Альма. Ветер крепчает

18. Слон в шляпной коробке

Только ветерку дано проскользнуть под массивными воротами особняка Бассаков на улице Эскаль в Ла-Рошели, незаметно миновать во дворе кучера, поворошить опавшие листья, пробежать под последними гроздьями винограда на шпалерах, добраться до витражных дверей и проникнуть в дом.

Будь мы таким ветерком, мы могли бы пронестись затем по анфиладе комнат, где потолки расписаны сиренами и шхунами, а гобелены на стенах изображают всех морских богов, обогнуть расставленных по этажам лакеев и, поднявшись наверх, юркнуть сквозь замочную скважину в просторный кабинет, после чего, втайне от двух мужчин, ведущих там разговор, легонько скользнуть по зеркалам и, добравшись наконец до балкона, идущего галереей вдоль верхних полок библиотеки, обнаружить задремавшую среди книг юную девушку.

Но Амелия Бассак не спит. Её досуг прервало внезапное появление в кабинете отца и счетовода Ангелика. Она решила не выдавать своего присутствия. И вот уже несколько минут лежит под гнётом толстенного третьего тома «Всеобщего торгового словаря» на животе и вслушивается в смысл того, что говорят прямо под ней серьёзные голоса.

– Я больше не сплю, Ангелик. Что ни ночь, то бессонница.

– Не стоит отнимать у себя сон, господин Бассак, волноваться не о чем, – отвечает юный Ангелик, и в голосе слышится успокоительная улыбка.

– Но это всё, что у меня есть, – вздыхает Бассак. – Всё, что есть в этом мире, не считая дома да кое-какой мебели. И дочери.

– И плантации в четыреста гектаров в Сан-Доминго, – прибавляет Ангелик. – И ста пятидесяти работающих на ней негров!

Молчание. Амелия слышит, как поскрипывает под отцовскими шагами вощёный паркет.

– А вдруг кто-то нашёл его? – продолжает он.

– Вы сами знаете, насколько мы были предусмотрительны. К тому же его всего-то ничего. Случайно не заметить.

– Всего ничего? – гремит Бассак.

– Поверите ли вы, если я скажу, что мы могли бы всё уместить в каких-нибудь семь коробок шириной по футу?

Амелия напрягает слух. Она не представляет, о чём идёт речь. Что такого драгоценного может уместиться в кубы высотой со стопку книг?

Несколько лет назад, когда жена Бассака скончалась, он продал её драгоценности, потому что дочка поклялась, что не наденет их. Но, может, где-то ещё сохранились памятные ценные вещи? Амелия вспоминает собранные отцом семейные бумаги, брачные контракты его прародителей, счета из маленькой лавки прадедушки, когда семья Бассак ещё жила в его родной деревушке.

– Даже капитан Гардель ни о чём не знает, – говорит Ангелик. – Из всего экипажа лишь один человек в курсе дел. И он будет сообщать нам обо всём.

– Можно ли ему доверять? Вы, кстати, так и не сказали мне, как его зовут. Четыре с половинной тонны всё-таки, как, по-вашему?..

Последние слова судовладельца тонут в шуме от влетевшей кометы. Это мадам де Ло, грозная гувернантка Амелии. Она распахивает плечом обе дверные створки. И, в силу инерции проскользив по паркету внутрь кабинета, останавливается прямо перед Бассаком.

– Прошу меня извинить, – говорит она.

– Вы что-то ищете, сударыня?

– Нет.

– Совсем?

Мадам де Ло пытается отдышаться.

– Может быть, книгу, даже не знаю.

Ангелик смотрит на неё. Она миниатюрная и совсем запыхавшаяся. Глаза искрятся. Высокая причёска увеличивает её вдвое. Платье с вышивкой в виде зелёных листьев и бантами, приподнимающими ткань по бокам, отстаёт от последней моды на столетие.

– Раз уж я здесь, сударь, – говорит она Бассаку, – я должна сказать, что…

Мадам де Ло бросает взгляд на галерею, над плечом Бассака. Амелия вжимается, чтобы её не заметили.

– …слуги готовятся сообщить вам, что обед подан в витражной галерее.

– Моя дочь уже там?

– Я… Не знаю. Вероятно.

– Тогда я спускаюсь, – говорит Бассак.

Он оборачивается к счетоводу.

– Скажите, Ангелик, после первого письма из Лиссабона вы ничего не получали?

– Пока ничего. Наш человек должен был отправить второе письмо с попутным кораблём, как только они доберутся до Африки. Также у нас будут официальные отчёты Лазаря Гарделя. Остаётся только ждать.

Бассак вздыхает:

– Вы портите мне аппетит. Пожалуйста, приходите завтра с хорошими новостями.

Дверь стонет, затем хлопает. В комнате снова тихо. С лестницы доносится шум шагов.

Амелия выжидает ещё немного. Наконец она встаёт, ставит на место словарь и спускается с галереи по винтовой лестнице. Утопая босыми ногами в пушистом ковре, она подходит к рабочему столу отца.

Над ним к потолку подвешен огромный макет корабля. Это «Алая Роза», первое судно Бассака, давно уже потерянное. Макет висит на системе блоков прямо над столом, отчего кабинет напоминает открытое море.

Когда Амелия была младше, она отвязывала верёвку и осторожно спускала «Алую Розу» на кожаную столешницу, чтобы разглядывать сквозь отверстия, что внутри.

Но нынче утром на столе лежит квадратный листок с беглыми записями.

– Амелия?

Она оборачивается: у окна стоит Ангелик.

Он не ушёл с остальными. И заметил, как она спускалась по винтовой лестнице.

– Вас, кажется, ждут в витражной галерее. Ваша кормилица…

– Моя гувернантка. Мне не три года, а она никого никогда не кормила.

Ангелик улыбается:

– Она вас искала, хотя никогда не призналась бы в этом, даже умирая от тревоги и будучи в шаге от удара!

Амелия не сдвинулась с места. Держа руки за спиной, она опирается на стол и смотрит Ангелику прямо в глаза. Она в ярости оттого, что этот человек увидел её босой. Большим пальцем она скребёт шерсть ковра.

– Для начала не зовите меня Амелией.

Он влюблён в неё. И она это знает. А она терпеть не может влюблённых людей. Как, впрочем, и людей, и любовь тоже.

Она любит только отца, ей он кажется трогательным.

А ещё – мадам де Ло, которая при всех своих безумствах знает химию, греческий, английский, арифметику и всё, что нужно из философии и схоластики. Ещё она учит её игре на фортепиано и астрономии. Она никогда не была ей кормилицей. Амелия зовёт её своим кормилом.

– Простите, мадемуазель, – отвечает Ангелик глухо. – Я буду называть вас «мадемуазель».

Вдобавок этот человек – мошенник. Она просматривала отчёты с последних кораблей. На одном только «Африканце» недочёт в двадцать тысяч ливров. А на другом судне между прибытием в Сан-Доминго и рынком рабов из книг как по волшебству исчезли двое мужчин и три негритёнка.

Как-то вечером она заговорила об этом с отцом, но он засмеялся:

– Тебе не обязательно обвинять его в воровстве, если не хочешь выходить за него! Ты же знаешь: как ты решишь, так и будет, хотя он очень талантливый молодой человек. И многообещающий.

Все молодые люди много обещают. Это не повод им верить. Амелия не допустит, чтобы кто-то тянул руки к дому Бассаков.

Она каждый день выводит графики цен на сахар, хлопок и кофе. Считает и пересчитывает невольников в учётных книгах. Проверяет. Думает наперёд. Она вычисляет, когда выгоднее отправлять суда, где течения и ветры благоприятнее. Она хотела, чтобы названный в её честь корабль причалил к Сан-Доминго до Рождества, когда идёт уборка сахарного тростника и цены на рабов взлетают.

Пока она жива, ничто не сможет омрачить блеска дома Бассаков.

– Это ваш отец настаивает, чтобы я звал вас Амелией, – оправдывается Ангелик. – Он говорит, мы почти одного возраста.

– Седьмая часть ваших лет – квадратный корень моих, – отвечает Амелия Бассак с апломбом – и тут же жалеет. – Одним возрастом это не назвать.

– Всё же не седьмая, мадемуазель. Кажется, вы родились в декабре.

Да, она это знает. С досады она закусывает щёку. «Самое скверное, – думает она, – что считать он умеет». Вот почему она не прощает ему зияющих дыр в учётных книгах.

– А вы знали, Ангелик, что мадам де Ло по ночам, сидя в ванной, пишет вам любовные письма и сразу прячет их в своей причёске?

Амелия сказала первое, что пришло в голову, и как можно быстрее, чтобы воспользоваться его замешательством и схватить со стола за спиной тот небольшой листок.

– Что, простите? – переспрашивает Ангелик.

– Ничего. Забудьте.

Она сминает листок в ладони и прячет.

– Мне показалось, вы сказали…

– Не принимайте желаемое за действительное, – говорит Амелия. – Сердце мадам де Ло уже занято. Она верна своему мужу, и вам с этим ничего не поделать, хоть он и промотал её состояние до гроша и умер лет сто назад.

Ангелик опешил. Цель достигнута. Он уже ничего не понимает. Но Амелия не думает останавливаться. Она направляется к двери, а проходя мимо, шепчет ему:

– Однако про ваши чувства я ей передам.

Глухо стуча по вощёному полу босыми ногами, в шуршащем сине-белом платье, она похожа на те волны, которые бегут по песку, не останавливаясь ни перед чем.

– Да, я передам ей, мало ли вдруг, – говорит она, исчезая за дверью.

На лестнице Амелия разглаживает рукой помятое платье. Она считает, что надолго избавилась от привязанности этого юноши.

Но ошибается.

Потому что Ангелик раздавлен любовью, он задыхается, тонет в сине-белой волне. Высунувшись в окно по пояс, он едва не ныряет в него полностью, едва не падает в кусты сада, не виснет на шипах обвившей стену розы. Ему не хватает воздуха. Он хочет, чтобы она его полюбила. Он почти готов забыть о великом предприятии, которое готовит уже два года.

Ангелик пытается дышать глубже. Он должен сохранять спокойствие.

Всё нужно делать по порядку.

Сбегая по лестнице, Амелия разворачивает листок с отцовского стола. На последней ступеньке она замирает. Ей не послышалось. Четыре с половиной тонны. Так и написано. Это число прозвучало, когда вошла гувернантка. Что же это за тайный груз в четыре с половиной тонны? Нужно будет снова поднять опись.

Она проходит через переднюю, затем через малую гостиную. И оказывается в витражной галерее. Сквозь стеклянный потолок льётся октябрьское солнце, и воздух кажется серо-зелёным, как мох на деревьях в саду.

– Дочка! – восклицает Бассак. – Вот и ты.

– Папа, – говорит она ласково.

Он встаёт на секунду, пока она садится напротив. Тут же появляется дворецкий с блюдом под серебряным колпаком. Другой слуга возникает из-за портьер и кладёт на колени Амелии салфетку. Она терпеть не может эти церемонии. Может, они ещё вытрут ей рот или нижнюю юбку поправят?

– Ты виделась с Ангеликом? – спрашивает отец.

– Нет.

– Наверняка он был бы рад тебя увидеть.

– Наверняка.

– Милый юноша.

– Нет.

Амелия отвечает рассеянно. Мыслями она не здесь. Она уже не видит ни отца, ни вставшего за её стулом дворецкого, ни ещё одного лакея в белых перчатках, который подошёл, чтобы поднять колпак и положить ей шампиньонов в сливочном соусе, ни мадам де Ло, которая ходит вдалеке по саду, всё ещё разыскивая её.

Мысли Амелии целиком заняты физическими и геометрическими расчётами.

Таинственный груз весит четыре с половиной тонны. Но Ангелик сказал, что его можно уместить в семь кубов с гранью в фут. Никак не сходится. Всё равно что слон в шляпной коробке.