Мы сделаем это вдвоём

22. Особенности зимних развлечений

В тот день я встала поздно, уже почти в обед, и домочадцы мои меня не тревожили. Котов утром кто-то выпустил от меня и накормил, да и хорошо.

А почему я поздно встала? А потому, что накануне вечером сначала устроили посиделки допоздна, а потом я ещё читала записки маркизы Женевьев – тоже долго, очень уж хотелось узнать, как у них с королём сладилось.

Что ж, я так поняла, что в самом деле сладилось. Конечно, Женевьев с каждой страницей становилась всё более понятной, но не оставляло ощущение, что я знаю о ней далеко не всё, и она меня ещё очень удивит. И я благодарила её про себя, и всё то, что её надоумило записывать – просто потому, что иначе откуда бы могла всё это узнать? А дальше глядишь, и про другую странную книжицу тоже что-нибудь прочитаю.

Пока же у меня оставался миллион вопросов: и что, у них с королём сделался вот прямо роман, не просто какие-то официальные встречи? А что королева? А что сталось с маркизом, он же, говорили, уже умер? И с их сыном Эженом, он ведь уже взрослый? И что сталось с графом де Рьеном, отцом Женевьев, и её братьями?

Конечно, можно было заглянуть в конец, но… Когда книги читала, никогда так не делала, и тут не буду. Всё своим чередом.

А посиделки допоздна в моём большом зале стали случаться всё чаще и чаще. Мне казалось, что они нужны в первую голову местным обитателям – потому что настала зима, и нужно чем-то занимать себя долгими вечерами. А у меня собиралось некоторое местное общество, можно было поесть, выпить, послушать байки и песни. Женское население приходило с рукодельем – мол, у меня свет яркий, удобно шить, прясть да вязать. Мужчины приносили сети, нуждающиеся в починке, или ещё какую ручную работу – скажем, сосед Егор Ильич, оказывается, умел вырезать из дерева ложки, скалки, разделочные доски и фигурки. Алексей Кириллыч из Косого распадка приносил книжищу в кожаном переплёте, и чернильницу с пером, и что-то в неё писал – говорил, книгу, и добавлял, что прочитать можно будет только после его смерти, а пока – нечего. Платон Александрович хватался за гитару – потому что умел и мог. Демьян Васильич приносил чинить то кожаные рукавицы, то безрукавку, которую, видимо, носил на корабле, солидную такую, мехом внутрь, а однажды и вовсе порванный парус. Его располовинило под порывом ветра, и хоть Демьян хмыкал, что давно пора новый справить, но сначала не грех и старый зачинить. Ему помогали парни, Алёшка с Лукой, держали, натягивали, вдевали суровую нить в большую толстую иглу. Самогонщик Дормидонт чинил сапоги и подшивал валенки себе и другим – оказывается, он ещё и этим славился, кроме алкоголя. Приходил с корзиной, устраивался в углу и тихонько сидел там с работой.

Солдаты с горы не чувствовали себя настолько свободно, чтобы участвовать в местных развлечениях. С интересом сидели рядом, слушали, смотрели, но – обычно молчали. Их разнообразное начальство появлялось не каждый день, и чаще всех заглядывал господин Асканио – он и не скрывал, что у нас теплее, чем у них на горе. Полковник Трюшон появлялся нерегулярно, иногда по три дня подряд, иногда пропадал на несколько дней. Рогатьен приходил почти каждый день, тоже говорил – погреться, и поесть вкусного. Генерал появлялся реже всех, обходил посёлок вместе с дежурным отрядом, беседовал с готовыми поболтать местными жителями, и потом его едва ли не уговаривать приходилось, чтоб зашёл отогреть замёрзший нос и уши. Кстати, на баню никто из них не соблазнился, ну да мы и не обиделись, была бы честь предложена.

Северин навещал нас каждый день. Присутствовал на магических уроках, которые продолжал проводить нам с Меланьей господин Асканио. Уписывал за обе щёки всю еду, какая была у него в пределах видимости – молодой растущий организм, что вы хотите. И поглядывал на Меланью, а если думал, что его никто не видит, то и вовсе с неё глаз не сводил.

Меланья распушилась, распрямила плечи, глаза её блестели, а магические светильники загорались у неё легко и как бы между делом. Ей давалось намного больше, чем мне, и она понимала и воспроизводила всё, предложенное нашим наставником, намного быстрее, чем я. Ну да так и положено, кто из нас юный одарённый маг? Я не маг, я так, но – бывает полезно, как оказалось.

Мне уже прилично давалась связь, я спокойно справлялась со всеми бытовыми воздействиями, и благодарила все местные высшие силы за то, что одарили меня этими умениями. Потому что я, как ни крути, человек двадцать первого века, и умею, конечно, выживать без электричества и бытовой техники, но жить так всю жизнь, зная, что бывает лучше… это выглядело бы очень печально. А так я поддерживала более-менее приличный уровень чистоты – себя, окружающих предметов и дома. И окружающих людей.

Конечно, баня решает часть гигиенических проблем, но следующим летом я непременно пристрою к дому крытый переход в ту самую баню. Потому что мне всегда страшно бежать распаренной до дома, в суровый минус-то. Понятно, что и в снег можно выскакивать, и в прорубь, да у кого дом близко к берегу, так и делали, но – они привычные, я же – не особо. Да и среди привычных то и дело кто-то простужался, и Дуня ходила спасать. Так что…

В общем, накануне тоже сидели, и беседовали, и песни пели. Я в плане песен просто пошла в разнос, это было прямо такое немного детское – ура, можно, здорово, будем делать. Вообще пели и днём за работой, такое тоже случалось, но вечерами – да почти каждый день. Главные певуньи – Ульяна да Пелагея, иногда Дуня помогала – тихонечко, остальные тоже подстраивались. Ну и я влезала со своими романсами. Их запоминали, подпевали, просили спеть ещё. Особенно любили про жаркий огонь, который полыхает в камине, про любовь и разлуку, про ехал ко мне друг, да не доехал – а тётушки местные ещё и про то, как напилася я пьяна, эта песня сделалась прямо хитом. Иногда ещё и танцевать принимались, но тут уже умельцев было меньше, хотя, помнился, на Гаврилиной свадьбе вполне себе танцевали.

И ещё я завела правило: на посиделки приходить с едой. Потому что, ну, пускать за деньги не выйдет – деньги есть не у всех, да и что мне потом делать с теми деньгами? А так общими усилиями собирали каждый раз приличный стол.

Посолили капусту, мы тоже – ту, что вырастила и запасла Дарёна, получилось вкусно. Закололи поросёнка, тоже Дарёниного, я в этом благом деле не участвовала, а вот рульку потом запекала, и холодец варила, и сало солила. Впрочем, сало солили примерно все, и ещё выхвалялись потом – у кого вкуснее. Некоторые куры тоже попали в суп, и тут было прям грустно – я-то привыкла, что любые куриные запчасти приобретаются без ограничений. А тут, понимаете ли, курица – это курица, одна штука. У неё два крыла, две голени, два бедра, одна грудка, один скелет со всем остальным, набор внутренностей и лапы с когтями. И всё. Поэтому варили суп, я научила дев делать домашнюю лапшу, её все полюбили и решили, что прямо королевское блюдо. Я не разуверяла, пусть себе думают.

Ну и пироги и прочая стряпня у нас не переводилась.

И вот всё было благостно и чинно, пока я не вышла на кухню и не столкнулась там с Дарёной, которая по обыкновению зацепилась языками с соседкой Марусей. Обе воровато глянули на меня – с чего бы это?

- Вы чего? – не поняла я.

- Барыня Женевьева Ивановна, а когда к вам Демьян Васильич свататься придёт? – спросила единым духом Маруся, собравшись с силами.

Очевидно, боялась получить магическую плюху? Но я только посмеялась.

- Я, Маруся, о том предмете не знаю ничего, и не уверена, что желаю знать. Замужем я уже была, мне пока достаточно.

Дарёна толкнула её плечом – уйди, мол, или молчи, ты-то у себе уйдёшь, а я тут останусь, а мы вроде вместе всякую ерунду говорили. Та только вздохнула. А я призадумалась – интересно, в скольких домах моя разговорчивая соседка уже успела обсудить возможность этого брака? Вот только не хватало!

Ладно, встретимся лично со слухами – там и будем думать, что делать. А пока… прорвёмся.

Хорошая компания и хорошие песни сгладили мерзковатое впечатление от этого разговора, но полностью его не изгнали. И наутро я проснулась, вспомнила это вот, плюнула да и пошла дальше.

Кофе, или, по-местному, арро, мы сначала толкли в чугунной ступке. Потом Рогатьен добыл нам откуда-то маленькую ручную мельничку, ею и пользовались. А варили в самом маленьком котелке, и потом пили со сливками, с малиновым вареньем и с оладьями или блинами. Дарёне не понравился заморский напиток, она предпочитала чай. А Меланья распробовала и всегда присоединялась к нам с Марьюшкой, даже если я поднималась с постели, когда у всех людей уже обед был на пороге.

Вот и тут – выпили мы кофе, а потом нас с Марьей отправили заняться чем-нибудь, например – пойти погулять, потому что обед уже наготове, и пусть мы пойдём и нагуляем себе аппетит. Хорошее дело, тем более, что морозы чутка отпустили – градусов двадцать после тридцати уже хорошо. Вот мы с Марьей нарядились в шубы и пошли себе до берега – посмотреть, сколько льда намёрзло, да вышли ли на лёд рыбаки.

Рыбаки вышли, и даже уже что-то наловили – на дальнем пирсе, с которого тоже рыбачили, я увидела нескольких местных и нескольких друзей с горы, во главе с господином генералом. О, нужно на обед позвать, отметила я.

- Пошли, глянем, что они там делают, - кивнула я Марье.

Мы осторожно спустились к берегу и пошли по пирсу – хорошо, на досках почти не было льда. Кажется, партию рыбы собирались сложить в бочку и отправить в крепость, и правильно, не всех на обед зовут, остальных тоже нужно кормить. Нас заметили, генерал повернулся и поклонился, мы с Марьюшкой ответили.

И наблюдали дальше, как выгружают из деревянного ведёрка рыбу, как один из мальчишек, кажется – кто-то из младших отца Вольдемара, роняет ведро на лед, оно катится, он бежит за ним по льду, лёд возле проруби трескается, и парень проваливается вниз. А дальше ему что-то кричат, кто-то бежит за багром и достаёт верёвку, но Тимошка – я даже вспомнила, как его зовут – никак не может уцепиться за край полыньи.

И тогда генерал спускается на лёд, делает какую-то штуку руками, благодаря которой мальчишка пулей вылетает из воды наружу, зависает в воздухе и плюхается неподалёку от полыньи. Генерал сбрасывает плащ и спускается вниз, чтобы поднять его и приволочь на берег, но кожаные подошвы сапог скользят по мокрому льду, и он валится, лёд под ним трескается, и он уходит в воду точно так же, как Тимошка перед тем.

- Что будет-то, что будет, - шепчет в страхе Марьюшка, зажмуривается и повторяет слова молитвы.

Я зачем-то бегу туда, к концу пирса, подхватив юбку, но когда добегаю, оказывается, что всё уже благополучно – генерала извлекли и пытаются отжать, что ли, на морозе-то. А генерал бодро шевелится и ещё что-то там командует – про Тимошку, его родителей и рыбу, но тут уже вклиниваюсь я.

- Ко мне его, немедленно! Будем сушить и отогревать.