знает, действительно ли их тут только двое?

Где Гаурр? Не вздумает ли он полезть на рожон?

«Вии-у», — просвистел чуть в отдалении манок.

Каграт похолодел. Этот болван ничего не видит?

Эльфы насторожились. Приостановились на секунду — и исчезли, разом будто рассосались в лесном тумане. Каграт беззвучно выругался. Искать эльфа в лесу — безнадежное занятие, хуже, чем песчинку в мешке с зерном…

Орк прижался к земле. Радбуг вновь осторожно высунулся из-под куста и изобразил пальцами какую-то пантомиму. За время их долгой и странной дружбы (которая началась с того давнего случая на охоте, когда Радбуг спас молодого и зеленого еще дурня Каграта от нападения раненного каменного быка: не испугался, не убежал, как прочие соплеменники, спасая шкуру, оставив Каграта в жертву взбеленившейся от боли скотине, а как-то сумел подобраться к бычаре сзади и всадить ему в холку увесистый метательный топорик), — в общем, за время их давнего товарищества Каграт научился понимать приятеля с полуслова и зачастую даже вовсе без слов. Радбуг подозревал, что эльфы обнаружили присутствие Гаурра и теперь решали — то ли по-тихому убраться восвояси, то ли попробовать взять его в оборот. Этого последнего допускать было очень нежелательно… Каграт ответил в том смысле, что надо бы выяснить, что там приключилось с Гаурром; Радбуг едва заметно кивнул и исчез.

Каграт выждал ещё полминуты, потом выскользнул из-под куста и осторожно двинулся в ту сторону, откуда в последний раз доносилось свиристение манка.

Вокруг стояла странная тишина. Лес молчал — будто затаил дыхание, наблюдая за происходящим, не желая упустить ни мгновения разворачивающегося под его пологом занятного представления. Но Каграту неизменно чудилось поблизости чье-то присутствие; хоронясь в поредевшей к середине осени, но ещё достаточно густой листве дружинника, орк нырнул под шатер опущенных к земле длинных плетей плакучей ивы, замер, прислушался, прижимаясь всем телом к мшистому шершавому стволу… Какая-то холодная мокрая ветка осторожно коснулась его лица, но он заставил себя не вздрогнуть…

Кто-то крался через подлесок чуть в стороне от Каграта — и это был не Радбуг… Но Гаурр — там, где-то в полутьме за деревьями, — видимо, тоже заподозрил неладное и притих. Потом Каграт внезапно увидел эльфа (только потому, что тот шевельнулся) — остроухий стоял под крепкой осиной неподалёку, почти сливаясь цветом одеяния с зеленовато-серой корой, и медленно поднимал в руках натянутый лук, целясь куда-то в отдалённые кусты.

В кого? Кого он там увидел — Гаурра или Радбуга? Не зайца же в рябиннике он вдруг решил подстрелить!

Интересно, где второй эльф?

Каграт нащупал один из метательных ножей, висевших на поясе. Ну, сейчас…

Остроухий не успел выстрелить. Прежде, чем стрела сорвалась с тетивы, из полутьмы леса прилетел короткий нож без гарды и вонзился стрелку в плечо: рука эльфа дрогнула, и стрела ушла в пустоту…

Каграт прыгнул на противника безмолвно, как ночная тень. Тот мгновенно отбросил лук, отскочил, разворачиваясь в прыжке и чуть ли не одновременно вытягивая из ножен меч. Он (эльф, а не меч) был высокий, светловолосый, с надменной самоуверенностью во взгляде, с мимолетным отвращением, при виде Каграта мелькнувшем на красивом бледном лице. Другой рукой он рванул с пояса сигнальный рожок, но Каграт был к этому готов: уже давно жаждущий действия кнут свистнул в воздухе и стеганул эльфа по руке. Рог полетел наземь; Каграт живо наступил на него сапогом, на ходу выхватывая палаш.

Эльф отшатнулся, что-то невнятно процедив сквозь зубы.

Самоуверенности, кажется, в его взоре поубавилось, но настроен он был весьма решительно и отступать не намеревался. Оружие скрестилось с тонким звоном — раз, и второй, и третий; меч эльфа был длиннее короткого орочьего палаша, а сам остроухий — увертливее и подвижнее орка, острое лезвие его клинка с посвистом рассекало воздух, плясало перед Кагратом, пыталось достать и клюнуть, Каграт едва успевал отражать сыплющиеся со всех сторон удары. Он уворачивался, нападал, отбивался, крутился на месте юлой — и опять нападал и ловил палашом смертоносный вражий клинок, но один удар все-таки пропустил, позволил длинному эльфийскому мечу до себя дотянуться, царапнуть кожу на боку, испить орочьей крови… Эльф тут же отскочил, проворный, гибкий и, казалось, нисколько не утомленный схваткой; лицо его чуть раскраснелось, и волосы, заплетенные в косицы, слегка растрепались надо лбом, по плечу тянулась кровавая струйка, но взор оставался ясен и тверд, дыхание едва ли отяжелело, а тонкие губы по-прежнему кривились презрительно: