Мы сделаем это вдвоём

38. Женевьев. Полтора года назад

Я иногда думала – а если бы жизнь сложилась так, что мы с Луи были бы вместе официально и с самого начала? Он бы не был тогда королём, конечно же. Потому что короли женятся не на подданных, а на принцессах. А я была бы магом… У нас были бы другие дети. И другое что-нибудь ещё. Возможно. А возможно, что и нет.

Когда его начали беспокоить боли в сердце, он отмахивался. Звал юного де ла Мотта – нового королевского целителя, приятеля принца Луи, тот снимал боль и выдавал какие-то рекомендации – которым король, конечно же, не собирался следовать. Потому что как он может уехать на месяц в Лимей, например? И не принимать каждодневно советников и министров, которые знай, доносили – ваше величество, нужно что-то менять. Хотя бы – понемногу и постепенно. Почти все так говорили, исключение составлял государственный канцлер кардинал Фету, он был согласен с королём в том вопросе, что менять не следует ничего.

- Я получил королевство в определённом виде, с определённым сводом законов и с определёнными обязанностями по отношению к моему народу, и я не могу передать сыну меньше, чем получил сам, - говорил он.

О да, его убеждали, что нужно пересмотреть права и обязанности трёх сословий, потому что те, кто кормит королевство, нуждаются в больших правах и больших возможностях. И что на Полуночных островах давно уже так, а в Другом свете и вовсе так, и ещё много где, а Франкия слишком консервативна и оттого многое теряет. Король совершенно не соглашался с тем, что теряет. И надеялся на то, что, глядя на его спокойствие и твёрдость, вредные умонастроения в парламенте и на улицах успокоятся – если и не прямо сейчас, то со временем. И принцу Луи говорил именно так – стой на своём, но вежливо и твёрдо.

Другое дело, что самые разумные приходили и говорили – ваше величество, вы не правы. Те, у кого хватало смелости и пробивной силы. С Вьевиллем король рассорился вдрызг, даже голос повысил, но Вьевилль вспыльчив, он просто орал, что дальше так продолжаться не может. А потом сказал, что уходит в отставку, и ноги его не будет ни во дворце, ни в столице, ни в армии, пока король не образумится. И детям запретит. Король вздохнул и подписал прошение об отставке.

Саважу, пришедшему с весьма убедительными словами о том, что люди готовы ждать только до определённой черты, а потом придут и возьмут сами, велел уйти с его глаз и не возвращаться ко двору не менее месяца. Принцу Анри вообще сказал, что его дело – армия, которая должна не требовать чего-то там, а исполнять приказы, и только.

Правда, принц как-то переломил себя и пришёл ко мне. Да, как обычный проситель, явился и велел доложить о себе. Мне это оказалось настолько любопытно, что я приняла его.

- Доброго вам дня, госпожа маркиза, - он был спокоен и вежлив. – Я прошу выслушать меня.

- О да, ваше высочество, - его в последние годы чаще звали генералом Монтадором, нежели принцем Роганом, по его владениям и по званию.

Но для меня он – брат короля, который уже сколько лет меня не любит. И что, готов переступить через свою нелюбовь?

Оказалось – готов. И весьма вежливо изложил мне, что в армии очень неспокойно. Вороватые и бездарные командиры, получившие свои должности по протекции, потому, что принадлежат к определённым семьям, потому что так можно кормиться за счёт казны – сущее бедствие, это нужно менять. А Вьевилля, Саважа и его самого на все спорные и неприятные случаи не хватает. И было бы неплохо, если бы король прислушался.

Я смотрела на него и понимала – безусловно, он прав, но… король не станет слушать. И честно ему об этом сказала. Что даже и упоминать не буду, потому что король сердит на брата после их встречи на прошлой неделе, и ещё не остыл, хоть внешне и совершенно спокоен. Принц пожал плечами и откланялся.

А ещё через неделю боль уложила короля в постель, и де ла Мотт сказал – не вставать. Отменить важные встречи, хотя бы на несколько дней. Потом, если станет легче – будет видно, назначать заново или нет.

Это было странно, потому что в целом Роганы отличались отменным здоровьем, болели мало и жили долго. А королю исполнилось всего лишь пятьдесят пять лет. Но де ла Мотт отрицал отравление или какую-нибудь магическую атаку – он говорил, что ничего такого не видит, только непонятный ему износ сердца.

Королю пришлось смириться и лежать, а я сидела подле него. Принц Луи попытался изгнать меня из спальни отца, но тот пригрозил лишением наследства – пока ещё он может это сделать, и поскольку ничто другое принца никак не трогает. Принцу пришлось смириться.

Эти дни… Семь дней, всего семь дней. Мы были вместе, мы вспоминали всё то хорошее, что было у нас. И я до сих пор благодарна господу за то, что оно было. Потому что… Это мой неумный сын мог сказать, что лучше был он был сыном какой-нибудь простой и скромной женщины, нежели забывшей себя королевской фаворитки. А на слова о том, что у скромной простой женщины он бы вырос вовсе не в королевском дворце, а где-нибудь в простом и скромном доме, и никак не смог бы стать другом его высочества Франсуа, и быть своим в компании молодых магов – простеца туда бы иначе не взяли, он только фыркнул. Что ж, такова жизнь. Не только лепестки роз, но и шипы. Постоянная ненависть и недовольство – и такая любовь, которой иначе не было бы, и быть не могло.

Луи скончался ночью. Я подозревала, что как только об этом станет известно, меня выставят из дворца тут же, и сделала то, чего, может быть, делать и не следовало, но – я хотела иметь при себе возможный козырь при разговорах со всеми этими принцами, и старшим, Анри, и младшими, один из которых сейчас стал королём. И я взяла из тайника, о котором знала, и который от меня не скрывали, один из фамильных артефактов Роганов – книгу заклинаний, которую писали уже века три, наверное. Без крови Роганов она совершенно бесполезна, но я полагала, что без весомого аргумента меня даже на похороны не пустят.

Книга имела на обложке герб, и я знала, что на него нужно уронить каплю крови, тогда она раскрывалась и что-то показывала. Я уже почти три десятка лет не была магом, но взяла брошь, проткнула палец иглой и уронила каплю крови на герб. И к моему огромному удивлению, книга сделалась невидимой на моей ладони – хотя я ощущала её размеры и вес. Вот и славно. Книга исчезла во внутреннем кармане платья, а я вытерла слёзы и позвала Фелисьена.

Вдвоём с ним мы просидели там ещё с полчаса, пока не заглянул де ла Мотт – он несколько раз за ночь заглядывал проведать короля, и дальше случилась та понятная и необходимая суета, сопровождающая смену власти в любом государстве. Я угадала – новый король Луи велел мне убираться из дворца немедленно и не приближаться к любому члену его семьи до конца жизни. Я не стала спорить, я хотела запереться у себя и оплакать всё то, что у меня было, и что ушло вместе с Луи этой ночью. А его семья… у старшего принца уже была жена, принцесса из Видонии, и двое детей – сын Луи и дочь Мария-Луиза. Его брат Франсуа прибыл в столицу порталом через два дня, а дядя Анри – и того позже.

Похоронить Луи должны были в Лимее, в фамильной усыпальнице. Это королей из прежних династий хоронили в кафедральном соборе столицы, а Роганы не изменили Лимею. Я думала о том, как бы мне поудачнее начать торги и добиться возможности проститься с любимым мужчиной, когда на рассвете ко мне в дом постучались и велели открыть именем короля.

За дверью я увидела гвардейцев принца Франсуа – был при нём отряд магически одарённых молодых людей. Они велели мне собраться, и препроводили меня в Бастион – государственную тюрьму, объяснив это распоряжением нового короля.

Мне даже не сразу предъявили обвинение – а когда сделали это, то я услышала о государственной измене и ещё о чём-то, столь же чудовищном. И ещё мне говорили, что мои камеристки Мари и Аннет рассказали всё о моих якобы тёмных делах, но я точно знала, что им рассказывать абсолютно не о чем. Если бы меня спросили о смерти моего мужа, я бы созналась, потому что всё это сейчас виделось уже совершенно не важным. А государственная измена… это не про меня.

Потом ещё добавилось столь же нелепое – попытка отравления принца Франсуа. А почему сразу же не нового короля Луи? Я так и спросила, когда меня водили на очередной допрос. И подумывала, что стоит им применить пытку, то я, скорее всего, не выдержу и скажу им всё, что они захотят услышать. Почему-то ко мне не пригласили мага-дознавателя, впрочем, подумав, я поняла, почему. Потому что он бы сразу же сказал, что я не виновата в том, в чём меня обвиняют, а этого не желали, как я понимаю.

А потом возник кардинал Фету – он желал беседовать со мной лично, и он-то как раз спросил о пропавшей книге. Книга осталась дома, и если там производили обыск – то её нашли. Но я ничего не знала ни об обыске, ни о чём другом, ни о том, есть ли вообще у меня ещё хоть какой-нибудь дом. Так и сказала – ничего не знаю. Он не маг, ему можно. А мага они не приведут, скорее всего… так и случилось. Не привели. Но согласились дать мне тетрадь и письменные принадлежности.

Когда я начала писать эти воспоминания? На третий месяц заключения, наверное. Всё снова вспомнилось и прошло перед глазами – как будто я пережила эти годы ещё раз. Но – воспоминания отлично помогали скрасить долгие дни одиночества.

Когда меня вызвали и сообщили, что обвинение в отравлении с меня снято, но за всё прочее, случившееся по моей вине в предыдущее царствование, я лишаюсь права проживания не только в Паризии, но и вообще на территории Франкии – я уже не удивилась. Мне дали три дня на сборы – я очень попросила. Войти в свой дом, собраться в далёкую дорогу, увидеться с сыном.

На удивление, дом дождался меня, его не разграбили. Все мои драгоценности, сумма денег, и королевское сокровище – тоже. Я проверила, капнув кровью – это оно, да. И даже кое-кто из прислуги не сбежал – кому было некуда бежать. Мари и Аннет выпустили разом со мной, мы втроём плакали, смеялись, вспоминали и переживали всё заново.

Аннет возвращалась к родне. Мужа Мари уже несколько лет как не было в живых, а дочери вышли замуж, все три. И она сказала, что поедет со мной, куда бы меня не заслали.

Я рассчитала остававшихся слуг, и сделала всем подарки – за службу и за верность. Наняла мага – законсервировать дом. Узнала, что Эжен сейчас в столице, и послала ему записку, желая хотя бы попрощаться. Он отговорился делами принца Франсуа.

Я слышала, что у них с женой нет детей, но мало ли, вдруг ещё будут? Я хотела оставить кое-что моим возможным внукам, но… И тогда я отправила записку принцу Франсуа. Очень хотела спросить его, когда это я успела покуситься на его жизнь?

На удивление, он прибыл ко мне сам. Оторвал от сборов – я как раз паковала в самый низ сундука принадлежавший его семье артефакт. Затолкала под обложку платок со следами крови из проколотого пальца, спрятала в слоях одежды книгу и пошла беседовать.

- Радуйтесь, маркиза, что вы вообще остались в живых, - сказал он, поджав губы ровно как делал его отец. – И что я отдал приказание замолчать ваши преступления, - добавил высокопарно.

- Ваше высочество, сдаётся мне, что преступление моё состоит в том, что меня любил ваш отец, опровергните мои слова, если я не права. А всё остальное легко решается магическим допросом, которого не было. Вы думаете, я не понимаю, почему его не было? Вам бы не удалось подделать результат, ни один настоящий маг не подпишет протокол допроса, в котором содержится ложь. Скажите, так?