Альма. Ветер крепчает

41. Под грузом тайн

Следующие три дня Жозеф в одиночку трудится над решётчатым люком для погреба. От начала до конца работ ни облачка на небе, ни ряби на море или в парусах. Корабль раскалён до предела. Когда палубу поливают, чтобы доски не рассохлись, над ней поднимается пар.

Все инструменты Жозеф хранит в холщовом мешочке на поясе. По эту сторону перегородки все острые и режущие предметы нужно держать при себе, вне досягаемости невольников. Это строжайшее правило. Даже на бочках здесь обручи из каштана, чтобы ни один кусок металла не мог послужить оружием.

С восхода солнца Жозеф на баке. В девять он делает перерыв, пока заточённых в погребе женщин выводят наружу. Он ждал только этой минуты: когда появится та девчонка.

В первый день она не обращает на него внимания. Сидит на корточках вместе с остальными, совсем рядом. Смотрит на матросов, которые растягивают парус, чтобы на невольников падала тень. Накануне у двух женщин от солнца случился обморок. Девушка не двигается, зной её не берёт. Жозеф смотрит на её сухую кожу: только у крыльев носа блестят две бусинки пота.

Во второй день по рядам невольниц пускают ведро, чтобы они умыли лицо и шею. Пригоршни морской воды из ведра мало. Женщины хотели бы окунуться в неё целиком.

Ни дуновения. Девушка смотрит на паруса над головой, которые не понимают, где ветер. Движутся лишь её зрачки.

– Где мой лук? – спрашивает она вдруг, не глядя на Жозефа.

Он поднимает голову. Женщины вокруг, кажется, не слышат их. Они ждут, когда до них дойдёт ведро.

– Его спрятал Пуссен, – отвечает он. – Как тебя зовут?

– Альма.

Он бесшумно повторяет имя. Будто смыкает на миг губы, переводя дыхание.

Чуть погодя он шепчет:

– Ты получишь свой лук назад, Альма…

– Ты говоришь, что я свободна, а потом бросаешь. Ты такой же, как они все.

На этот раз они встречаются взглядами. Но её глаза, не задерживаясь, скользят дальше и устремляются вдаль, оставляя Жозефа беспомощно сгорать от стыда. Да, он как все они, делает свою грязную работу, отнимая у пятидесяти женщин всякую надежду, кроме пары пригоршен солёной воды.

На третий день ветра по-прежнему нет. Жозеф всё работает. В люк спускаются матросы. Пока женщины наверху, они жгут в погребе смесь серы и пушечного пороха для дезинфекции, как делали вчера в корме. Едкий запах только забивает ядовитую вонь темницы. Дым валит сквозь решётку, которую Жозеф заканчивает ставить на люк. Дым относит в сторону, и он скрывает невольников.

Альма, пользуясь этим, подходит ближе. Пора.

– Жо…

За всю жизнь лишь несколько людей звали его так. Мальчик, с которым он бежал из приюта в Париже. Его звали Мухой, и он стал ему как брат. Да ещё один старик, который ждёт его в конце этого пути.

– Я не думаю, что ты такой, как они все, – говорит Альма.

Он не видит, что она приблизилась ещё.

– Здесь много несчастья, – говорит она.

– Знаю.

– Ничего ты не знаешь. Взгляни на эту женщину. Знаешь ли ты, например, как она называла любимого сына? То слово, которое одна она шептала ему на ухо? Знаешь ли, что обещала ему? Ты ничего не знаешь, Жо.

Он перестаёт работать. И ищет взглядом женщину, про которую говорит Альма.

– Важно только то, – продолжает она, – о чём знает один или двое. Все они живы, потому что у них есть свои тайны.

Альма теперь совсем рядом. Слова текут свободно, как во времена, когда она рассказывала брату сказки.

– Ты знаешь, что вот она в детстве болтала с деревьями? А кто из них купался в реке, пока вся семья спала, знаешь? Ты видишь в недрах корабля только одну боль, будто это огромный зверь попался в ловушку. На самом же деле их сотни, разных.

Надсмотрщики, кашляя, отвернулись от дыма. Альма стоит к Жозефу вплотную.

– Подумай о чём-то, что знаешь только ты один, – шепчет она.

Жозеф замер, не в силах вздохнуть.

Ему шесть лет. Он ещё не сбежал из приюта. Он придумал, будто дама, которая заведует бельём, – темноволосая женщина с короткой стрижкой, – будто она его мать. Но он не должен никому об этом рассказывать.

В основном она стирает директорское бельё, поскольку директор считает, что у воспитанников слишком грязные души, чтобы ходить в чистом. Но, встречая в коридоре бельевую даму в белом переднике, он замедляет шаг. Она на него даже не смотрит. Бока её покачиваются при ходьбе и порой задевают стену. С ног до головы от неё пахнет мылом. И Жозеф уверен: потому она и не заговорила с ним ни разу – чтобы никто не догадался.

Один раз в год, на праздники, простыни и рубахи стирают. Как раз перед тем, как приют посещают щедрые сердобольные барышни. После этой большой стирки Жозеф делает вид, будто нашёл в свежих простынях спрятанное письмо от той дамы. Он не говорит о нём даже своему другу Мухе. Ночью он читает письмо, хотя и совсем темно и читать он не умеет. Начинается оно всегда «Мой милый мальчик». А заканчивается «Я обнимаю тебя крепко-крепко». Жозеф аккуратно складывает письмо, пусть никакого письма и нет, и зарывается носом в матрас, вдыхая запах чистоты.

Суматоха. Невольницы пытаются пересесть. Дым стал плотнее и удушливей. Надсмотрщики вмешиваются, что-то кричат. Всех отводят подальше от люка. Жозеф, кашляя, отчаянно ищет Альму.

Она ушла с толпой. И больше на него не смотрит.

В любом случае дело сделано. Она добыла что хотела.

Матросы с потухшими дымовыми ящиками вылезают из погреба. Всё снова стихает. Раскалённый солнцем воздух по-прежнему не движется. Жозеф кончил работу. Он возвращается на корму в растерянности. Ему до сих пор трудно дышать.

Когда на следующий день Жозеф открывает глаза в своём гамаке, вокруг ещё темно. Он держал вахту на правом борту, так что уснул от силы пару часов назад. Что-то его разбудило. Давно забытый звук. Так море ласкает борта. Он встаёт, поднимается на палубу.

И тут же чувствует, как воздух треплет волосы. Ветер вернулся. Жозеф идёт на ют. Паруса вздуваются в лунном свете. По морю дрожью бежит рябь. Корабль снова в пути.

– Пока ты был занят удобствами невольниц, я, малец, размышлял о нашем деле.

Капитан Гардель стоит позади него, за клетками бывшего курятника. Он облокотился на перила на самой корме. Жозеф его не заметил. Они одни.

Он сразу видит, что в лице Гарделя что-то изменилось. Глаза стали шире. Ноздри подрагивают. Капитан смотрит на пену за кормой и на белеющий в ночи торговый флаг. Время от времени он взглядывает на двух рулевых за штурвалом, по другую сторону пустых клеток.

– Мне сказали, ты три дня возился с двумя несчастными решётками для погреба, – говорит он Жозефу, вдыхая влажный ветер.

– Так вы не потеряете лишних жизней и денег, капитан.

– Будешь учить меня моему ремеслу?

– Там было так мало воздуха, что даже свеча гасла. Живая невольница стоит тысячу ливров. Ну а мёртвая…

– Замолкни. Ты в этом ничего не смыслишь.

У капитана Гарделя лишь два правила: набить в судно как можно больше невольников, а затем как можно скорее идти к островам. За двадцать пять лет он успел убедиться в верности своего подхода. Если увеличить количество товара и скорость судна, то даже с потерями выручка перекрывает выгоды от тех небольших удобств, которые предоставляют невольникам отдельные редкие экипажи.

Только одну женщину он искренне хочет спасти – ту, беременную, в шлюпке. Дважды – в Бостоне и в Картахене – он видел, как око продавали с молотка. Покупатели были готовы на всё, чтобы заполучить их в качестве «негров с талантом» или «домашних негров». И цена доходила до десяти тысяч ливров, если вдруг кто-то влюблялся в голос око, у которой была мета песен.

Но уже несколько часов, как даже невольники око для него больше не существуют. Гарделя ослепляет мечта куда грандиознее. Он уже чует запах старой кожи, которой обиты сундуки с сокровищем. Слышит, как звенят в его руках золотые монеты.

Капитан заговаривает тише, как будто кто-то может их услышать. И оглядывается по сторонам.

– Подойди ближе.

Жозеф подходит. На это он и надеялся. Страх, что за ними следят, выдаёт всех, кто обнаружил клад.

Гардель достаёт из кармана маленькую чёрную книжку.

– Что это? – спрашивает он.

– Не знаю, – говорит Жозеф, наклоняясь поближе.

Он медлит. Играть болванов он умеет прекрасно.

– Это книжка Жака Пуссена?

– Это Библия, парень. Библия.

– Он очень обрадуется. Он всюду её обыскался.

– Помнишь тот череп между рогов быка…

– Да…

– И то, что север с югом перевёрнуты, помнишь?

Как же ему не помнить? Жозеф внимательно слушает. Начинается всё превосходно.

– Если повернуть пергамент севером кверху, как на картах, – говорит Гардель, – то вместо рта и глаз черепа можно кое-что прочесть: XIX, 01,10

– Ага. И что?

Гардель открывает Библию.

– «…И вот, некто, именем Закхей…»

– Простите?

– «…начальник мытарей и человек богатый…»

– О чём вы?

– Лука, глава девятнадцать, стихи с первого по десятый.

– Как-как?

– Бычья голова – это и правда святой Лука.

Жозеф делает вид, что с трудом следит за его мыслью.

– Глава девятнадцать, стихи с первого по десятый, Евангелие от Луки: «И вот, некто, именем Закхей…»

– Закхей…

– «…человек богатый…»

– Богатый… – повторяет Жозеф.

Он открывает рот, будто начинает догадываться, но тут же закрывает обратно и делает смущённое лицо.

– Простите. Я не понимаю.

Гардель хватает его за шею. Сперва Жозеф думает, что он тут же бросит его через перила в бурлящую воду, но капитан тянет его в другую сторону – к широкой лестнице, ведущей к каютам. На последних ступенях Жозеф спотыкается. Капитан подбирает его с пола и тащит за собой до самой двери. Отпирает оба замка. Теперь Гардель берёт Жозефа за загривок и, проведя, как марионетку, к столу, тычет лицом в разложенную на нём карту. Молча он упирает палец в крохотный островок к востоку от Сан-Доминго, недалеко от Пуэрто-Рико.

И, несмотря на дрожь пламени, Жозефу удаётся прочесть одно слово, в паре сантиметров от его глаз: Закхея.

Жозеф улыбается. Он так долго ждал этой минуты. Человек за его спиной не только страшен, но и умён.

– Закхея?

Жозеф хотел, чтобы Гардель сам нашёл это место. Чтобы путь к разгадке обернулся крутым склоном и уже ничто не смогло бы его удержать.

– Так значит, здесь… – говорит Жозеф.

– Да, здесь, – произносит Гардель, медленно выпуская его шею. – Здесь. В пяти днях пути.

Жозеф пытается повернуть голову, чтобы взглянуть на него. И походя замечает тень ящиков под капитанской койкой. Ради них всё и делалось. Ради содержимого этих двух ларей в кроватной нише посреди океана.

Позади них скрипнули доски пола. Они оборачиваются.

Это Жак Пуссен, бледный как смерть. Это он вошёл в каюту.

– Я ищу Жозефа Марта, – говорит он.

Гардель, напротив него, страшен. Он сверлит его голубыми глазами. Что плотник успел услышать из их разговора?

– Мне нужен Март, – повторяет Пуссен.

Капитан выпускает Жозефа. И вытирает руку о сюртук.

– Забирайте. Мне он больше не нужен.

– А это?

Пуссен показывает на лежащую на столе книгу.

– Кажется, это моё.

– Она мне тоже больше не нужна, – говорит Гардель. – Не разбрасывайте свои вещи.