Мы сделаем это вдвоём

39. Не уходи, побудь со мною

Три дня мы готовились. Три дня дым стоял коромыслом. Три дня всем гостям давали от ворот поворот – приходите, мол, уже на праздник.

В целом, как и дома на день рождения или новый год – спланировать, наготовить, накрыть, всех накормить, посуду помыть, упасть без сил. Праздник от слова «упахаться». Люблю, умею, практикую.

В последние годы я отчаянно стремилась всего этого избежать, потому что удовольствия уже никакого, и сил тоже не было. А здесь – словно второе дыхание открылось.

И ещё – не было времени рефлексировать и размышлять о судьбе Женевьев дю Трамбле. Я подумаю об этом потом, даже не завтра, а вообще после праздника.

Генерал сдержал обещание и прислал парней, чтоб выбрали в лесу ёлку, срубили и принесли. Установить в зале помог сосед Егор Ильич, он заглядывал каждый день, спрашивал – не помочь ли чем. Поглядывал пристально на нашу Дарёну, но, похоже, пока помалкивал. И чего ждёт, поросёнок? Сватался бы уже, что ли.

А вот его младший братец, кажется, попытался подкатить к нашей Меланье. И получил на орехи. Я застала самый конец, услышала обиженное «Зачем вы так, Меланья Никитична», и ехидный ответ «А я вообще маг, Тимофей Ильич, если вы не слышали, и кое-кого другого это вовсе не смущает». Вздохнула про себя, улыбнулась. Ничего, полезет на рожон – дадим по лбу коллективно.

Но пока мы коллективно работали. Отмыли дом – уже нужно было, пора, и вообще, праздник же. Сварили холодец, посолили круто рыбу на шубу. Сделали майонез, девушки мои дивились, но смотрели, а потом и сами тоже взбивали смесь. Пробовали с опаской, на кончик ложки, облизывали. Забегали помогать Ульяна и Дуня, Дуню мы, правда, усаживали в угол и совали в руки чашку чаю, потому что она приходила к нам от каких-нибудь простуженных пациентов. А Ульяна встревала во всё – и в майонез, и в холодец, и в салаты – ой, что это, как вы это делаете, и что будет.

Нарядили ёлку – тоже всей компанией. Напекли песочного печенья с дырочками в виде звёздочек, формочки для вырезания нам сделал Егор Ильич. Он же принёс деревянных фигурок зверей, которые мы тоже приспособили к этому благому делу. Звезду на верхушку помогла сделать Дуня – её вырезали из цельного куска льда, а она магически законсервировала. И ещё так же сделала несколько сосулек, звёздочек поменьше и снежинок. Из найденной в сундуках Женевьев атласной ленты мы навязали бантов, и тоже повесили их на ёлку. И потом ещё Меланья дополнила композицию множеством мелких разноцветных магических огней.

Что же, получилось красиво. Вполне такая себе волшебная ёлка. Навевала ощущение грядущего праздника и ожидание какого-то прямо чуда, не иначе.

Я давно уже перестала ждать в новогодние праздники чудес и загадывать желания под бой курантов. Потому что была свято уверена – все чудеса в нашей жизни делаем мы сами. И если вдруг не делаются – значит, нужно понять, где что-то пошло не так. И сделать. И тогда будет.

А тут… Честно – я не ждала ничего, просто ничего. Я хотела не простыть сама и чтобы все мои были здоровы, и чтобы эти лбы упрямые с горы тоже были здоровы, все. Чтобы пришла весна, не задержалась, чтобы зима не мучила долгими рецидивами. Чтобы всё решилось у Дуни – хорошо решилось, чтобы Егор Ильич посватался к Дарёне и она не отказала, и ещё кто там к кому хочет, тоже пусть сватается. И… странная мысль, но я её всё же поймала – чтоб всё то, что накосячили Женевьев и компания, как-то исправилось, к лучшему, не к худшему.

Обо всём этом я думала во время рождественской службы. Нас звали на гору, но я сказала – ребятушки, живу здесь, вот со всеми этими людьми, с ними и пойду, пусть видят. И генерал согласился, что это правильно. И поэтому сейчас я была вместе с соседями и не только соседями… раз уж теперь тут, то – так.

А наутро дорогая моя Марьюшка припомнила мне обещание одеться, как подобает франкийской маркизе. Я вздохнула, и сказала – делай, дорогая.

О-о-о, ей только того и надо было. Мгновенно был распотрошен тот самый сундук, и под изумлёнными взглядами и возгласами Настёны, Меланьи и котов появились на свет лежащие там удивительные вещи. Парик, который следовало подержать над паром, расправить и слегка переуложить. Серо-голубое платье с переливами, - его следовало проветрить и прогладить, сначала вывесили в сени, оно там проморозилось пару часов, а потом Меланья осторожно руками на небольшой мощности разгладила залежавшиеся складки и заломы. Чулки со стрелками и подвязки к ним, и шёлковые туфельки с бантами. Сорочку с кружевами очень тонкой работы, корсет и фижмы для юбки.

И что, хотите сказать, во всём этом живут?

Оказалось – вполне. Не согнёшься, конечно, и габариты другие совсем, но где наша не пропадала? Вот, и тут выплывем.

Зеркало позволило рассмотреть результат только по частям, но – похоже, это должно произвести впечатление. Меланья и Настёна так и сказали – страсть, как красиво. И больше ни у кого такого нет – не только в деревне, а и в губернском городе Сибирске тоже. Дарёна просто челюсть потеряла, потом вздохнула, закрыла рот и потрогала тихонько юбку. А я улыбнулась – настоящее, настоящее. И где-то далеко есть дивные края, где люди так и одеваются.

Дальше я оглядела своё воинство – четыре девы от семи до сорока восьми, и парочка котов, коты, кстати, вылизались и распушились. А девы приоделись. На ёлке сияли магические огни, один из них по моей просьбе Меланья затолкала в звёзду на верхушку. Стол накрыт, всё готово. Гости могут приходить.

И гости пошли. Всё, как надо – приходили, кланялись, восхищались. Некоторые, увидев меня, разевали рот, как Дарёна – вроде сынка Пелагеи Гаврилы, что явился с матерью и супругой. Некоторые, как Алексей Кириллыч и Платон Александрович, радовались и принимались говорить комплименты. Ульяна и Дуня обе сказали, что правильно, так и надо, сразу видно, что праздник.

А потом явилась делегация с горы, и это, скажу я вам, тоже было то ещё зрелище. Потому что генерал в своём лиловом шёлке с золотой вышивкой выглядел… умопомрачительно. Как крутой мужик из исторического кино. Как герой с музейного портрета. И он-то, в отличие от меня, имел привычку ко всем излишествам – и к драгоценным застёжкам, и к кольцам, и к кружевам, и к вышивке.

Он взглянул на меня… и вздохнул. И я ощутила в том вздохе и тоску по недоступной родине, и по ушедшим временам, и ещё что-то, нечитаемое совершенно. Он склонился к моей руке, а потом задержал её в своих… или мне показалось?

- Госпожа маркиза, вы прекрасны, - улыбнулся он, серые глаза смотрели с восхищением. – Вы прекрасны всегда и в любом обличье, но сегодня особенно. Я смотрю на вас, и мне кажется, что мы вернулись лет на тридцать назад.

- Куда уж на тридцать, - вздохнула я. – Прошу к столу, господин генерал.

За столом он, конечно же, оказался рядом со мной, а с другой стороны сидел Алексей Кириллыч, и дальше Дуня, Асканио, и кто-то ещё. Смотрели на наш стол, дивились, спрашивали – что за заморские диковины, а я бойко объясняла, и была очень рада, что можно, так сказать, забить эфир. Потому что как-то очень уж сильно ощущался слева от меня господин генерал – большим, ярким, почему-то смущающим. Почему-то было неловко на него смотреть, поэтому смотрела я в тарелку.

- Господин генерал, попробуйте вот этот салат. Давайте, я положу вам ещё кусочек холодца. И картошки. И мяса, вот так.

- Госпожа маркиза, вы переоцениваете мои возможности, - улыбался он. – Ваш стол прекрасен, но съесть с него всё невозможно.

Ещё мы пили, но – немного, совсем немного. Я ещё перед приходом гостей вытащила на свет свои запасы, но Марья замахала на меня руками и сказала, что выставлять на стол лимейское вино не нужно ни в коем случае, потому что его нужно оставить для какого-нибудь совсем особого повода. А вот другое – да, можно. В итоге две пузатые бутылки остались у меня в спальне под окном, а пять винных ушли на стол. И после того, как все они показали дно, я пила только морс и чай.

Если в самую длинную ночь на горе танцевали, то у меня под чай взялись петь. Конечно, начала Ульянка, а потом все по очереди. Ходили, менялись местами, передавали друг другу гитару… но фигура в лиловом с золотом всё равно притягивала мои взгляды, словно магнитом. Я старалась петь о чём придётся и обо всём подряд, но… выходило всё одно про любовь.

В этом клятом придворном платье ещё и не согнёшься к гитаре, как надо и как привычно и как хочется. Но… будем прорываться.

А мне уже было море по колено. Я, конечно, старалась поглядывать не только на генерала, но и на его ближних, и на Демьяна Васильича, и на Платона Александровича, но не смотреть на него было просто невозможно. А зацепившись за него – отвести взгляд.

И ведь он тоже на меня поглядывал, и тоже будто случайно. Скользнёт взглядом – и дальше впялится в кого-нибудь ещё, в Ульянку или в Марью. А потом снова ко мне.

Когда гитара в следующий раз дошла до меня, я долго не могла сообразить – что петь-то? Нужно вспомнить что-нибудь лёгкое и без двойного дна, что нельзя истолковать превратно. Ни о чём, и однозначно ни о чём, ясно, Женя?

Очень даже ясно, конечно. Я проверила, как строит, секунду помедлила…

- Не уходи, побудь со мною, здесь так отрадно, так светло, я поцелуями покрою уста, и очи, и чело…

Нельзя истолковать превратно. Однозначно и без двойного дна. Как под руку кто толкал, честное слово!

Мне, конечно же, и раньше доводилось петь о любви, но чего они все так смотрят-то на меня? Я ещё и улыбку какую-то попыталась изобразить, типа – я на сцене, все дела, смотрите на меня, смотрите. Я и дома во времена оны пела о любви, но там мне почему-то становилось очень неловко, если вдруг меня слышал тот, кому я могла адресовать такие слова. А сейчас… точно Байкал по колено, лёд не помеха, и сугробы до пояса, и минус двадцать пять – не помеха тоже. Топлю снег руками. Вижу цель, не вижу препятствий. Всё равно что стою перед всей этой толпой и объясняюсь в любви. Да-да, человеку, с которым до того даже оказывалась в одной постели, но… ничего.

Теперь тоже будет… ничего. Ну и пусть.

- Побудь со мной… побудь со мной.

Последний звук растаял в воздухе, и я выдохнула, и улыбнулась, и мне хлопали, конечно, и чашку остывшего уже чаю тут же протянули. Пока я пила его, мой объект куда-то исчез, вот прямо исчез. Не понравилось, очевидно же, не понравилось. Ну и ладно, всем спокойнее.

Я поднялась, оглядела столы и гостей – всё хорошо, но нужно пойти и проверить, как там новая порция кипятка, и заварить ещё чаю, наверное.

- Пойду, чай проведаю, позову, если что, - сказала я Марье.

В коридоре стояла темень непроглядная, свет виднелся на кухне, кто там ещё? Дверь с улицы чуть скрипнула, приоткрываясь, и вошедший топал, сбивая снег с сапог. Я вошла на кухню… серые глаза так полыхнули огнём, увидев меня, что… я вдохнула и не сразу выдохнула.

И не сразу остановилась, а только лишь – когда упёрлась в его грудь. В лиловый шёлк и золотую вышивку. В прохладную ткань – он-то с улицы зашёл. Дёрнулась назад, зацепилась своим бантом за его пуговицу, подняла голову – сказать ему, что вот, оно само, я не виновата – и губы наши встретились.