Альма. Ветер крепчает

25. Словно мираж

С берега видно, как с каждым пушечным залпом «Нежную Амелию» заволакивает дым, а через две секунды раздаётся грохот. Капитан Гардель приказал бросить якорь. Громом пушек он сообщает о своём прибытии.

Жозеф Март сидит на верху фок-мачты и разглядывает селение, растянувшееся по обе стороны от белоснежного форта. К угловатой громаде форта поднимается широкая лестница, над башней угадывается флаг с цветными полосами.

Форт Шама построили португальцы, но уже больше века он принадлежит голландцам. И четыре шхуны, покачивающиеся в заливе рядом с французским кораблём, прибыли как раз из Амстердама. По всему африканскому побережью европейцы держат десятки таких укреплений, которые соперничают за контроль над торговлей невольниками.

На мачте Жозеф Март привязывает последний слаблинь, плотно притягивая парус к рее, затем, как канатоходец, пробегает по ней несколько шагов и слезает вниз по пеньковым выбленкам на вантах.

Гардель, вне себя, кричит, чтобы спущенную Вожеландом шлюпку втаскивали обратно.

– Мы не спустимся на берег, капитан?

– А вы поглядите, что к нам идёт!

Две длинные пироги отчалили от пляжа и готовятся пересечь волну, нарастающую где-то на пушечный выстрел от корабля.

На сотни километров вокруг берег защищает бор – опасная волна, которая встаёт стеной и опадает в считаных метрах от берега. Чтобы пересечь такую, нужно её приручить, нужно родиться на дне пироги или искать в ней смерти. Гардель знает, что у Шамы бор не такой страшный, как в других местах, но не желает рисковать ни капли.

Пироги, толкаемые вперёд десятком вёсел и маленькими жёлтыми парусами, перевалились через волну. Теперь они идут прямо к «Нежной Амелии». Авель Простак с завистью смотрит на спускающегося по вантам Жозефа. Тот спрыгивает на палубу и, улыбаясь, обнимает его за плечи:

– Я тут ни при чём, клянусь тебе!

Жозефа назначили в число тех, кто сойдёт на землю. Он не имеет ни малейшего понятия, с чего капитан решил оказать ему эту милость. Они отправятся на приветственный обед, который власти форта устраивают для офицеров их судна. На нём должны обсудить, как идёт торговля невольниками в здешних землях, и назначить все торги на ближайшие дни.

Будь его воля, Жозеф охотно отправил бы на берег Авеля, как тот и мечтает. Самому Жозефу лучше быть на борту. Он не хочет оставлять без присмотра большую каюту. Он по-прежнему уверен, что золото, которое он ищет с самого Лиссабона, спрятано в двух запертых на замок ящиках под капитанской койкой.

– Принесёшь мне немножко земли в кармане? – спрашивает Простак.

Жозеф улыбается снова. И как угораздило этого большого ребёнка попасть на такой корабль? Здесь ему явно не место, как и тем несчастным больным поросятам, которых несколько дней назад волна слизнула прямо с палубы. Как и им, Авелю, возможно, было бы лучше в морской пучине.

Оба матроса не догадываются, что в этот самый миг по ним проходится идеальный круг подзорной трубы.

Губернатор форта расположился на крепостной стене. Он пристально осматривает каждого матроса и каждый дюйм корабля. На нём рубашка с жабо и белый парик, он насвистывает какой-то оперный мотив, а рядом стоят две фляжки спиртного. Он отмечает, что на палубе порядок, тросы аккуратно скручены. Задерживается на лице Амелии, вытесанном на носу судна и в последние дни заново выкрашенном в жёлтый. Заботятся об этом корабле превосходно. Йон Якобсен удовлетворённо оглядывает нескольких офицеров, которые переоделись по случаю в парадные мундиры.

– Французы… – говорит он. – Последние пару лет они снова начинают здесь появляться. Во время войны их было почти не видно.

Он только что узнал фигуру Лазаря Бартоломея Гарделя, грозного делового партнёра, которого он частенько принимал в Шаме.

– Какой войны? – раздаётся за его спиной голос.

– Сразу видно, Моисей Аркан, что тебя долго не было. Америка освободилась от англичан. И догадайся, чью сторону заняли французы.

Он смеётся, опуская трубу.

– Уж представь, не английской короны. Ты, видимо, был совсем далеко, раз ни о чём не слышал.

– Да, очень далеко, – говорит Мози.

– Долгое время, – продолжает Якобсен, – англичане гонялись за французскими торговыми судами. Мы их больше не видели. Или же их приходилось сопровождать военным кораблям с пушками на обеих палубах. Так что принимать таких гостей было весьма накладно.

Губернатор Шамы прерывается на глоток из серебряной фляжки. И внимательно разглядывает гостя.

К этому форту на Золотом Берегу Мози шёл напрямик, через реки, леса и саванну. Свой путь по побережью он хотел начать отсюда: он обыщет все корабли, все невольничьи бараки и колонны пленных, подвалы всех фортов до Анголы или даже до Занзибара – и найдёт сына.

– Так, значит, Аркан, выйдя из своего уединения, ты первым делом направился к старому другу Якобсену, в его форт Сен-Себастьен при Шаме?

– Я разбираюсь в правильных домах, – отвечает Мози.

Губернатор строит довольную мину и ставит флягу на место. Чуть менее твёрдой рукой он вновь подносит к глазу подзорную трубу.

– К тому же, – прибавляет он, – разве я не единственный, кто до сих пор на своём посту, после стольких лет?

Он опять опускает трубу и изображает жалкую пародию на поклон.

– Его Величество Якобсен, император побережья!

Смеётся он один.

– Ну, рассказывай, Аркан! Ты снова в деле?

Мози глядит на подошедшие к кораблю пироги. В них спускаются капитан, старпом, врач и ещё люди.

– Я ищу одного-двух невольников для хорошего заказчика, – говорит Мози.

– Не вовремя ты. Только что пожаловали французы. А ещё в заливе четыре судна из Амстердама, у которых на борту пока ни одного негра. Но для Моисея Аркана я, может быть, подыщу парочку отборных экземпляров.

– Я хочу выбрать сам. И хочу посмотреть всех. Всех, кто есть у вас в закромах.

Йон Якобсен всё смеётся.

– Ты не изменился, Аркан. Мы с советниками это обдумаем… Приходи к нам завтра.

Не сводя глаз с океана, губернатор забирает обе фляжки – единственные его советницы за всю жизнь. Он кладёт их по карманам. Пироги с пассажирами как раз переваливаются через бор. Они долго выжидали, притаившись под волной, и вдруг, выпрыгнув, взбираются на стену пены.

Шамских гребцов на пирогах знают даже в Порто-Ново. Они лучшие на побережье. И играют с волной, как котёнок с комом пыли.

Когда Йон Якобсен наконец оборачивается, Моисея Аркана уже нет.

Мози спускается по лестнице, которая идёт вниз от двойных ворот форта. Он смотрит на деревню Шама. Когда-то всё для Мози началось именно здесь. Он, сын рыбаков фанти, пришёл сюда в двенадцать лет: его наняли гребцом на пирогу. Десять лет спустя он стал Моисеем Арканом, одним из тех, кого звали gold takers: главных перекупщиков живого товара для проходящих судов.

Он идёт к пляжу. Для западной части селения Шама, где живут рыбаки и гребцы, серый песок служит площадью. А по другую сторону форта, на склоне, расположились кварталы крестьян, ремесленников и всех, кто живёт землёй. Эти два мира враждуют с начала времён. Губернатор Якобсен научился раздувать угли их войны, чтобы продавать оружие и спиртное.

Пироги прошли волну. Поскольку из-за своей осадки они не могут причалить к берегу, к ним на смену спешат другие, поменьше, чтобы пассажиры не замочили туфель и шёлковых чулок.

Мози снова чувствует ногами прохладный песок. Он видит, как группа людей направляется к форту, поднимается по ступеням, как им открывают двери два юных стражника в красно-синей форме и слишком просторных шляпах.

Какого-то паренька не пустили на входе. Это Жозеф Март. Спутники, гогоча, бросают его у дверей.

Несколько огорошенный Жозеф бродит по крыльцу, под насторожёнными взглядами стражников, которые не старше него самого. Наконец он спускается обратно. Затем идёт на пляж и садится, привалившись к скале, возле которой кучка людей затаскивает пироги на ковёр из ракушек.

Суда вдали смотрят на землю.

К Жозефу подходит какой-то мужчина и спрашивает по-французски:

– Одежда неподходящая, да? Угадал?

– Откуда вы знаете? – удивляется Жозеф.

Мози улыбается, впервые за многие месяцы.

– Раньше я часто такое видал. Говорят о сытном ужине, берут с собой голодного юнгу и оставляют его на крыльце, якобы из-за неподобающего вида. Остальных это смешит.

– Вы думаете, губернатор правда выставил меня из-за одежды? – спрашивает Жозеф.

– Вся его власть только в этом, – объясняет Мози. – Он наряжает солдат, белит заново башни, пьёт, играет со своими двадцатью пушками… Что ещё ему остаётся? Нужно чем-то распоряжаться. Он хочет, чтобы его гости одевались как в старой стране, куда он никогда не вернётся.

– Почему не вернётся?

– Потому что завтра он умрёт от лихорадки, как и все прочие.

– Кто вы? – спрашивает Жозеф.

Мози смотрит на сидящего напротив мальчика. Сколько ему? Он вдруг вспоминает дочь. Да, ему, должно быть, как Альме.

– Сколько у вас невольников на борту? – спрашивает он Жозефа.

Мози заговорил с ним, только чтобы выведать это.

– Я не имею права рассказывать, – отвечает Жозеф.

– Тогда и я буду молчать. Прощай.

Он уходит.

– Ни одного! – кричит Жозеф, чтобы его удержать.

– Что?

– На борту ни одного невольника. Мы первый раз бросили якорь.

Мози кивает и удаляется. Теперь он знает, что на французском судне Лама нет. И знает, что голландцы тоже стоят без груза. Осталось только проверить, не сидит ли его сын в застенках форта Шамы, и двигаться дальше.

– Вы так и не сказали, кто вы, – окликает его Жозеф, идя следом.

Мози останавливается.

– Меня зовут Мози.

Он сказал это имя для себя, чтобы забыть на миг Моисея Аркана, стереть тень в шляпе, которую солнце чертит перед ним на песке.

И вот его глаза скользят до другого конца пляжа.

В вечернем свете возникает короткая колонна людей, окутанная паром, словно мираж.