Сказка

Глав четвертая

В гостях у мистера Боудича. Энди Чен. В подвале. В других новостях. Собрание в больнице. 1

Когда я появился на следующее утро в доме номер 1 по Сикамор-стрит, приветствие Радар было бурным, но не таким бешеным. Это навело меня на мысль, что она привыкает к новому порядку. Она сделала все необходимое утром, съела свой завтрак (папа принес домой двадцатипятифунтовый мешок ее похлебки), затем захотела поиграть с обезьянкой. У меня еще оставалось немного времени, когда ей это надоест, поэтому я пошел в гостиную посмотреть, работает ли старинный телевизор. Я потратил некоторое время на поиски пульта, но, конечно же, идиотская коробка мистера Боудича была из эпохи домашних развлечений, предшествовавшей пультам. Под экраном были два больших циферблата. На той, что справа, были цифры – каналы, как я предположил, – поэтому я повернул ту, что слева.

Гул от телевизора был не таким тревожным, как шум из сарая, но все равно немного настораживал. Я отступил назад, надеясь, что он не взорвется. Через некоторое время в поле зрения появилось сегодняшнее шоу – Мэтт Лауэр[43] и Саванна Гатри[44] болтали об этом с парой политиков. Изображение было не 4K, оно даже не было 1K. Но, по крайней мере, это было хоть что-то. Я попробовал пошевелить антенной, которую миссис Сильвиус назвала кроличьими ушами. Я повернул его в одну сторону, и картинка стала лучше (незначительно лучше). Я повернул его в другую сторону и изображение исчезло в снежной буре в снежной буре. Я заглянул за телевизор. Задняя стенка была полна маленьких отверстий для отвода тепла – а это было немало, – и сквозь них я видел оранжевое свечение трубок. Я был почти уверен, что они издавали жужжащий звук.

Я выключил его, удивляясь, как это, должно быть, раздражало — вставать каждый раз, когда хочешь переключить канал. Я сказал Радар, что мне нужно идти в школу, но сначала мне нужна была еще одна фотография. Я протянул ей обезьянку.

— Ты не против подержать это во рту? Это довольно мило.

Радар была рада услужить. 2

Так как тренировки по бейсболу я больше не посещал, то до больницы я добрался к середине дня. На стойке регистрации я спросил, разрешено ли Говарду Боудичу принимать посетителей – медсестра сказала мне, что ему понадобится еще одна операция. Дежурная что-то проверила на своем мониторе и сказала мне, что для мены посещения разрешены. Когда я повернулся к лифтам, она попросила меня задержаться для заполнения какой-то формы. Это была моя контактная информация «на крайний случай». Обратившимся пациентом был Говард Адриан Боудич. Мое имя было указано как Чарльз Рид.

— Это — вы, не так ли? — спросила дежурная.

— Да, но фамилия написана неправильно. Я попросил ее исправить фамилию на «Рид» [45].

— Он сказал, чтобы вы связались со мной? Разве у него больше никого нет? Брата или сестры? Потому что я не думаю, что я достаточно взрослый, чтобы принимать какие-то важные решения, например, если... — Я не хотел заканчивать, и ей это было не нужно.

— Он подписал ДНР[46] перед тем, как лечь на операцию. Такая форма нужна только в том случае, если ему нужно, чтобы вы ему что-нибудь принесли.

— Что такое ДНР?

Она мне сказала. Это было совсем не то, что я действительно хотел услышать. Она так и не ответила на мой вопрос о родственниках, потому что, вероятно, не знала – с чего бы ей это знать? Я заполнил форму, указав свой домашний адрес, адрес электронной почты и номер мобильного телефона. Потом я поднялся наверх, думая, что есть целая куча вещей, которых я не знаю о Говарде Эдриане Боудиче. 3

Он не спал, и его нога больше не была подвешена, но, судя по его медленной речи и остекленевшему взгляду, он был изрядно под кайфом.

— Снова ты, — сказал он, что было не совсем приятно слышать.

— Опять я, — согласился я.

Затем он улыбнулся. Если бы я знал его лучше, я бы сказал ему, что улыбаться он должен чаще.

— Подтащи стул и я покажу тебе, как мои дела.

Одеяло доходило ему до пояса. Он отбросил его назад, обнажив сложное стальное приспособление, которое охватывало его ногу от голени до верхней части бедра. В его плоть входили тонкие стержни, места входа были закрыты маленькими резиновыми прокладками, которые были темными от засохшей крови. Его колено было забинтовано и выглядело большим, как хлебный рулет. Веер из этих тонких стержней прошел сквозь повязку.

Он увидел выражение моего лица и усмехнулся.

— Похоже на орудие пыток времен инквизиции, не так ли? Это называется внешним фиксатором.

— Это больно? -" Думая, что это был самый глупый вопрос года. Эти стержни из нержавеющей стали должны были войти прямо в его кости ног.

— Я уверен, что так и было бы, но, к счастью, у меня есть это -. Он поднял левую руку. В ней было устройство, похожее на пульт дистанционного управления, которого не было у его старого телевизора. — Обезболивающий насос. Предположительно, это позволяет мне достаточно заглушить боль, но недостаточно, чтобы получить кайф. Только поскольку я никогда не употреблял ничего более сильного, чем Эмпирин, мне кажется, что я под кайфом, как воздушный змей.

— Я думаю, может быть, вы и правы, — сказал я, и на этот раз он не просто хихикнул, он откровенно рассмеялся. Я смеялся вместе с ним.

— Полагаю, это будет больно. — Он дотронулся до фиксатора, который образовывал ряд металлических колец вокруг ноги, такой черной от синяков, что на нее было больно даже смотреть. — Врач, который прикреплял его сегодня рано утром, сказал мне, что подобные устройства были изобретены русскими во время Сталинградской битвы.

Теперь он прикоснулся к одному из тонких стальных стержней, прямо над окровавленной прокладкой.

— Русские сделали эти стабилизирующие стержни из велосипедных спиц.

— Как долго вам придется его носить?

— Шесть недель, если мне повезет и все хорошо заживет. Три месяца, если мне не повезет. Они дали мне какое-то навороченное оборудование, я думаю, что в этом был замешан титан, но к тому времени, как фиксатор снимут, моя нога намертво замерзнет. Физиотерапия предположительно разморозит ее, но мне сказали, что упомянутая терапия «будет сопряжена со значительным дискомфортом». Как человек, который знает, кем был Ницше, ты мог бы перевести это.

— Я думаю, это значит, что будет чертовски больно.

Я надеялся на еще один смех – по крайней мере, смешок, – но он только слабо улыбнулся и дважды щелкнул большим пальцем по устройству для доставки наркотиков. — Я полагаю, ты совершенно прав. Если бы мне посчастливилось покинуть эту смертную оболочку во время операции, я мог бы избавить себя от этого значительного дискомфорта.

-Вы не это имеете в виду.

Его брови – седые и кустистые – сошлись вместе.

— Не говори мне, что я имею в виду. Это принижает меня и заставляет тебя выглядеть глупо. Я знаю, с чем столкнулся. — Затем, почти неохотно: — Я благодарен тебе за то, что ты пришел повидаться со мной. Как поживает Радар?

— Хорошо. — Я показал ему новые снимки, которые я сделал. Он задержался на фотографии Радар, сидящей с обезьянкой во рту. Наконец он вернул мне телефон.

— Хотите, я распечатаю ее для вас, поскольку у вас нет телефона, на который я мог бы его отправить?

— Мне бы этого очень хотелось. Спасибо, что накормил ее. И за то, что показал свое участие. Я уверен, что она это ценит. Я тоже ценю.

— Она мне нравится. Мистер Боудич...

— Говард.

— Говард, верно. Я бы хотел подстричь вашу траву, если вы не против. В том сарае есть косилка?

Его глаза стали настороженными, и он положил обезболивающий контроллер на кровать.

— Нет. В этом сарае ничего нет. В смысле полезного.

Тогда почему он заперт? Это был вопрос, который я который я сообразил не задавать.

— Хорошо, я возьму нашу. Мы живем чуть дальше по улице.

Он вздохнул, как будто это было для него слишком большой проблемой. Учитывая день, который он провел, вероятно, так оно и было.

— Зачем тебе это делать? За плату? Ты ищешь работу?

— Нет.

— Тогда почему?

— Я не очень хочу об этом говорить. Бьюсь об заклад, есть вещи, о которых вы не хотите говорить, я прав? — Банка с мукой для одного. Сарай для другого.

Он не усмехнулся, но его губы скривились.

— Слишком правильно. Это что, китайская штука? Спас человеку жизнь и после этого несешь за него ответственность?

— Нет. — Я думал о жизни моего отца. – Я могу не ходить к сараю? Я подстригу вашу траву и, может быть, заодно починю забор перед домом. Если хотите.

Он долго смотрел на меня. Затем, с озарением, которое меня немного поразило:

— Если я скажу «да», окажу ли я тебе услугу?

Я улыбнулся.

— На самом деле вы бы так и сделали.

— Ладно, прекрасно. Но косилка съела бы один кусочек этого месива и умерла. В подвале есть несколько инструментов. Большинство из них предназначены для дерьма, но есть коса, которая может сократить его до размеров, пригодных для скашивания, если ты удалишь ржавчину и заточишь лезвие. На верстаке может быть даже точильный камень. Не позволяй Радар спускаться по лестнице. Там крутые ступеньки, и она может упасть.

— Ладно. А как насчет лестницы? Что мне с ней делать?

— Он лежала под задним крыльцом. Жаль, что я не оставил его там, тогда бы меня здесь не было. Чертовы врачи с их чертовыми плохими новостями. Что-нибудь еще?

— Еще … репортер из еженедельника «Сан» хочет написать обо мне статью.

Мистер Боудич закатил глаза.

— Эта тряпка. Ты собираешься это разрешить?

— Мой отец хочет, чтобы я это сделал. Он сказал, что это может помочь с моими предложениями для колледжа.

— Может быть, и так. Хотя … вряд ли это Нью-Йоркские преступления, не так ли?

— Парень просил о моей фотографии с Радар. Я сказал, что попрошу вас, но подумал, что вы не захотите, чтобы я это делал. Что меня вполне устраивает.

— Пес-герой, это тот ракурс, которого он хочет? Или тот, который тебе нужен?

— Я думаю, что она должна заслужить похвалу, вот и все, и она точно не может попросить об этом.

Мистер Боудич задумался.

— Хорошо, но я не хочу, чтобы она была дома. Ты стоишь с ней на дорожке. Он может сфотографироваться вас у ворот. За воротами во дворе. — Он взял обезболивающее устройство и пару раз накачал его. Затем – неохотно, почти со страхом: — На крючке у входной двери висит поводок. Я уже давно им не пользовался. Ей может понравиться прогулка с холма... на поводке, имей в виду. Если бы она попала под машину, я бы никогда тебе этого не простил.

Я сказал, что понимаю это, и я уверен, что понял. У мистера Боудича не было ни братьев, ни сестер, ни бывшей жены, ни той, которая умерла. Радар — вот все, что у него было.

— И не слишком далеко. Когда-то давно она могла пройти четыре мили, но те времена прошли. А сейчас тебе лучше уйти. Думаю, я буду спать, пока мне не принесут тарелку помоев, которые в этом заведении называют ужином.

— Ладно. Был рад вас повидать.

Так оно и было на самом деле. Он мне нравился, и мне, наверное, не нужно говорить вам почему, но я скажу. Он мне нравился, потому что он любил Радар, и я уже тоже любил ее.

Я встал, подумал о том, чтобы похлопать его по руке, но не стал и направился к двери.

-О Боже, есть еще кое-что, — сказал он. — По крайней мере, одно, о чем я могу сейчас вспомнить. Если я все еще буду здесь в понедельник – а я буду здесь, – продукты привезут.