(не)мой шанс на счастье

— Пусти! — зашипела Дина, безуспешно пытаясь вырваться. — Что ты себе по…

— Если продолжишь рыпаться, я на тебя ошейник надену и на цепь посажу, — серьезно пообещал он Дине. — Будешь обслуживать всех, на кого я укажу. Как тебе такая перспектива?

По тону его голоса она поняла — Роман не шутит. Представив себя в столь унизительном положении, весь ее протест потух, словно пламя спички на ветру. Дина только с шумом выдохнула воздух, открыто и с ненавистью глядя в глаза Марыкину. Тот криво ухмыльнулся, и тут же впился в ее рот своими губами, жестоко терзая ее губы, прикусывая так, что она ощущала привкус крови на языке.

Дина не успела ничего сообразить, а Роман уже резко развернул ее к себе спиной, до боли сжал грудь. Его ладонь проникла между сведенных бедер, пальцы задрали юбку, разорвали трусики. Марыкин быстро пристроился сзади, одновременно распуская ее волосы и наматывая их на кулак. Вывернув ее голову, он снова жадно захватил в плен ее губы. Потом неожиданно ослабил хватку, отпуская волосы. Дина едва перевела дыхание, как всего одно движение, и она судорожно втянула воздух в легкие, оказавшись перегнутой через спинку кресла. Роман железными пальцами сжал ее бедра и дернул назад, грубо насаживая на себя.

Чуть склонился вперед и возбужденно зарычал прямо над ухом. Однако его слова, полные презрения, ядом разливались внутри, отравляя душу женщины:

— Разочарую тебя, детка. Ты не создана для семьи. Или быть женой. Ты создана ублажать кобелей, Дина. И ты ублажишь меня, как следует. А там — посмотрим.

Дина вскрикнула, когда Роман безжалостно толкнулся в нее. А потом сжала зубы и зажмурилась, не позволяя жгучим слезам сорваться с ресниц. Ее снова использовали, навязывая близость. Брали, что хотели, не считаясь с ее желаниями. И, кажется, она уже привыкла к такому обращению. И сама была в этом виновата.

Но постепенно, заражаясь грязной похотью Романа, Дина отдавалась ему, громко стонала в ладонь, пока он растягивал пальцами ее рот и быстро вбивался в нее своей каменной плотью. Тело, предавая ее, получало какое-то извращённое удовольствие от этой грубости и жесткости, а внутри нее медленно и мучительно погибала маленькая девочка, с детства мечтающая о настоящей любви и счастье.

Дина чувствовала себя прескверно, во рту всё ощутимее оседал привкус горечи. В надежде выторговать для себя свободу, она обратилась к заклятому врагу своей бывшей стаи и просчиталась. Проиграла. Впрочем, ничего нового, но все равно обидно до чертиков!

Ведь теперь за душой у нее нет ни свободы, ни средств к существованию. Даже план, который Дина с таким воодушевлением обдумывала и предвкушала свой триумф, уже утратил свою привлекательность. Месть уже не радовала. Жизнь поблекла, и ненависть, некогда питавшая ее в самые сложные моменты, оказалась не в силах придать ярких красок и острых вкусов.

Теперь у Дины Осокиной осталось одно лишь унижение.

Расплата за предательство…