Альма. Ветер крепчает

42. Великан в небе

Плотник повёл Жозефа в дальний угол трюма, в самые недра судна. Здесь он приспособил верстак.

Пол идёт под уклон, мастерская вся перекошена, однако каждый инструмент закреплён в отдельной нише. Каждый нагель на своём месте. Доски аккуратно лежат боком. Опилки и стружка сметены в полубочку, чтобы завтра затопить один из котлов на кухне у Кука. Даже ножи для рубанка покоятся на поделённой на квадраты полке плашмя, чтобы, если пропадёт хоть один, сразу было заметно.

Пуссен усаживает Жозефа на ящик с пилами. Что такое? Жозеф готовится к худшему. Он косится на две пары больших ножниц, которые лежат в ближнем отсеке. Если Пуссен станет помехой, он не должен колебаться.

– Клюкарза, – говорит наконец Пуссен.

– Клюкарза?

– Клюкарза.

– Клюкарза… – повторяет Жозеф, и слово начинает понемногу отдаваться где-то в мозгу.

У Пуссена напрягается нижняя челюсть.

– Клюкарза… – снова тянет Жозеф, рассчитывая на подсказку.

– Клюкарза! – орёт Пуссен. – Клюкарза!

Капитан Гардель, незаметно стоявший позади, вздрогнул. Внезапное появление Пуссена, да ещё с таким лицом, насторожило капитана, и он проследовал за ними в трюм, где спрятался, чтобы понять, в чём дело.

– Клюкарза, – говорит Жозеф, как будто. если повторять это слово до бесконечности, смысл его станет ясен.

Однако ничто не проливает свет на загадку клюкарзы, даже мечущие огонь глаза Пуссена.

Когда Жозеф уже готовится схватить огромные ножницы, взгляд его пробегает по соседним полкам. И замирает на пустой ячейке. Он моргает, несколько секунд смотрит на эту страшную пустоту, пока сказанное плотником слово не заполняет её точь-в-точь.

– Клюкарза! – вскрикивает он.

– Клюкарза, – подтверждает Пуссен как можно спокойнее.

Теперь они говорят об одном: о клюкарзе, стамеске с изогнутым лезвием, таким острым, что входит в нежную древесину, как чайная ложка в сметану.

– Вчера она была, – лепечет Жозеф. – Точно помню, она у меня была.

И даже Гардель в укрытии шепчет про себя это роковое слово.

– Утром я нашёл твою сумку на этом ящике, – говорит Пуссен.

Жозеф вспоминает, в каком состоянии возвращался вчера в мастерскую после того дыма.

– В ней было всё, кроме клюкарзы, – объясняет Пуссен.

– Клюкарзы, – повторяет Жозеф.

Если она теперь где-то на корабле, то сам корабль – опаснее пороховой бочки возле камина. Прежде чем Март с Пуссеном успевают решить, что делать, из тени выходит Гардель.

– Я понятия не имею, что такое клюкарза, – цедит он сквозь зубы. – Но клянусь, если найду её, то применю к вам отнюдь не по назначению… Так, что вы никогда не забудете.

И он покидает ошеломлённых Пуссена и Жозефа.

В тот самый миг над ними, на нижней палубе, невольники наблюдают, как великан подтачивает толстое железное кольцо на своей лодыжке. Часами они дышали хором, чтобы не было слышно, как клюкарза скребёт металл. За ночь трудов кольцо заметно утоньшилось. Ещё немного, и достаточно будет рвануть с силой, чтобы оно сломалось и великан с отрезанным ухом пошёл сеять бунт по кораблю.

Вдруг клюкарза замирает. Все затаили дыхание. На палубе слышны выстрелы.

Гардель, наверху, только что дал несколько залпов в воздух. Преобразившись в военачальника, он собирает весь экипаж, будит спящих после вахты на правом борту, топает ногами, нагоняя страх на невольников. Он посылает двоих посадить Пуссена с Мартом под замок, потом разбивает оставшихся на взводы по десять человек, чтобы обыскать все три загона, где держат невольников.

Клюкарза, изощрённый инструмент, которую никто себе толком не представляет, стала дьявольским оружием.

– Обыскать всех! Выводите их по одному. Проверяйте кандалы. И осторожнее! У кого-то из них может быть оружие: эта штука легко вырежет сердце!

Матросы, которые открывают двери, вооружены до зубов. В небе над ними встаёт новый день.

Альма лежит в погребе. Силы оставили её ещё в середине ночи. Надежда медленно угасает. Она лежит на досках пола, под взглядом той, кого белые зовут Евой, но чьё имя – Умна. Однако с первым же выстрелом Альма всё понимает. Охватившая нижнюю палубу паника ещё глубже топит её во мраке. Она смутно видит очертания матросов, которые спускаются в погреб и по одной вытаскивают невольниц.

Когда за несколько часов до этого Альма протолкнула лезвие в дырку, ведущую в мужскую часть, великан отказался говорить ей, что обещал.

– Я не доверяю девчонке, которая говорит с белыми. Я скажу тебе имя корабля, где твой брат, когда наш будет свободен.

И он закрыл дырку. Альма же продолжала стучать в переборку. Шепча, что она – уже свободна, свободна, свободна.

А потом провалилась в ночь.

Великан с отрезанным ухом чувствует, что опасность приближается. Люди начали рыться в глубине их отсека, осматривать первых невольников. Они по очереди выводят их на палубу. До него остаётся человек сто. Он ещё может успеть. А суматоха их поисков ему поможет. Все три темницы будут открыты настежь. И тогда перед ним – все возможности.

Окружающие его товарищи не двигаются с мест. Они сопротивляются.

В начале плавания это были люди эфик из земель вокруг Старого Калабара или сереры из царства Салум. Они называли себя жителями такой-то деревни, рождёнными на берегу такой-то реки или в городе Тинма, самом прекрасном из всех городов. На нижней палубе они отчаянно звали своих земляков: кто из того же народа или того же села. В начале плавания один мужчина так и умер, оттого только, что никто больше не говорил на его языке. Тогда ещё были вечные стычки между фанти и чамба и все прочие ссоры, такие древние, что никто не помнит, из-за чего они начались.

Но, день за днём, они изменились. Они не забыли своих родных мест, но общий враг сплотил их. Они были всех цветов и оттенков. Теперь – все они чёрные.

Слышно, как матросы трясут измождённых, раненых, больных. Среди невольников пронеслось указание: ни плеть, ни тростниковая палка не должны ускорить их движений. Нужно тянуть время. И по всему кораблю, от носа до кормы, все медлят, мешкают, чтобы дать свободе последний шанс.

Капитан Гардель наблюдает за всем этим хаосом. Он понял, что они делают. Он снова выстрелил в воздух и хлещет отстающих. Чем больше сопротивляются невольники, тем крепче в нём уверенность, что времени в обрез. Они что-то готовят.

С бака доносится крик. Нашли деревянную рукоятку клюкарзы. Вожеланд потрясает ею, стоя на носу. Она забилась в щель в погребе.

– Мне нужно лезвие! – кричит Гардель с кормы. – А не кусок дерева!

Он бежит к фок-мачте.

– Продолжать! Обыскивайте всех и каждого!

Он подбегает ко входу в погреб, расталкивая жмущихся на баке женщин. Схватив фонарь, он спускается по ступеням, старпом за ним следом. Гардель суёт нос в рукав, спрыснутый одеколоном.

Отсек крохотный и совершенно пустой. Все невольницы ждут снаружи. Он светит фонарём по углам. Ведёт им вдоль дощатого настила.

– Мы несколько раз всё обыскали, – говорит Вожеланд.

– Молчите. Ищите оружие.

– Это не оружие, капитан.

– Посмотрим, Вожеланд, что вы скажете, когда оно лишит вас второго глаза.

Гардель у задней стенки отсека. Он ставит фонарь, трогает пальцем тёмный сучок на толстой переборке.

– Дайте мне ваш нож.

Он резко бьёт по чёрному пятну. Затычка вылетает с другой стороны.

– Вот оно, – говорит Гардель, – в задней части мужского загона! Быстро! Дайте мне пятнадцать людей, а лучше – двадцать. Прямо за этой стеной притаился вооружённый негр, и, возможно, уже без цепей.

Великан ничего не слышит. Всю ночь он держал лезвие в голых пальцах. Рукоять не прошла в дыру в переборке. Израненные руки все в крови и железной стружке. Он уже не слышит, как приближается гомон, как щёлкает кнут. Стена товарищей вокруг начинает редеть.

Притом резать уже почти нечего: металла осталось толщиной с ноготь, а дальше – свобода.

Когда кольцо наконец размыкается, когда великан встаёт на ноги, он чувствует, как в лоб ему упирается ружьё.

– Дёрнешься – убью, – говорит Гардель.

Вся палуба, бак и ют целиком заполнены невольниками и командой. Человеческое море на борту корабля. Они смотрят на великана, на самом верху грот-мачты. Его подняли и привязали стоймя к стеньге, над самым верхним парусом.

Сто часов. Такое наказание назначил капитан. Сто часов наверху, без еды и воды, после сотни ударов плетью. Правильно карать – тонкое искусство, в котором Гардель считает себя непревзойдённым мастером. Великан должен послужить уроком, но по прибытии быть годным для продажи.

Лазарь Бартоломей Гардель стоит рядом со штурвалом. И дышит полной грудью. Он избежал худшего. Чтобы спокойствие было полным, он приказывает запереть невольников по отсекам. До его нового приказа света они не увидят. Случившееся также дало ему повод задвинуть подальше Пуссена с Мартом, которым он не доверяет. Они сами подписали себе приговор. И прекрасно. Больше ничто не помешает его грандиозным планам.

Лишь один вопрос продолжает его мучить. Записка не говорит, где конкретно искать сокровище на острове. С какой стороны причаливать, когда они доберутся?

Новые приказы капитана проносятся по судну. Убрать нижние паруса, чтобы не сбил крепчающий ветер. Половина экипажа занята на манёврах, вторая продолжает заводить назад невольников. Один парень вырывается, когда его пытаются затащить вниз. Это Сум. Он узнал Альму, которой две женщины помогают спуститься в погреб. Он молча бьётся, пытаясь привлечь внимание сестры.

Трижды кошка-девятихвостка падает ему на спину, но он не издаёт ни звука.

– Не стегай его! – кричит Абсалон. – Он блаженный. Принадлежит лично капитану.

В конце концов Сум исчезает в чреве судна.

Альма, ослабшая как никогда, даже не заметила брата. А если бы заметила, возможно, не узнала бы.

Всё, что она поняла: старого призрака и Жо – двух последних свидетелей её свободы – заперли на замок.

В последний миг, уже спускаясь в погреб и прежде чем надолго закрыть глаза, она замечает наверху при вспышке молнии будто бы тёмный флаг – это великан в небе.