Сказка

Глава восемнадцатая

Хана. Траектории вращения вертушки. Ужас в бассейне. Наконец-то Солнечные часы. Нежеланная встреча. 1

Хана, должно быть, вышла, когда дождь прекратился, возможно, чтобы насладиться ярким днем. Она сидела на огромном золотом троне под полосатым красно-синим навесом. Я не думал, что золото было просто покрытием, и я очень сомневался, что драгоценные камни, покрывающие спинку и подлокотники трона, были пастой. Я думал, что король и/ или королева Эмписа выглядели бы смехотворно маленькими, сидя на нем, но Хана не только заполнила его, ее огромный зад выдавился по бокам между золотыми подлокотниками и королевскими пурпурными подушками.

Женщина на украденном (я в этом не сомневался) троне была кошмарно уродлива. С того места, где я укрылся за сухим фонтаном, было невозможно сказать, насколько она велика на самом деле, но во мне шесть футов четыре дюйма, и мне показалось, что она возвышается надо мной еще на пять футов, даже сидя. Если так, то это означало, что Хана должна быть по крайней мере двадцати футов ростом, когда стоит.

Другими словами, настоящий гигант.

На ней было платье-шапито того же королевского пурпурного цвета, что и подушки, на которых она сидела. Платье доходило до ее икр, похожих на стволы деревьев. Ее пальцы (каждый выглядел почти таким же большим, как моя ладонь) были украшены множеством колец. Они мерцали в приглушенном дневном свете; если бы день стал ярче, они вспыхнули бы огнем. Темно-каштановые волосы ниспадали на ее плечи и приливной волной падали на грудь в беспорядочных завитках.

Платье выдавало в ней женщину, но в остальном это было бы трудно определить. Ее лицо представляло собой массу шишек и больших инфицированных нарывов. По центру ее лба тянулась красная трещина. Один глаз прищурился, другой выпучился. Ее верхняя губа приподнялась к узловатому носу, обнажив зубы, которые были подпилены в клыки. Хуже всего было то, что трон был окружен полукругом костей, которые почти наверняка были человеческими.

Радар начала кашлять. Я повернулся к ней, опустил голову рядом с ее головой и посмотрел ей в глаза.

— Тише, девочка, — прошептал я. — Пожалуйста, помолчи.

Она снова закашлялась, затем замолчала. Она все еще дрожала. Я начал отворачиваться, и кашель начался снова, громче, чем когда-либо. Я думаю, нас бы обнаружили, если бы Хана не выбрала этот момент, чтобы начать петь:

Приклей наклейку, Джо, любовь моя,

Приклей ее туда, куда она идет, любовь моя,

Приклей наклейку на всю ночь напролет

Проткни меня своим зубцом-де-донгом.

Зубец-де-дон, о, зубец-де-дон,

Проткни меня своим зубцом-де-донгом!

У меня появилась идея, которая, вероятно, была не из «Братьев Гримм».

Она продолжала – похоже, это была одна из тех песен, вроде «Сто бутылок пива»[190], в которой миллион куплетов, — и меня это вполне устраивало, потому что Радар все еще кашляла. Я погладил ее грудь и живот, пытаясь успокоить ее, пока Хана ревела что-то о Джо, мой дорогой, и не бойся (я наполовину ожидал, что «засунь это мне в зад»). Я все еще гладил, а Хана все еще мычала, когда прозвенели полуденные колокола. Так близко от дворца они были оглушительными.

Звук покатился прочь. Я подождал, пока Хана встанет и пойдет на кухню. Она этого не сделала. Вместо этого она прижала два пальца к фурункулу на подбородке размером с лопату и сжала. Оттуда хлынул фонтан желтоватого гноя. Она вытерла его тыльной стороной ладони, осмотрела и выбросила на улицу. Затем она откинулась на спинку стула. Я ждал, что Радар снова начнет кашлять. Она пока этого не делала. Это был только вопрос времени.

Пой, подумал я. Пой, ты, великая уродливая сука, пока моя собака снова не начала кашлять, и наши кости не оказались вместе с теми, которые ты, блядь, слишком ленива, чтобы подобрать.—

Но вместо того, чтобы петь, она поднялась на ноги. Это было все равно что наблюдать, как поднимается гора. Я использовал простое соотношение, которое выучил на уроке математики, чтобы вычислить ее рост в положении стоя, но я недооценил длину ее ног. Проход между двумя половинами ее дома должен был быть высотой в двадцать футов, но Хане пришлось бы наклониться, чтобы пройти через него.

Когда она встала на ноги, то вытащила платье из щели своей задницы и выпустила его с громким пуком, который продолжался и продолжался. Это напомнило мне брейк тромбона в любимой инструменталке моего отца «Полночь в Москве»[191]. Мне пришлось зажать рот ладонями, чтобы не разразиться хохотом. Не заботясь о том, начался ли от этого приступ кашля или нет, я зарылась лицом в мокрый мех на боку Радар и испустил низкий вздох: ха-ха-ха. Я закрыл глаза, ожидая, что Радар снова закашляет, или что одна из огромных рук Ханы сомкнется на моем горле и свернет мне голову прямо с шеи.

Этого не произошло, поэтому я выглянул из-за другой стороны пьедестала фонтана как раз вовремя, чтобы увидеть, как Хана с грохотом направляется к правой стороне своего дома. Ее размеры вызывали галлюцинации. Она могла бы без труда заглянуть в окна верхнего этажа. Она открыла огромную дверцу, и оттуда донесся аромат готовящегося мяса. Пахло жареной свининой, но у меня было ужасное чувство, что свинина — это не то, что было на самом деле. Она наклонилась и вошла внутрь.

— Накорми меня, ты, безмозглый ублюдок! — прогремела она. — Я проголодалась!

«Вот тогда ты должен двигаться», — сказала Клаудия. Во всяком случае, что-то в этом роде.

Я сел на трехколесный велосипед и поехал к проходу, склонившись над рулем, как парень на последнем километре Тур де Франс. Прежде чем войти в него, я бросил быстрый взгляд налево, где находился трон. Выброшенные кости были маленькими, почти наверняка детскими. На одних были хрящи, на других — шерсть. Этот взгляд был ошибкой, которую я бы исправил, если бы мог, но иногда – слишком часто – мы ничего не можем с собой поделать. Можем ли мы? 2

Проход был около восьмидесяти футов длиной, прохладный и сырой, выложенный замшелыми каменными блоками. Свет на другом конце был ослепительным, и я подумал, что, выйдя на площадь, я действительно увижу солнце.

Но нет. Как только я вышел из прохода, склонившись над рулем, облака поглотили храброе маленькое голубое пятно, и вернулся серый цвет без тени. То, что я увидел, заставило меня похолодеть. Мои ноги соскользнули с педалей, и трехколесный автомобиль остановился. Я был на краю большой открытой площади. Восемь путей, изогнутых в восьми разных направлениях. Когда-то их мощение было ярко раскрашено: зеленым, синим, пурпурным, индиго, красным, розовым, желтым, оранжевым. Теперь краски блекли. Я предполагал, что в конечном итоге они станут такими же серыми, как и все остальное в Лилимаре и большая часть Эмписа за его пределами. Смотреть на эти извилистые пути было все равно, что смотреть на гигантскую, когда-то веселую вертушку. Вдоль извилистых дорожек стояли столбы, украшенные вымпелами. Лет назад – сколько? – они могли бы трепетать и развеваться на ветру, не запятнанном запахом гнили. Теперь они безвольно свисали, и с них капала дождевая вода.

В центре этой огромной вертушки находилась еще одна статуя бабочки с разрушенными крыльями и головой. Разбитые останки были свалены в кучу вокруг пьедестала, на котором она стояла. Дальше более широкий проход вел к задней части дворца с его тремя темно-зелеными шпилями. Я мог представить себе людей – эмпизариев, – которые когда-то заполняли эти извилистые пути, сливаясь из отдельных групп в единую толпу. Смеясь и добродушно толкаясь, предвкушая предстоящее развлечение, некоторые несут обеды в корзинах, некоторые останавливаются, чтобы купить у продавцов еды, выставляющих свой товар на продажу. Сувениры для самых маленьких? Вымпелы? Конечно! Я говорю вам, что мог видеть это, как если бы я сам был там. А почему бы и нет? Я был частью такой толпы в особые вечера, чтобы посмотреть «Уайт Сокс», а в одно незабываемое воскресенье — «Чикаго Беарз».

Я мог видеть изогнутый вал из красного камня, возвышающийся над задней частью дворца (эта часть дворца – она раскинулась повсюду). Он был уставлен высокими шестами, на каждом из которых были установлены длинные приспособления, похожие на подносы. Здесь проводились игры, за которыми с нетерпением наблюдали массы людей. Я был уверен в этом. Толпы ревели. Теперь извилистые дорожки и главный вход были пусты и так же призрачны, как и весь остальной этот город с привидениями.

В нашем уроке истории в пятом классе мой класс построил замок из кубиков Lego. Тогда нам это казалось скорее игрой, чем обучением, но, оглядываясь назад, в конце концов, это было обучение. Я все еще помнил большинство различных архитектурных элементов, и я видел некоторые из них, когда приближался: летающие контрфорсы, башенки, зубчатые стены, парапеты, даже то, что могло быть задними воротами. Но, как и все остальное в Лилимаре, все было искажено. Лестницы безумно (и бессмысленно, насколько я мог судить) вели в странные наросты в форме поганок и вокруг них с узкими окнами без стекол. Они могли быть сторожевыми постами; они могли быть Бог знает чем. Некоторые лестницы пересекались крест-накрест, напоминая мне о тех рисунках Эшера[192], где ваши глаза продолжают обманывать вас. Я моргнул, и лестницы показались мне перевернутыми. Моргнул еще раз, и они оказались правой стороной вверх.

Хуже того, весь дворец, в котором не было абсолютно никакой симметрии, казалось, двигался, как замок Хаула[193]. Я не мог точно видеть, как это происходит, потому что было трудно удержать все это в моих глазах... или в моем сознании. Лестницы были разных цветов, как дорожки в виде вертушек, что, вероятно, звучит весело, но в целом создавалось ощущение какой-то непостижимой разумности, как будто это был вовсе не дворец, а мыслящее существо с инопланетным мозгом. Я знал, что у меня разыгралось воображение (нет, я этого не знал), но я был очень рад, что отметки мистера Боудича вывели меня на сторону стадиона, так что окна собора не могли смотреть прямо на меня. Я не уверен, что смог бы вынести их зеленые взгляды.

Я медленно крутил педали по широкой дорожке у входа, колеса мотодельтаплана иногда ударялись о блоки, которые были выдвинуты из-под земли. Задняя часть дворца была в основном из глухого камня. Там был ряд больших красных дверей – восемь или девять – и древняя пробка из фургонов, несколько из которых были перевернуты, а пара разбита вдребезги. Было легко представить, как Хана делает это, может быть, из гнева, может быть, просто для развлечения. Я думал, что это место снабжения, которое богатые и члены королевской семьи видят редко, если вообще видят. Это был путь, которым пришли простые люди.

Я заметил выцветшие инициалы мистера Боудича на одном из каменных блоков рядом с этой погрузочно-разгрузочной площадкой. Мне не нравилось находиться так близко к дворцу, даже с его слепой стороны, потому что я почти видел, как он движется. Пульсирует. Перекладина буквы «А» указывала налево, поэтому я отклонился от основного пути, чтобы следовать по стрелке. Радар снова закашляла, и сильно. Когда я уткнулся лицом в ее мех, чтобы подавить смех, он был мокрым, холодным и спутанным. Могут ли собаки заболеть пневмонией? Я решил, что это глупый вопрос. Вероятно, любое существо с легкими могло бы заболеть ей.