Дары инопланетных Богов

Тот же праздник, но обернувшийся конфузом

Когда Нэя попыталась опять сблизиться с Ифисой, вспомнив о ней после долгой разлуки, она обратилась к Реги-Мону с просьбой найти Ифису. Он обещал разыскать её, но Ифиса не находилась. Возникло подозрение, что она прячется от всех старых друзей. Старое место жительства она сменила, и одни не знали, где Ифиса теперь, а другие не захотели сообщить её нового адреса. И вот она явилась с видом гордым, как всегда, но совсем на себя прежнюю не похожая. Небрежная одежда, кое-как собранные волосы, припухшие веки и отсутствие всякой косметики делали её неузнаваемой. Она держалась отстранённо от Нэи, будто не было их дружбы и искренней привязанности. За столом она также делала вид, что Нэя ей малознакома. Ела, пила и молчала. А когда все развеселились, разговорились, Ифиса с умышленной развязностью вдруг обратилась к Нэе, — Ну что? Зажгла с ним зелёный огонь в Храме Надмирного Света?

Все присутствующие женщины замолкли, желая уяснить, кто такая Нэя. Чья-то жена или… Нэя промолчала, сделав вид, что выбирает себе закуску по вкусу.

— Представляю, какое роскошное у тебя было платье! — продолжала гнуть свою линию Ифиса. — А его плохо как-то представляю в наряде жениха. Думаю, что вид его был весьма странен, если не сказать комичен. Он же не являлся любителем подобных торжеств, насколько я его помню. И в Храмы он никогда не ходил.

Нэя промолчала, предоставив Ифисе и всем прочим самим решать, зажигала она зелёный огонь в зелёной чаше в Храме Надмирного Света с Рудольфом или нет. Но это было только начало спектакля одного актёра. Причём, на такую тему, разрешения на которую Ифисе никто не давал.

— Помню я тот незабываемый вечер у Гелии, когда вся столица бурлила и наводнилась гуляющим народом в честь праздника Мать Воды. Улицы были наполнены густыми запахами готовящейся или подгоревшей еды из домов яств, мешаясь с растительным ароматом цветов, разбросанных по всем дорогам и истоптанных веселящимися толпами… У Гелии в доме накрыли роскошный стол. Гостей столько назвала, что не продохнёшь от пота и жутких духов дешёвых потаскух, которые перебивали те тонкие ароматы, что позволяли себе изысканные женщины, тоже бывшие там. Но сама Гелия растворилась неизвестно где, неизвестно с кем. Так что мы гудели без хозяйки. Помнишь, Нэюшка?

— Нет. Забыла отчего-то. Столько событий произошло с тех пор… — Нэя даже не повернула головы в сторону бывшей подруги.

— Как же возможно забыть такое? Ты же осталась вместе с якобы мужем хозяйки на правах якобы его жены. Понятно, что вам ни до кого не было и дела. А у гостей-то интерес к вам не пропал даже во время праздничного обжорства. Необычный высоченный красавец и юная хрупкая тихоня… никому бы и в голову не пришло, что ты способна оттеснить саму Гелию…

Зачем она такое говорила?! Хотела задеть? Унизить и поставить Нэю ниже всех присутствующих? Нэя едва не подавилась кусочком фрукта, который мусолила только для того, чтобы занять свои руки. Она ничего не ела, поскольку они с Рудольфом хотели поужинать в «Ночной Лиане». Некоторые из приглашённых посмотрели на Ифису с неодобрением. Но уже ничто не могло остановить явно душевно расстроенную женщину, или она пришла уже в подпитии? К тому же сев рядышком, она искусно разыгрывала как бы общение наедине. Как бы, не замечая застольную публику, заполняя хорошо поставленным актёрским голосом всё помещение.

— Под самое утро я вошла в большую и вечно неубранную столовую Гелии, чтобы передохнуть в тишине, а он там что-то искал, как вор, забравшийся в чужой дом. «Ты чего тут ищешь»? — спросила я. А он мне: «Кто-то успел очистить все карманы моей куртки. Она тут валялась, на диване у стола. Не о деньгах я жалею, а об одной вещичке». И бывает же такое совпадение, входит один из гостей, лицом бел как мертвец и, приближаясь на полусогнутых ногах, протягивает ему трясущуюся ладонь, в которой лежит огромное кольцо с жутко пылающим камнем. Я обомлела от такого дикого зрелища. Рука этого воришки, надо добавить, на какое-то время и после оставалась парализованной. Рудольф схватил кольцо, а этого дурня развернул к себе спиной и так пихнул, что он вылетел из столовой и загремел уже в прихожей. Догонять он его не стал, тот умчался прочь с невероятной прытью сам. С чужими деньгами, понятно. Но Рудольф о деньгах и не вспомнил. Сунул кольцо в куртку, а сам ухмыляется. «Думаешь, он случайно сюда пришёл»? — спрашивает у меня. Я молчу. «Нет. Это я послал ему мысленный приказ, немедленно вернуть то, что этот воришка посмел утащить. А деньги пусть себе на лечение оставит. Он ещё убедится, как плохо брать не своё». Я у него спросила, что с Нэей? Где она? А он указывает на сердце и говорит: «Она теперь живёт тут». Помню, я подумала, как могла ты, кружевная душа… Чего уставились? — спросила она грубо у собравшихся гостей, хотя сама же и навязала им свои откровения. — Ешьте себе! Обсуждайте свои собственные делишки, не для ваших ушей говорится! — голос Ифисы звучал как приказ хозяйки своим слугам. Замолчали даже те, кто о чём-то переговаривался и мало вникал в её пафосный вступительный монолог. Ни о каком послушании речи и не шло, публику заинтриговало повествование. Тут Ифиса приосанилась, поскольку добилась желаемой тишины. Властность избранной особы и презрение ко всем были наигранными, и все вдруг приняли навязанную им театральную постановку.

— Скиталица не по выбору сердца, а по несчастным обстоятельствам своей судьбы, я никогда не осуждаю слишком строго никого… Тут он по-хозяйски заявляет мне: «Проследи, пожалуйста, за поведением животных, ты же понимаешь, во что они способны превратить дом этой без меры гостеприимной хозяйки»? Я ответила, — «Тут не скотная ферма и не дикие джунгли, животных нет. Не считая одного, которое посягнуло на то, что не ему предназначено». Я имела в виду того несчастного, кого он и пнул, а он вдруг рассвирепел на меня.

«Тут всё принадлежит мне»! — отвечает, — «и это моя милость, что я никого не вышвырнул отсюда, а дал покувыркаться им на щедром выпасе. Нашли убогую умом и питаются за счёт её желания быть блистающей. Только что она получает взамен? Ты вот совсем другая. Орали, топали как пирующие нечистые духи». Я ему, глядя в глаза: «А сам ты, что тут делал под их гул и визг»? Он молчит, глаза отвёл, поскольку полностью признал мою правоту… — тут Ифиса пристально взглянула в лицо Нэи, зарывшейся в собственную сумочку якобы в поисках чего-то.

— В чём же была твоя правота? — спросил один из гостей, — если он находился на территории своей жены Гелии, а ты там была в гостях. Ах! — добавил он, — помню я эту дивную Гелию! Был как-то и в её домашнем обиталище. Пришёл туда со своей подружкой, юной актрисой. Я как раз декоратором-оформителем сцены тогда работал. Но вот быть приглашённым к столу, да ещё на праздник, такого не удостоился… Там собирались лучшие деятели массового зрелищного искусства, а ты обзываешь их «нечистыми духами». Нехорошо!

— Вообще-то это он их так обозвал, — перебила его Ифиса. — Но, увы! Он был прав. Как иначе охарактеризовать все те сборища, что набивались в дом Гелии? Гелия же никогда не контролировала, кто и кого притащил с собою. Вечно набьются какие-то разбойничьи рожи, разбогатевшие не пойми на чём, с какими-то бродячими танцовщицами под мышкой. Кто они, откуда? Разве Гелия это выясняла? Она воображала, что её дом — сакральный центр, открывающийся для одарённых людей, а она сама воплощение жрицы Матери Воды. Что она реаниматор древнего прекрасного культа, царившего некогда в Паралее и уничтоженного корыстными манипуляторами — современными жрецами Надмирного Света… — тут Ифиса пролилась обильным пустословием, чтобы замаскировать тот удар, который умело нанесла Нэе. — А уж льстецы, воровки и прочие попрошайки, одарённые наглостью, не заставляли себя ждать! Набивались к ней в таком количестве! — она искоса, но зорко следила за мимикой лица Нэи, но та напустила на себя отстранённый вид, будто рассказ не имел к ней никакого отношения.

— Я искренне рада, что ошиблась тогда в своих прогнозах. Рада, что ты с ним счастлива… — завершила она свою странную повесть.

— Закрой свою очаровательно-зубастую пасть! — вдруг рявкнул Реги-Мон со своего места в углу. Поскольку он единственный не сел за общий стол и, сидя в одиночестве, держал в руке зелёный бокал, в котором была чистая вода. — Тут не место для нравоучений. Тут тебе не школа для девочек из рабочих кварталов, где ты преподаёшь им нормы этического поведения в обществе.

Ифиса — обличитель чужих пороков, ничуть не сбитая со своей условной театральной сцены отповедью Реги-Мона, возвышалась над столом, иронично улыбаясь. Она была высока ростом, шею держала прямо, задрав к тому же и подбородок. Таковой уж была её манера держать себя, усвоенная с детства, когда её обучали танцам в частной школе, принадлежащей родителям Ифисы. Впоследствии школу перехватила одна из родственниц их клана, с большим скандалом и дракой оттеснив от доходов наследницу. И даже высокопоставленные покровители бывшей танцовщицы и актрисы оказались бессильны помочь. А может, и не хотели ничего для Ифисы сделать. Как в особе для изысканного времяпрепровождения кто-то из любителей подобного досуга в ней пока ещё нуждался, но не настолько, чтобы ради неё бросаться в пакостные тяжбы. Выплатив побитой красавице некую сумму за причинённый внешний и временный ущерб, проще за полученные синяки и ссадины, мелкая хищница, неизвестная Нэе, укравшая наследственный бизнес и доход от него, осталась при чужом добре. Ифисе достался быстро прошедший, но публичный позор и реальная уже угроза долгоиграющей нищеты. Об этом Нэе рассказала Мира.

Ифиса продолжила уже из упрямства, игнорируя всех остальных и обращаясь только к Нэе, — Разве я не могу пообщаться со своей милой подругой? С тою, кто мне дорога по сию пору, и кого я так долго не видела? Хотя и возможно, что я ей нисколько не дорога. Кому и дело до наших воспоминаний? Можете заткнуть уши мякишем хлеба, если вам не о чем поговорить! — голос свой она заметно понизила, но внимание было уже привлечено. Все только делали вид незаинтересованности, что-то болтая и одновременно прислушиваясь к Ифисе.

— Так вот. Я уж и не чаяла, когда все уберутся, но куда там! Пиршественный накал не остывал. Гелия слишком много заказала яств и питья. Надо же было и поглотить всё, когда ещё и представится подобная возможность. Его же настолько корёжило от их присутствия за стенами, что он схватил вазон с цветами и брякнул его о стену! А у стены стоял сервировочный столик с добавочными закусками и десертом, которые стояли нетронутыми. Всё засыпало землёй, осколками вперемежку с растительностью. И он успокоился сразу. «Теперь пусть пасутся как на заправском пастбище»!

— Грубо и недостойно так себя вести! — опять вставил тот же самый художник. К кому он обращал своё осуждение, пояснений дано не было.

— Конечно, — поняла его в свою пользу Ифиса. — Для чего портить хорошую еду? Я и не собиралась никого уже подкармливать, а хотела оставить деликатесы для Гелии, для тебя, Нэюшка, ты так ничего и не отведала. Когда тебе было? — тут Ифиса перешла на шёпот, но и шёпот её, казалось, обладал эхом, разносясь по всем углам. — Я ему так и сказала: «Ну, ты ненормальный, чего еду испортил? Некому больше угощаться? А Гелия»? «Гелия вернётся сытой по самое горлышко», — а сам сразу стал виноватым и вроде как опечалился. «Не переживай», — говорю, — «самое вкусное я успела запрятать. Я не проста. Я о Гелии никогда не забываю. Хорошо, что так получилось. Быстрее разойдутся, как чавкать станет нечего». Я заварила ему горячий бодрящий напиток, он и подобрел. И всё же, он был заметно угнетён своими мыслями, и не думаю, что причиной была отлучка Гелии. Он ведь и сам ничуть не огорчился такому развороту событий…