Дары инопланетных Богов

Прыжок в тёмную расщелину

…Ночной голубой спутник светил в прозрачный потолок прибежища любителей ночных удовольствий. И девушка была очерчена светящимся голубоватым контуром, оставаясь полностью непроницаемой для внутреннего зрения. И свечение это делало её похожей на инфернальное некое существо, лишь прикинувшееся соблазнительной нимфой ночи. Уже тогда она задала ему загадку. В ней определённо было нечто, что отталкивало, вызывая в то же время сильное сексуальное притяжение. Сидя за столиком и прямо держа узкую спину, она двусмысленно делала наклон вперёд и елозила по стулу, демонстрируя ему, сидящему рядом, своё личное желание оказаться с ним наедине, где она откроет ему бездну чувственных радостей и ухищрений тоже. Она смотрела ему в губы, и глаза её мутнели, давая понять её готовность ко всему, что он пожелает. И свыше этих пожеланий.

— Я выиграла конкурс недавно. Главный оценщик в жюри был придирчивый человек и глубокий знаток, и он сказал, что я уникальна. Назначали повтор для приглашённых значимых очень людей. Тут и вышла неприятность! Партнёр мой по танцу накануне выпил где-то и напоролся на хупа. Его отбили как котлету, и куда он теперь? А мне дали сопливого мальчишку, который топтался на моих ногах, пока я не засадила ему туфлёй в то место, которое, в общем-то, для танцев и лишнее, если честно. Вы заметили, что у женщины ничего нет лишнего для танца, а у мужчины много чего не годится на то, чтобы выглядеть изящно. Понятно, меня и провалили. Завистники топали ногами от радости. Мне все завидовали, а тут я, лучшая из них, оказалась без документа отличия, без предложений работы в лучших заведениях столицы. Директор училища указал мне на дверь с воплем, что ему надоели мои бесконечные выкрутасы. Куда же теперь? К Ласкире уже не придёшь. Она со своей внучкой отбыла в неизвестном направлении. Хоть на фабрику иди, где мать моя и утратила за свою долгую работу ради хозяйского обогащения все свои человеческие качества, осталась лишь злость, да внешне выраженное тупоумие. Но тут мне улыбнулась удача. Я встретила одного знакомца, о котором распространяться не стану. А то Гелия утратит сон предстоящей ночью. Благодаря его, даже не просьбе, а еле заметному жесту, мне и предложили работать не где-нибудь, а в главном театре столицы. Как тебе такое, а Гелия?

Гелия молчала.

— Как подумаешь, сколько же на свете живёт разных людей, и они строят из себя самих странные переплетения друг с другом, порождая детей, или же уничтожают друг друга. Они создают какие-то странные и причудливые сети, порой и страшные, которыми опутана вся жизнь, и никогда не поймёшь, кто и через кого влияет на события. А мы рождаемся в том месте, где до нас уже торчали наши родители, и уже с этого места, иногда жутко перетянутого в узел, из которого не всем и удаётся вылезти, мы начинаем свои уже движения по этим сетям… И есть ли у этих сетей хозяин? Тот, кто знает те места, что способны эти сети распустить и лишить их той силы, которая всех опутала…

— Оригинально мыслишь, — усмехнулся он.

— А вот Гелия считает меня тупой. Но будь так, не выбирали бы меня лучшие мужчины этого мира. Они же меня выбирают. Как быть с этим, Гелия.

Гелия отмахнулась от неё тем же жестом, как отгоняют мушку.

— И опять я оказалась там, куда завистливым моим коллегам по танцклассу хода нет. Они зеленели на глазах, узнав об этом. — Она запрокинула лицо, громко хохоча над тем, в чём не было ничего смешного ни для него, ни для Гелии. Но весь её лепет ничего не значил. Она могла быть и немой. Даже лучше, если бы это было так.

Он провёл рукой по спине Азиры, как будто ради того, чтобы дотянуться до алого недозрелого фрукта, висящего на ветке, позади неё. И ничего не сорвал. Рука застыла, съехала вниз, отяжелела и напряжённо замерла. Девушка выгнула поясницу, отстранилась, но касание было ей приятно. Под столом она положила свою ногу на его колено. Он стал гладить её, думая о Нэе. А если эта девушка будет способна дать то, что дала Нэя, и то, что могла бы дать, но…Он стал изучать её в упор. Рука вкрадчиво пролезла выше под жёсткий, неприятно царапающий кожу подол. И как только она терпела на себе эту отвратительную шершавую, хотя и яркую дешёвку. Она опять замерла, не препятствуя обследованию. Игра захватывала, определяя сам стиль дальнейших отношений, если они возникнут.

— Ты ешь, — сказал он девушке. Она уже ничего не ела. Не потому, что наелась, отвлекали более сильные раздражители, охватившие её всю целиком.

Вообще же, и аппетит и половые устремления были у неё как у голодной собаки. Ей всегда было мало. При всей своей прожорливости она была чрезмерно худощавой. Он как-то повёл её к Франку проверить здоровье, подозревая, что она поражена кишечными инвазиями. Франк с брезгливой миной сказал ему потом, что организм девушки он очистил, а в целом у неё отменное здоровье, редкое тут.

— Красивая девушка. Из неё могла бы развиться уникальная по своим качествам женщина, если иметь в виду её биологические данные, — сказал он, не глядя на него, а глядя в стену за ним. — Только не думаю, что рядом с вами она сохранит надолго свой редкий дар — своё здоровье и свою красоту. Скорее всего, увянет до срока.

— В чём красота? — спросил Рудольф. — «У вас, доктор, плохой вкус. Она красива только в том смысле, в каком бывают иные пушистые зверьки, но точно не женщины.

— Разве ты сам зверь, что играешься с самкой зверька? — спросил Франк, — «На девиацию тянет. Содомия называется».

— Франк, — ответил он по виду весело, но еле удерживаясь от того, чтобы завезти моральному авторитету и почтенному подземному старцу в нос кулаком, — Я могу вам её уступить. Вы же охочий до женщин человек, хотя и строите из себя древнего схимника. У вас отличная потенция, что ясно даже из вашего огненного взгляда. Берите её себе. Тем самым сохраните и её здоровье, и все эти, как вы выражаетесь, дары.

Азира так и не стала ему дорога, не вызывала ничего похожего на те чувства, которые могли хоть как-то оправдать его связь с местной шлюхой. Доктор с брезгливостью отшатнулся.

А в тот вечер в «Ночной Лиане» он долго решал, стоит или нет брать её в ЦЭССЭИ? Или достаточно остаться здесь в кабинке для блуда, занятой топчаном, вполне удобным для одноразового соития. Заплатить ей и всё забыть. Как было с Ифисой. Но Ифису забыть не удалось, и только память о недостойном стойле для греха мешала наладить с нею связь. Сама Ифиса тоже жаждала сближения, но он упрямо не хотел, будто не мог простить самому себе своего же падения в порок, за который презирал посетителей «Ночной Лианы». А стоило приобщиться самому, как уже и потянуло во второй раз. Стоило ли рисковать и этой девушкой как Ифисой? Вдруг понравится?

Гелия почти с ненавистью рассматривала Азиру, тогда как до его прихода они мило ворковали и казались подружками. Понять Гелию было невозможно. Она не хотела его никому отдавать? Или же тут был задействован тот самый фактор икс, у которого всё же было имя. Нэиль? Неужели, они его тоже делили между собой? Кого же предпочитал Нэиль? Аристократ и красавец? Более юную, но вульгарную Азиру, или же утончённую и ведущую двойную жизнь актрису Гелию? Нэиль уж точно не мог долго мириться с таким вот раскладом. Поэтому он точно также отодвинул Гелию в более дальний угол своей жизненной сцены и развлекался с теми, кто и висли на его шее.

Он попытался вглядеться в глаза танцовщицы, чтобы рассмотреть там осколки былых крушений, следы пережитых утрат и оставленную взвесь едких страданий.

Она не отвела взгляда, странного, прямого и ускользающего одновременно. Сложные были у неё глаза. Эта юная женщина за прозрачным слоем лицедейского сияния скрывала тёмную и подлинную жизнь, которую прячут не потому, что она преступна, а чтобы через усилие над собой внушить себе, что её никогда не было. Там всё было плохо и страшно, и она боялась, что угашенная в прошлом боль вернётся, оседлав уже будущие события. Потому и старалась всеми силами жить бездумно, удобно, весело, сладко, без напряга, желая только одного, застраховаться от бедствий, сокрушающих красоту и здоровье. Мечта обывательницы, ради которой она и от души бы отказалась.

— Ну что? — спросил он у Гелии, — едем купаться? — Отодвинул кресло от Азиры и придвинул его к Гелии, сел и уткнулся в её ухо. — Будем только ласкаться, как тогда в горах, когда ты была совсем девчонкой. Я и так буду счастлив с тобой.

— Холодно, — ответила она, — и не люблю я тёмной воды. Всё изменилось, Рудольф. А ты как наивный мальчик хочешь повторить то, что неповторимо.

— А ведь ревновала!

— Когда?

— Тогда. Боялась, что я тебя оставлю.

— Ты о Нэе?

Имя было произнесено. Азира чуткими ушами впитывала в себя их шушуканье, что-то понимая, а что-то домысливая на свой лад.

— Я не могу любить человека, который не понимает, что такое верность. Как может быть любовь без верности? Это что-то другое. И для этого другого есть и другое название. Не любовь. И этой нелюбви всё равно, кто рядом, я или кто-то ещё…

— Ты с кем разговариваешь сейчас? — спросил он. — Не с призраком ли Нэиля, которого вы совместно сюда вызвали?

Гелия ушла первой. Они с Азирой ушли следом. Ему уже не хотелось ни еды, ни играться с тою, кого ему предложили, как ту же еду голодному бродяге. Где-то в зарослях он услышал вдруг знакомый голос. Ифиса? Когда они проходили мимо, она полыхнула на Азиру подкрашенными гневными глазами, как зверь, затаившийся для броска. Рудольф слегка опешил от страсти Ифисы, ничуть не остуженной его пренебрежением к ней. Обычно она, тонкая и опытная лицедейка, умело скрывала свои чувства. В доме у Гелии она вела себя как давно привычный родственник, который лишний раз и не взглянет в лицо домочадца. В шумной компании она сидела в несомненном личном одиночестве, несколько в стороне. Или была никому не интересна, или её не увлекал никто из присутствующих. Их глаза встретились, и Ифиса подалась вперёд. Привстала, но вставать раздумала, после чего отвернулась.

Азира прекрасно уловила, что женщина в роскошном платье, но уже вышедшая из той категории, что определялась как живая роскошь высшего сорта, всё равно соперница. Она была натаскана на подобную чувствительность своим образом жизни и ответила не менее свирепым излучением. Она произнесла довольно изощрённую речь, обращаясь к Рудольфу, наверняка используя реплики неких других актёров.

— Бывшие и потрёпанные актрисы никогда не могут признать, что дни их былого сияния давно стали невзрачным вечером. Их лица потемнели, а груди обвисли как вялая листва.

— У неё чудесное лицо, а грудь просто великолепна, — ответил он.

— У кого? — спросила она.

— У Ифисы, — ответил он.

— Так и иди к ней! — сказала она и сильно вцепилась в его руку.

— Так надо тебя проводить! Куда же ты потащишься ночью одна.

Досадуя, что он увидел Ифису так поздно и уже после ухода Гелии, он готов был бросить Азиру одну. Он топтался на месте и ждал внимания со стороны Ифисы, не желая влезать в чужую компанию, да ещё при явной обиде Ифисы. Внезапно он увидел, как за одним из столиков, умышленно сокрытого в зарослях, сидит Гелия. Устала она! А сама прыгнула тотчас же в другое уже сборище. Он узнал её причёску по блеску камней, обнажённую шею и часть белейшей спины. Всю ту компанию частично скрывали заросли и, кажется, там были её так называемые творческие друзья. Во всяком случае, мелькнули знакомые рожи тех лицедеев, к кому с его стороны не могло быть ничего даже близко подобного ревности. Пара лицедеев не иначе была куплена на забаву другой парой разодетых особ зрелого женского облика и трудно различимого статуса. Гелия была там пятой лишней, но для чего-то сидела рядом. Азира вместо того, чтобы уйти прочь к своим неведомым «статусным людям» с плавающим сознанием от вида её обольстительности, топталась едва не на его ногах и не уходила никуда.