Альма. Ветер крепчает

49. Свет

По лесу растягивается колонна мужчин.

Глядя, как они смирно идут друг за другом, и не подумаешь, что это пираты. Однако они из той грозной семьи, которую флоты всех стран мира хотели стереть с лица земли пятьдесят лет назад.

Их около восьмидесяти, и они идут сквозь джунгли по узкому коридору. Все они разные, как и положено пиратам, но слишком свободные, чтобы соответствовать назначенному им образу: никаких железок в ушах, выставленных напоказ шрамов, чёрных повязок через глаз.

Некоторые из них такие старые, что вполне могли застать Чарльза Вейна или Оливье ля Буша. Другие похожи на переодетых детей – из-за выпавших зубов и желтушной кожи. В то утро в них нет даже знаменитого пиратского удалого веселья, оттого что разделались с врагом и притом от души позабавились. Они идут молча.

Во главе этой покаянной процессии, на носилках, где должна бы лежать добыча, четверо мужчин несут два бесчувственных тела. Чёрную девушку и белого паренька.

Слева от носилок, рядом с девчонкой, идёт великан без одного уха. Справа, положив ладонь на плечо мальчику, – старый пират.

Этот повидал всё. Он был старпомом ужасного Чёрного Барта, когда в 1722 году тот погиб на «Сокровище короны» в морях близ Африки. В двадцать лет он унаследовал его золотые зубочистки и чёрный флаг. Столько раз объявлялось о его смерти – будто его повесили или отрубили голову, – что ему дали прозвище в честь мифического чудовища, чьи головы отрастают, когда их рубят: Лернейской гидры.

Имя его – Люк де Лерн.

Жозеф на носилках открывает глаза.

– Темнокожий великан спас вас обоих, – говорит пират. – Вы сильно нахлебались. Девчушка плавает не лучше тебя, Жо.

Жозеф поворачивается к лежащей рядом Альме: ноздри её подрагивают. Его охватывает необъяснимая радость. Он пробует приподняться на локте, чтобы разглядеть её. Но тут же падает обратно.

– Не шевелись.

Люк де Лерн молча шагает рядом.

– А ещё эти птички.

– Птички?

– Над волнами порхали облаком мелкие птички, прямо над вами. По ним мои люди вас и заметили.

Старый пират тяжело переступает через лежащий поперёк дороги ствол.

– Я всё упустил, – говорит Жозеф.

– Это я всё упустил.

Люк заговорил тише. Он не хочет признавать ошибки перед своими людьми.

– Этот Гардель, гниль такая, оставил паруса. И был готов двинуться сразу. Время – вот что мы упустили, старина. Мне бы завалить за ним проход между рогов. Сделай я так, на этих носилках лежали бы сейчас пять тонн золота, которое мы сеяли бы за собой по лесу.

Люк де Лерн думает о призраках своих старых товарищей, которые наверняка сейчас смеются над его промахом.

– Золота на борту не было, – говорит Жозеф.

– Не пытайся меня утешать, старина.

Люк де Лерн всех зовёт «старина». Возможно, в этом секрет его вечной молодости.

– Я искал много месяцев, – говорит Жозеф. – Честное слово, золота на борту не было.

– А я тебе говорю, что было. И до сих пор там. Четыре с половиной тонны чистого золота.

– Но где именно?

– Не знаю, но у меня есть на то все свидетельства. Кто эта девчонка?

Жозеф не отвечает.

Он думает об остальных. О тех, кто по-прежнему заперт на нижней палубе. Это из-за них он не подал сигнала. Потому что даже без сокровища надеялся, что Люк де Лерн захватит корабль, ведь старый пират не продаёт невольников. Он возвращает им свободу.

Чем дальше они идут, тем сильнее деревья оплетают папоротники с белыми орхидеями. На лес начинает падать морось. Должно быть, у птичек око праздник там, наверху. Они пируют на цветах.

– Кто эта девчонка? – повторяет вопрос пират.

– Я не знаю.

Сквозь ветви начинают угадываться очертания чего-то чёрного между вершин. Это тень «Гидры», четырёхмачтовой шхуны Люка де Лерна. Пират поднял свой огромный корабль на деревья, ближе к небу. Перенёс наверх по дощечке. Только снял мачты и реи, из которых собрал плоты. Он живёт теперь со своими людьми над лесом. Раз его изгнали из всех морей, приходится довольствоваться небом.

– Она может остаться, если хочет, – говорит Люк.

– Кто?

– Девчонка.

– Ни за что, – раздаётся рядом с Жозефом низкий голос Альмы. – Где мой лук?

В тот же миг Лам смотрит на девочку, только что вошедшую в камбуз.

«Братья», небольшой бриг, принадлежащий братьям Джонс из Ливерпуля, скользит к Мексиканскому заливу и Луизиане, оставив пыль Карибских островов позади.

Лам давно приметил эту девочку, чья кожа ещё темнее, чем у него. Они, должно быть, ровесники. На всех, с кем сталкивается, она смотрит с какой-то надменностью, хотя сама им по пояс.

Она ночует не на нижней палубе, с остальными невольниками. Но и не на корме, с теми, кто прислуживает офицерам, как он. Она живёт одна где-то на носу, под баком, по ту сторону загородки, куда он ни разу не заходил.

Лам заметил, что некоторых невольников нарочно определяют на особое положение, чтобы остальные хотели на их место и для того вели себя примерно. Лам совсем не хотел становиться лакеем капитана Харрисона. Он даже не знает, что значит слово «лакей». Он просто надел нелепую одёжку, которую ему дали. И делает то, что ему говорят. Слушает капитана, который запирается у себя в каюте, играет на клавесине и отдаёт приказы всему кораблю, не показывая наружу носа.

На глазах Лама помощник кока протягивает девочке ведро кукурузы.

– Так жалко тебе всё это давать. Хорошую кукурузу… Даже червь не побил.

Он прогоняет её жестом. Но девочка не двигается. Он делает вид, что не понял.

– Тебе что, ещё и муки?

Она не утруждает себя ответом. Помощник кока уходит за вторым ведром.

– Проваливай.

Она по-прежнему не двигается, только слегка кивает подбородком на Лама, который смотрит на неё большими глазами.

– Эй ты! Помоги ей с вёдрами.

Лам подходит, берёт одно ведро. Поскольку девочка всё стоит, он берёт и второе. Она идёт впереди. Резко стуча босыми ногами по полу. Ноги у неё очень длинные для её возраста. У двери в загородке она останавливается. Один из охранников ей открывает. И говорит Ламу:

– Ты – сразу назад. Чтобы отнёс вёдра и вернулся, я жду.

Вдвоём они пересекают залитую солнцем пустую палубу. Мокрые доски жгут ноги. Прямо под ними, в мужском загоне, должно быть, нестерпимый зной. Капитан Харрисон велел установить вентиляционные трубы, но от них никакого толку.

Дети проходят под бак и останавливаются в тени, возле дверей с двумя створками. Девочка приседает. Она тянет Лама за полу ливреи, чтобы он тоже присел.

Наклонив голову, она делает вид, будто перебирает кукурузу.

– Я тебя знаю, – говорит она.

Лам слушает её голос, говорящий на языке отца.

– Я видела тебя на реке, с теми перекупщиками. Я из Бусы. А ты был тогда на реке Кворра.

Лам затаил дыхание. Доверять нельзя никому.

– Твоя сестра любит тебя. И ищет. Ты даже не знаешь, как сильно она тебя любит и ищет.

На этот раз сердце Лама начинает таять. Оно размякает вместе со стыками половиц.

– Тебя зовут Лам. Я – Сирим.

Он плачет.

– Твою сестру зовут Альма. Она моя подруга. Когда она уехала, моё селение сожгли. Фулани забрали пятьдесят воинов из моего царства. Обычно они забирают только мужчин, на продажу. Но меня они тоже взяли.

– Почему? – спрашивает Лам.

Девочка встаёт. Он тоже.

Она толкает одну из створок. Лам заходит внутрь.

– Чтобы я заботилась о ней, – говорит Сирим.

Её запах он чувствует прежде, чем видит.

Дымка.

Лам стоит с вёдрами в руках. Подходит, прижимается мокрым лицом к лошадиной щеке.

Сквозь приоткрытую дверь тянется золотистая полоска от солнца. Дымка принимается рыться мордой в ведре, которое Лам всё ещё держит. Поднимается белое мучное облако.

Сирим смотрит на мальчика с лошадью, окружённых этой белизной.

Она стоит за ними, в нескольких шагах. И думает, что однажды счастливые времена вернутся. Однажды снова пробьётся свет.

Давайте дружить!

Дорогой читатель, мы хотим сделать наши электронные книги ещё лучше!

Всего за 5 минут Вы можете помочь нам в этом, ответив на вопросы здесь.

Примечания