Альма. Ветер крепчает

36. Бомба

Гардель пропустил Жака Пуссена внутрь своей каюты, а Жозефа Марта оставил за дверью.

– Ты постой тут.

Жозеф надеялся, что они войдут вместе. Он уже много месяцев не был в покоях капитана. Не видел двух ящиков под койкой в стенной нише, на которые возлагал такие надежды. Он как раз собирался прижаться ухом к двери, чтобы послушать, о чём они говорят, как вдруг сзади возник доктор Паларди.

– Похоже, мне что-то хотели сказать…

– Да, – говорит Жозеф, – он ждёт вас.

Хирург осторожно стучит. Гардель резко открывает дверь.

– Паларди!

Стоя в проёме, капитан на секунду оглядывается внутрь каюты.

– Пара слов, и я вернусь к вам, – говорит он Пуссену.

Капитан стоит на пороге, хирурга он внутрь не приглашает. Жозеф замечает посреди каюты ждущего на стуле плотника.

– Паларди, до сих пор вам сильно везло. Я не стал упрекать вас, когда за проведённые на побережье месяцы мы потеряли пять рабов.

– Вы очень любезны.

– От такой погоды могло умереть и больше.

– Даже крысы тогда болели.

– Однако вы выглядите весьма здоровым.

– Благодарю…

– И, как-никак, вы спасли бондаря.

Доктор скромно кивает, стыдясь того, что Пуссен тоже слышит эту незаслуженную похвалу. Но главное, он чувствует, что все эти добрые слова в устах Гарделя предвещают другие, беспощадные.

– Господин врач, под этим вот полом, в крюйт-камере, есть беременная негритянка. Из тех, что мы завели на борт в Виде.

– Да, капитан, у неё малокровие в последней стадии.

– Вы достанете её оттуда и поместите в шлюпку.

– Зачем? Ей осталось жить дня два или три.

Гардель непринуждённо берёт врача за ухо и снова медленно поднимает его.

– Господин доктор, – говорит он, – вы доставите мне такое удовольствие и вылечите её.

Пуссен пристально вслушивается. Чтобы капитан так занимался судьбой отдельного невольника – редкость.

– Если настаиваете… – проговорил Паларди, стоя на цыпочках.

– Настаиваю, Паларди, настаиваю. И даже готов на

серьёзные лишения, чтобы она осталась в живых.

– Лишения?

– Я объясню, – шепчет Гардель.

Не отпуская уха, он притягивает врача к себе и говорит тихо:

– Если она умрёт, я готов буду лишить это судно хирурга…

Паларди хватает ртом воздух, как рыба. Гардель продолжает:

– Я дам вам лодку, которая болтается за окном, а в ноги положу останки той женщины. И можете возвращаться домой своим ходом. Вы поняли?

– Кажется…

– Тогда вылечите её. Это приказ.

Пятки врача вновь касаются пола.

– Вы её легко узнаете. Клеймо «Нежной Амелии» у неё на левом плече.

Это называется капитанская доля. По договору судовладелец даёт капитану право перевозить двух рабов, которых тот сможет продать для собственной выгоды. Они принадлежат лично ему и увеличивают его доход по прибытии. То же касается горшков пчелиного воска, бочонка с орехом колы и гвинейского перца. Так что Гардель бережёт ту женщину как собственный кошелёк.

Паларди уходит. Жозеф не шелохнулся. Он стоит за приоткрытой дверью и надеется, что про него забудут.

Капитан возвращается к плотнику.

– А бивни на палубе, капитан, – спрашивает Пуссен, – тоже ваши личные?

Пуссен прав. Гардель рассчитывает продать их себе в карман.

– Как раз об этом я и хотел поговорить, господин Пуссен. О вашей привычке про всё выспрашивать.

– Вы их лишитесь со следующим же порывом ветра. Они никак не закреплены. Даром три бедных животных погибли.

– Три? Их должно быть шесть, – спрашивает Гардель с тревогой.

– Шесть бивней – это, если позволите, три слона. Естественные науки, знаете ли. Вы, капитан, должно быть, перепутали с единорогами.

– Замолчите! – орёт Гардель. – И займитесь своим делом! Закрепите их, и чтобы без лишних вопросов!

Пуссен встаёт.

– Да не сейчас же! – кричит Гардель. – Сесть!

Пуссен садится обратно.

– Я вас слушаю, капитан.

Лазарь Гардель старается успокоиться. Он подходит к Пуссену.

– Говорят, вы сильно интересовались вашим предшественником на должности плотника…

Пуссен устраивается на стуле чуть сгорбившись, руки лежат на бёдрах. Локти торчат в стороны, как ручки приземистой и очень устойчивой чашки.

– Вы знали Бассомпьера? – спрашивает Гардель.

– Я знаю почти всех плотников от Бристоля до Бордо. Французов, англичан, португальцев. А итальянцев – особенно, потому что лучшие годы провёл среди балок нескольких их церквей…

– Знали ли вы Бассомпьера?

– Да.

– Когда вы прибыли в Лиссабон, вы были уже в курсе, что он умер?

– Я услышал об этом там, от одного вашего моряка, который много говорил, а пил только воду. Чистая случайность. Благодаря ему я и предложил вам свою кандидатуру.

К Гарделю постепенно возвращается самообладание вместе с улыбкой.

– Тогда, – говорит он, – вы объясните мне кое-что…

– Хорошо, капитан.

– Пару недель назад вы виделись с капитаном судна «Феникс», когда он пришёл отужинать со мной за этим столом.

– Действительно. Но видел я его на палубе, а не за вашим столом, к которому не имею чести…

– В тот вечер он сказал мне, что вы с ним знакомы…

– Я был вторым плотником, когда он двадцать лет назад служил боцманом на одном судне из Гавра.

– Двадцать лет назад?

– Да.

– А мне он рассказывал, что видел вас совсем недавно: в порту Ла-Рошели, на следующий день после того, как из него вышла «Нежная Амелия».

Гардель не спеша разглядывает лицо Пуссена, потом продолжает:

– В тот день вы были в Ла-Рошели. А через пять дней – уже в Лиссабоне, в наших рядах. Снова чистая случайность?

Пуссен молчит.

– Чтобы добраться из Ла-Рошели в Лиссабон по суше, нужно иметь серьёзное желание, – говорит капитан с нажимом.

– У меня было два крепких коня. И вы правы, я хотел получить это место.

– Настолько, что по неосторожности утопили вашего друга Бассомпьера с подмастерьем в порту Ла-Рошели?

Пуссен изменился в лице.

– Никогда! – выпалил он с чувством.

Он смотрит на Гарделя. Неужто капитан всерьёз его подозревает?

– Смерть плотника – неприятность, о которой я узнал с большой досадой, – говорит Гардель. – И жалею, что меня не было, когда это случилось.

– Где вы были? – спрашивает Пуссен.

– Я вам отвечу, в качестве исключения. По просьбе господина Бассака я уехал на неделю в Нант. Бессмысленная трата времени, которую мне навязали ради знакомства с плантаторами с Мартиники. За те восемь дней перед отплытием, что меня не было, господин Бассомпьер успел закончить работу, спустить корабль на воду и затем умереть. Мне крайне обидно, что он выбрал именно это время, чтобы отойти в мир иной.

– Думаю, он не выбирал.

Гардель вглядывается в темноту за окном каюты.

– Да, просто так говорят.

Молчание. Он продолжает:

– Пока я был в Нанте, Бассак послал своего счетовода Жана Ангелика присматривать за работами в Ла-Рошели вместо меня. Конечно, у этого юноши прекрасное образование, чудные светлые локоны и модные туфли, но он ничего не смыслит в том, как снаряжают корабль почти в триста тонн, обшивают борта или нанимают кока!

Плотник даёт Гарделю выговориться. Если бы капитан подозревал его всерьёз, он бы так не болтал. И вообще не сказал бы ни слова.

– Вы правы, я здесь не просто так, – говорит Пуссен, чтобы тот ему поверил. – Я очень любил Бассомпьера.

– О!

– Он мой наставник и мой друг.

– Так, значит, вы пришли закончить его творение.

– Возможно.

– Ну а я, – шутит Гардель, – пятьдесят лет борозжу моря из любви к смеху чаек и сардинам в масле. Я вам не верю, Пуссен.

Взгляд его вновь устремляется сквозь оконную раму. Ему показалось, что там мелькнула летучая рыба или мелкие птички пронеслись в ночи у самого стекла. Он наклоняется к окну, но за кормой лишь белеет длинный пенный след.

– Теперь уходите, – говорит он наконец Пуссену. – Мы с вами ещё поговорим. И скажите этому юнцу Марту, чтобы входил.

Пуссен встаёт в совершенной растерянности. В дверях он натыкается на Жозефа, даже не взглянув на него.

– Иди сюда, – приказывает Гардель. – И дверь закрой.

Жозеф заходит. Волосы у него ещё мокрые после штормовой ночи. Он останавливается возле двери и стоит.

Гардель достаёт из кармана листок, разворачивает его и прижимает к стене. Затем извлекает из подкладки сюртука несколько булавок и втыкает их по углам загадочной записки Люка де Лерна.

– Видишь, малец, я как король, который вызывает среди ночи своих маркизишек. Паларди, Пуссен, Март… Маркизишки, дрожащие в ожидании, что же им скажут.

Гардель воткнул последнюю булавку.

– Каждый боится, что его величество вышлет его из Версаля… Вот только у нас, в море, не столь утончённые нравы. Здесь не церемонятся… К примеру, когда через несколько дней невольников выведут на палубу, я придумаю какую-нибудь провинность, которой никто из них не совершал. И накажу за неё кого-нибудь, наугад. Тем самым надолго обеспечив покой на борту. Порой скормить кого-то одного акулам бывает выгоднее.

Жозеф не отвечает. Он давно знает, что это маленькое королевство держится на страхе.

– Нет, – продолжает Гардель, – здесь не цепляют на всё кружева с лентами. Здесь не Версаль и не английский двор.

Он прохаживается по каюте.

– Я много думал о том, что ты вызнал у Кука.

– Он мне доверяет. Было не сложно…

– Замолкни!

Жозеф сцепляет за спиной руки и наклоняет голову, как послушный мальчик.

– Ты говоришь, – продолжает Гардель, – что он рассказал тебе о годах, проведённых при Люке…

– Да.

– Толку от этого никакого.

– Почему?

– Всё это он уже говорил нам и так.

– Нужно было убедиться… – скромно замечает Жозеф.

Если бы мы незаметно прокрались ему сейчас за спину, то увидели бы, что он достаёт из-за пояса маленький чёрный прямоугольник размером с ладонь, но значительной толщины.

– Значит, он рассказал тебе, что наш пират любил золото и был очень набожным…

– Да.

– Как увлекательно…

Гардель ударяет кулаком в стекло так, что оно едва не бьётся.

– Есть хоть одна живая душа, которая этого не знает?

– Простите?

– Ещё когда мне было двадцать, Карибское море называли «купелью брата Люка».

Жозеф склоняет голову ниже. За спиной он медленно перекладывает прямоугольный предмет из-за пояса в рукав.

– В следующий раз, – продолжает Гардель, – мы бросим якорь в Сан-Доминго.

– Если Бог приведёт.

– Это я приведу, малец. Приведу корабль в Сан-Доминго. И, если ты к тому времени не укажешь конкретную точку на карте, где зарыто сокровище, я привяжу тебя к якорю, и ты, распятый, полетишь вместе с ним прямо в ил.

Он не видел, что Жозеф в эти пару секунд успел прыгнуть вперёд и вернуться на место.

Когда Гардель поворачивается к нему, Жозеф делает вид, что всё это время стоял смирно. Махнув ладонью так, будто отгоняет дурной запах, капитан выпроваживает мальчишку:

– А теперь сгинь. Даю тебе последний шанс.

Гардель в каюте один. В руках у него чёрный прямоугольный предмет. Он поднял его со стула, где сидел плотник.

Это книга. Маленькая толстая книжка в чёрном кожаном переплёте. Наверное, Пуссен обронил.