Альма. Ветер крепчает

45. Ночь ещё не кончилась

В следующие две ночи песня продолжается, после молчаливых дневных часов. Нао отдаёт ей последние силы. Невольники воскресают. Шторм бушует, вода протекает на нижнюю палубу, заливает их тюрьму, но песня Нао хранит их. Хранит от всех напастей.

Почти все и раньше слышали про око. Барабаны ибибио рассказывали их легенду. Как и песни фанти, и гриоты царства Ойо. Но, слыша рассказ, идущий сверху, из шлюпки, они впервые узнают в нём что-то из собственной истории: тот опасный мир, в котором росли сами.

Днём невольники молчат, будто вся их жизнь зависит от грядущей ночи.

«Память бьётся за то, чтобы выжить. Она встаёт. Она растёт».

Когда око становится меньше, меты, которые они несут в себе, делаются мощнее. Охотники охотятся так, как никто другой не сможет. Целители лечат на расстоянии. Садовники разбивают сады на верхушках деревьев, в сетках из пеньки и торфа. Тысячелетний дух око постепенно сгущается под огнём гонений. Память возгоняется, концентрируется. Становится могучей эссенцией.

И чем больше обостряются силы око, тем желаннее они становятся для работорговцев. От Северной Виргинии до юга Бразилии один око стоил как целая карета с десятью невольниками внутри.

Песнь Нао превращается в повесть о бегстве и дробится по мере того, как охотники за людьми всё прибывают. Потому что, помимо работорговцев, каждый народ и каждая деревня продаёт соседей, чтобы купить тем самым свою свободу. Прежние связи гниют и извращаются. Эта торговля отравляет весь континент.

«Приходит день, и их остаётся лишь семеро».

Четверо мужчин, две женщины и юная девушка. Они долго блуждали и наконец вышли к истоку реки. Они разбивают в лесу свой последний лагерь. Вода родников омывает ноги высоких деревьев.

Люди око не знают: они погибнут из-за беспечности птичек око. Пока семь беглецов переходят с дерева на дерево, чтобы не оставлять на земле следов и быть невидимыми, эти птички резвятся высоко в небе или спускаются на полянки, чтобы напиться нектара лобелий и гибискуса.

За ними наблюдает охотник на людей. Он понял эту связь. Чтобы нагнать выживших, он шёл за птичками, следя за их полётом и цветочными пирами.

У охотника два пистолета за поясом, на спине чёрный плащ, а на голове – шляпа с золотой каймой. Он – самый безжалостный из всех. Сын рыбаков фанти, но обедает в прибрежных фортах, за одним столом с белыми торговцами.

С ним его люди. Они окружают последний лагерь посреди затопленного леса.

Чётырёх око убили. Двух поймали.

Сбежала лишь юная девушка. Она несётся среди ветвей.

Внизу охотник бежит следом, рассекая чёрную воду. Его люди остались позади, увязнув в грязи. А кто-то – потому что надо стеречь пойманных.

«Девушка в ветвях уходит. Вокруг неё, как пар, – зелёные птички».

Все те сотни душ будто исчезли с нижней палубы «Нежной Амелии». Они вместе с птичками парят вокруг убегающей девушки. Чуют позади запах охотника. Но ни одна из тех душ не может вообразить, что вот-вот случится. Эту часть истории око не пел ни один барабан. На всей земле лишь два живых существа хранят эту тайну: Нао и Мози, родители Альмы.

Песня не называет их имён, но это они.

Нао стоит напротив Мози. Вода доходит ей до пояса.

Несколько секунд назад Мози выстрелил вверх. Нао упала с ветвей – пуля задела её. Птички взмыли в небо.

Несмотря на рану в ступне и тянущий на дно болотный ил, Нао старается стоять на ногах. Мози наводит на неё второй пистолет. Доносятся оклики его людей: они слышали выстрел.

Охотник подходит. И говорит Нао:

– Не двигайся.

Он думает, что всё закончилось.

Гром обрушился на «Нежную Амелию». Концы мачт и рей начинают светиться. Марсовые на вантах узнали огни святого Эльма: фантастические искры, порой появляющиеся на кораблях, отчего кажется, будто они горят или их посетили духи. Рокочет гром, новые молнии рвут небо на части… Несколько секунд песня Нао тонет в хаосе грозы.

Никто не услышал, что произошло между Мози и Нао в лесу у истока. Но когда голос старичка снова звучит из шлюпки, он поёт о том, как охотник бежит по воде болот с девушкой на спине. По лесу разносятся голоса охотников. Мози бежит от них прочь. Чувствуя плечом подбородок девушки, а ухом – её щёку. Она обхватила руками его шею. Он держит в ладони её кровящую ступню. Они убегают вместе.

Крокодильчики безразлично провожают их взглядом. Их глаза – словно плывущие по воде бутоны кувшинок.

Однако охотники за их спиной совсем теряют голову. Они кричат имя своего главного. Зовут его. А раз он не откликается, значит – мёртв. Они отомстят, они будут преследовать девчонку до самой пустыни, прольют последнюю каплю крови око.

Третья ночь подошла к середине. Альма слушает историю своего народа. Вскоре она узнаёт двух беглецов. Нужно, чтобы они отшагали ещё, до самого сезона дождей, чтобы забрались на вершину водопада, цепляясь друг за друга. Чтобы выдолбили лодку из ствола хлопкового дерева, пересекли овраг между гребнями скал и уснули в пещере, рядом с пирогой.

Проснувшись, они увидят поджидающего их леопарда и обнаружат, что вокруг – укрытая от остального мира долина.

Голос щуплого мужчины умолкает, как и после каждого куплета, но тишина длится дольше обычного. Ещё несколько секунд на нижней палубе спокойно. Слышны последние отзвуки других голосов. Все дышат медленнее, чтобы казалось, будто прошло меньше времени. Кто-то прокашливается. Все ждут. И ничего не происходит.

Конец. Хотя впереди ещё полночи.

Наверху, в шлюпке, худощавый мужчина берёт за руку лежащую под ним Нао. Он видит, что она не может больше. Другой рукой Нао обнимает живот.

– Отдохните, сестрица. Но останьтесь с нами. Я держу вас, чтобы вы не ушли.

Мужчина, которого белые зовут Адамом, чувствует себя совсем стариком: он хотел бы уйти вместо неё. Всё, о чём он просит, – чтобы она не выпускала его руку. Он удержит её, если та упадёт. Или они упадут вместе.

Он чувствует, как рука женщины пульсирует в его ладони.

К её пульсу присоединяются другие удары.

Невольники снова стучат. Они призывают.

Они ждут. Их бросили над самой долиной, у ворот рая.

Вверху, в небе, вторя их ритму, о грот-мачту стучит затылок.

Невзирая на голод, исполосованную спину, ловя ртом дождевые капли, великан с отрезанным ухом тоже ждёт. Две прошлые ночи и половину этой он продержался, привязанный к мачте, благодаря песне око.

Он слушает.

Внизу песню подхватывает новый голос, и снова невольники перестают стучать.

Голос поёт о долине, о слонах вдали, отдельными штрихами, о том, как от ветра по траве идут волны, как жужжат насекомые, как покачиваются жирафы. Поёт, как рождаются дети, как проходят луны, поёт про щедрые дожди и про солнце. Про зебру без полос, про побег младшего брата.

– Кто поёт? – спрашивает Нао.

– Неизвестно, – отвечает старик.

Это голос Умны из погреба, той, кого белые зовут Евой. Её слова тоже звучат с перерывами. Она повторяет то, что Альма поёт ей тихонько, закрыв глаза.

Голос Альмы вдруг стало не узнать. Он идёт словно издалека, окутывает, завораживает.

Много лун назад Альма обрела мету охоты, а теперь к ней прибавилась мета песни, которую отпустила её мать.

Сум на нижней палубе слышит историю своего народа и собственную историю. Он знает, что у него – мета садов. Он ещё не понимает, что делать с этим пока ещё неказистым даром: стоит задеть мокрый пол, как под его пальцами вырастает что-то вроде нежного кресс-салата.

Все эти годы в родной долине меты око спали у них внутри. Но были готовы проснуться, когда они покинут долину, когда нужно будет противостоять миру.

Часть памяти око здесь, на борту «Нежной Амелии», она в Альме, в Суме и ещё в животе Нао. Потому что Нао в шлюпке по-прежнему дышит. Её спасает, удерживая в живых, ребёнок, которого она ждёт и который уже несёт в себе четвёртую мету – дар целителей.

Но самое невероятное зрелище – на корме корабля. Вокруг красных букв, из которых составлено название судна, и в резных фризах вокруг окон притаились тысячи крохотных птичек. Съёжившись, они сидят на той невидимой стороне с самого начала перехода через Атлантику. Они не двигаются. Это птицы око. Температура их тел упала на десять градусов, а пульс – на тысячу ударов в минуту. Они спят, чтобы забыть про голод и недостаток цветов.

Последняя стайка птичек око – в тысяче миль отсюда: она пристала к корме другого судна, небольшого английского брига, который идёт в Луизиану. Темнокожий мальчик только что лёг на пол в коридоре у офицерских кают. На нём шейный платок, он одет лакеем, и наконец-то ему позволено закрыть глаза. Он думает о матери, которая укладывала его спать, называя Лилим. И слушает звуки клавесина из ближней каюты. Он лёг таким образом, что дверь, если капитан Харрисон откроет её, обязательно его заденет и он тут же вскочит и побежит готовить чай – в любое время суток, даже если ночь ещё не кончилась.