Сказка

Глава тридцать вторая

Вот твой счастливый финал. 1

В свою последнюю ночь в Эмписе я остановился там же, где и в первую, в маленьком домике Доры рядом с колодцем миров. Мы поели тушеного мяса, затем вышли на улицу посмотреть на огромное золотое обручальное кольцо в небе, которое было у Беллы и Арабеллы. Это было очень красиво, как иногда бывают сломанные вещи. Я снова задался вопросом, где же находится этот мир, и решил, что это не имеет значения; того, что это было, было достаточно.

Я снова заснула у камина Доры, положив голову на подушку с аппликацией в виде бабочки. Я спал без ночных посетителей и без дурных снов об Элдене или Гогмагоге. Была середина утра, когда я наконец проснулся. Дора усердно работала на швейной машинке, которую принес ей мистер Боудич, слева от нее лежала груда сломанных туфель, а справа — починенные. Мне было интересно, как долго еще продлится эта сделка.

В последний раз мы поужинали вместе: бекон, толстые ломти домашнего хлеба и омлет из гусиных яиц. Когда с едой было покончено, я в последний раз пристегнул оружейный пояс мистера Боудича. Затем я опустился на одно колено и приложил ладонь ко лбу.

— Нет, нет, Чарли, встань. — Ее голос все еще был сдавленным и хриплым, но улучшался с каждым днем. Казалось, каждый час. Я поднялся на ноги. Она протянула ко мне руки. Я не просто обнял ее, я поднял ее и закружил, заставляя ее смеяться. Затем она опустилась на колени и скормила моей собаке два кусочка бекона из своего фартука.

— Рэй, — сказала она и обняла ее. — Я люблю тебя, Рэй.

Она прошла со мной половину подъема на холм, к свисающим виноградным лозам, которые закрывали вход в туннель. Эти виноградные лозы теперь зеленели. Мой рюкзак был тяжел на спине, а кувалда, которой я размахивал правой рукой, была тяжелее, но солнце на моем лице было прекрасным.

Дора в последний раз обняла меня, а Радар в последний раз похлопала. В ее глазах стояли слезы, но она улыбалась. Теперь она могла улыбаться. Остаток пути я прошел сам и увидел, что нас ждет еще один старый друг, красный на фоне растущей зелени виноградных лоз. Радар тут же легла на живот. Снаб проворно вскочила на спину и посмотрела на меня, подергивая усиками.

Я сел рядом с ними, снял рюкзак и расстегнул клапан.

— Как у вас дела, сэр Снаб? Нога совсем зажила?

Радар рявкнул один раз.

— Хорошо, это хорошо. Но это все, на что ты способен, верно? Атмосфера моего мира может тебе не понравиться.

На дверном молотке, завернутое в футболку «Хиллвью Хай», лежало то, что Дора назвала «ай-йе-йи», что, как я понял, означает «малышка лайт». У нее все еще были проблемы с согласными, но я подумал, что со временем это может исправиться. Детский огонек представлял собой огарок свечи в круглом стакане. Я снова надел рюкзак, откинул стеклянный колпачок и зажег свечу серной спичкой.

— Да ладно тебе, Радар. Пришло время.

Она поднялась на ноги. Снаб спрыгнул вниз. Он остановился, еще раз взглянул на нас своими серьезными черными глазами, затем спрыгнул в траву. Я видел его на мгновение дольше, потому что он двигался в неподвижном воздухе, а маки — нет. Потом он исчез.

Я бросил последний взгляд с холма на дом Доры, который казался намного лучше – уютнее – на солнце. Радар тоже оглянулась. Дора помахала рукой из-под своих рядов висящих туфель. Я помахал в ответ. Затем я схватил кувалду и смахнул в сторону свисающие виноградные лозы, открывая темноту за ними.

— Хочешь пойти домой, девочка?

Моя собака первой вошла внутрь. 2

Мы достигли границы между мирами, и я почувствовал дезориентацию, которую помнил по своим другим путешествиям. Я немного пошатнулся, и детская лампочка погасла, хотя сквозняка не было. Я велел Радару подождать и достал еще одну спичку из одной из пустых петель для пуль на поясе мистера Боудича. Я чиркнул спичкой по шершавому камню и снова зажег свечу. Гигантские летучие мыши порхали и пищали над головой, затем успокоились. Мы пошли дальше.

Когда мы подошли к колодцу с его спиральным кольцом узких ступеней, я заслонил свечу и посмотрел вверх, надеясь, что не увижу света, проникающего сверху. Свет означал бы, что кто-то передвинул доски и пачки журналов, которые я использовал в качестве камуфляжа. Это было бы нехорошо. Мне показалось, что я действительно видел очень слабый свет, но, вероятно, это было нормально. В конце концов, камуфляж не был идеальным.

Радар поднялся на четыре или пять ступенек, затем оглянулся на меня, чтобы посмотреть, иду ли я.

— Нет, нет, собачка, я первый. Я не хочу, чтобы ты была передо мной, когда мы доберемся до вершины.

Она повиновалась, но очень неохотно. Нюх у собак по меньшей мере в сорок раз острее, чем у людей. Может быть, она почувствовала запах своего старого мира, ожидающего там, наверху. Если так, то это, должно быть, была тяжелая поездка для нее, потому что мне приходилось постоянно останавливаться, чтобы отдохнуть. Мне было лучше, но не совсем хорошо. Фрид сказал мне, чтобы я не волновался, и я пытался следовать указаниям врача.

Когда мы добрались до верха, я с облегчением увидел, что последняя пачка журналов, которую я держала на голове, как мешок с бельем, все еще на месте. Я оставался под ним по крайней мере минуту, возможно, больше, чем две или три. На этот раз не просто отдохнуть. Мне не терпелось поскорее вернуться домой и до сих пор не терпелось, но теперь мне было еще и страшно. И немного тосковал по дому из-за того, что я оставил позади. В том мире был дворец, прекрасная принцесса и безрассудные поступки. Может быть, где–то – возможно, у берегов Сиэтла — все еще были русалки, поющие друг другу. В подземном мире я был принцем. В этом мире мне пришлось бы писать заявления в колледж и выносить мусор.

Радар ткнулась мордой в заднюю часть моего колена и издала два резких лая. Кто сказал, что собаки не могут говорить?

— Ладно, ладно.

Я поднял сверток над головой, подошел и оттолкнул его в сторону. Я отодвинул узлы с обеих сторон, работая медленно, потому что моя левая рука все еще болела (сейчас лучше, но никогда не будет так, как в мои футбольные и бейсбольные дни – спасибо, Петра, ты сука). Радар еще несколько раз гавкнула, просто чтобы поторопить меня. У меня не было проблем с проскальзыванием между досками, которыми я прикрыл устье колодца – за время пребывания в Эмписе я сильно похудел, в основном в Дип–Малине, — но сначала мне пришлось вывернуться из рюкзака и толкать его по полу. К тому времени, как я вышел, моя левая рука очень болела. Радар выскочила следом за мной с отвратительной легкостью. Я проверила глубокую рану, оставленную укусом Петры, боясь, что заживающая рана могла открыться, но все выглядело нормально. Что меня удивило, так это то, как холодно было в сарае. Я мог видеть свое дыхание.

Сарай был точно таким, каким я его оставил. Свет, который я видел снизу, просачивался сквозь щели по бокам. Я попробовал открыть дверь и обнаружил, что она заперта на висячий замок снаружи. Энди Чен сделал это по моей просьбе. Я действительно не верил, что кто-нибудь проверит заброшенный сарай на заднем дворе в поисках меня (или моего мертвого тела), но все равно это было облегчением. Однако это означало, что мне придется воспользоваться кувалдой. Что я и сделал. Одной рукой.

К счастью, доски были старыми и сухими. Одна треснула от первого удара и развалилась от второго, впустив поток дневного света Иллинойса... и мелкий снежный вихрь. Подбадриваемый лаем Радара, я разбил еще две доски. Радар прыгнула в щель и сразу же присела на корточки, чтобы пописать. Я еще раз взмахнул кувалдой и выбил еще один длинный кусок доски. Я выбросил свой рюкзак наружу, повернулся боком и выбрался на солнечный свет в четырехдюймовый слой снега. 3

Радар запрыгала по двору, время от времени останавливаясь, чтобы зарыться мордой в землю и подбросить снег в воздух. Это было щенячье поведение, и оно заставило меня рассмеяться. Я перегрелся от подъема по винтовой лестнице и работы с кувалдой, так что к тому времени, как добрался до заднего крыльца, меня била дрожь. Температура не могла быть больше двадцати пяти градусов[270]. Добавьте к этому сильные порывы ветра, и реальная температура была, вероятно, вдвое ниже.

Я достал запасной ключ из-под коврика (который мистер Боудич назвал «нежеланным ковриком») и открыл дверь. В помещении пахло плесенью, и было холодно, но кто–то – почти наверняка мой отец — немного увеличил температуру, чтобы трубы не замерзли. Я вспомнил, что видел старое дряхлое пальто в переднем шкафу, оно все еще было там. Также пара галош с красными шерстяными носками, свисающими с голенищ. Галоши были тесны на моих ногах, но я бы не стал носить их долго. Нужно просто спуститься вниз склону. Оружейный пояс и револьвер отправились на полку шкафа. Я положу их обратно в сейф позже … думаю, что тайник с сейфом все еще на месте.

Мы вышли через черный ход, обогнули дом и прошли через ворота, через которые мне пришлось перелезать в тот первый раз, в ответ на вой Радар и слабые крики мистера Боудича о помощи. Теперь казалось, что это было по меньшей мере столетие назад. Я начал поворачивать в сторону Сикамор-стрит-Хилл, но что-то привлекло мое внимание. На самом деле я поймал свой взгляд. Потому что это было мое лицо на телефонном столбе на пересечении Сикамор и Пайн. Так получилось, что это была моя фотография в младшем классе, и первое, что меня поразило в ней, было то, как молодо я выглядел. «Вот ребенок, который ничего ни о чем не знал», — подумал я. Может быть, он верил, что сделал это, но нет, нет.

Большими красными буквами над картинкой: «ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО МАЛЬЧИКА?»

Под ними ярко-красными буквами: «ЧАРЛЬЗ МАКГИ РИД, 17 ЛЕТ».

И ниже: «Чарльз «Чарли» Рид исчез в октябре 2013 года. Его рост 6 футов 4 дюйма, а весит он 235 фунтов. Его видели в последний раз …»

И так далее. Я зациклился на двух вещах: на том, насколько потрепанным выглядел плакат, и на том, насколько он ошибался в отношении моего нынешнего веса. Я огляделась, почти ожидая увидеть миссис Ричленд, пристально смотрящую на меня, прикрывая глаза рукой, но на посыпанном солью тротуаре стояли только мы с Радар.

На полпути к дому я остановился, охваченный внезапным порывом – диким, но сильным – обернуться. Вернуться через ворота на 1 Сикамор, обойти дом, зайти в сарай, спуститься по винтовой лестнице и, наконец, в Эмпис, где я бы выучился ремеслу и устроил свою жизнь. Возможно, я пойду в ученики к Фриду, который научит меня быть костоправом.

Потом я подумал об этом плакате и всех других подобных ему, повсюду в городе и по всей округе, расклеенных моим отцом, моим дядей Бобом и спонсором моего отца, Линди. Может быть, и все другие его друзья из анонимных алкоголиков тоже. Если, конечно, он не возобновил выпивку.

Пожалуйста, Боже, нет.

Я снова зашагал, позвякивая пряжками калош мертвеца, а помолодевшая собака мертвеца следовала за мной по пятам. По склону ко мне тащился маленький мальчик в стеганой красной куртке и снежных штанах. Он тащил сани за кусок бельевой веревки. Вероятно, направлялся к горке в парке Кавано.

— Подожди, малыш.

Он недоверчиво посмотрел на меня, но остановился.