Голубая кровь (трёхтомник)

Спрыгнув на одном из перекрёстков с Фауста, Нейман приказала:

— Домой!

Конь послушно побежал влево, а Нейман спряталась за углом справа, плотно прижавшись к стене дома, где была густая тень. Не успел затихнуть топот Фауста, как появились преследователи и, не задумываясь, устремились, словно свора собак, за лошадью, не предполагая, что всадницы на ней уже нет. Оставшись без наездницы, уставший Фауст помчался быстрее, и Нейман была уверена, что у коня много шансов уйти от конной и пешей погони. Когда опасность миновала, Нейман, стараясь держаться в тени, быстро побежала прочь, временами останавливаясь, когда слышались голоса людей. Она рассчитывала покинуть город до того, как преследователи поймут, что гонятся за одним конём. Главное выиграть время и больше не попадаться никому на глаза.

Чувство самосохранения гнало Нейман всё дальше, но она не была уверена, что движется в правильном направлении. И вдруг, совсем рядом с ней, появились те самые вооружённые люди, от которых она рассчитывала убежать. Они выглядели разъярёнными, и Нейман поняла, что всё время ходила кругами, а тем временем её хитрость открылась.

Нейман оказалась загнанной в угол и, чтобы продолжить бегство, ей необходимо было пересечь небольшое пространство, освещённое фонарями. Затаив дыхание, терианка перебежала это расстояние, но один из мужчин её заметил. Вся свора преследователей, снова взяв след, пустилась вдогонку. На этот раз двое из них спешились и продолжили погоню пешком, чтобы топот коней не мешал облаве, а третий всадник остался с лошадьми.

Доведённая до отчаяния и окончательно заблудившаяся, Нейман бежала из последних сил, но аулентцы разделились и теперь шли в обход по другим переулкам, чтобы окружить и поймать ту, которую считали Лэс-Терой. Нейман поняла их стратегию и, замирая от ужаса, осторожно двигалась вперёд, решив не сдаваться до конца. Только сейчас она поняла, что далеко не всесильна. Её поражало то, что уверенность и спокойствие покинули её так скоро. Да, она сильно изменилась. Нейман это знала. Раньше подобный случай вызвал бы у неё азарт, она бы кинула вызов любому противнику, ибо никогда не сомневалась в себе, теперь же всё иначе. Нейман уже жалела, что сунулась в Аулент, но изменить что-либо было поздно, и теперь ей оставалось только любой ценой выбраться из города, пока её ещё не поймали. Иначе, если её не убьют на месте, потом невозможно будет доказать, что она не Лэс-Тера.

Эсфирь, сбежав от Логвина и в душе потешаясь над доверчивостью бедняги, направилась к своей крёстной, зная, что Леония её ждёт. Эсфирь брела медленно, торопиться ей было некуда. От вина у неё кружилась голова, и слегка заплетались ноги. Раньше Эсфирь никогда не болела, но сейчас чувствовала озноб, дрожь, перед глазами всё качалось и плыло, а в кровь, казалось, вливалась раскалённая лава. Терианке было очень плохо, и она боялась умереть раньше, чем дойдёт до дома Леонии. Медленно бредя по улицам и пошатываясь, Эсфирь преодолела половину пути. Она клялась себе, что в следующий раз лучше убьёт лишнего Вампира вопреки своим правилам, чем ещё раз напьётся, и будет страдать от последствий столь опасного для териан занятия.

Впрочем, благополучно добраться до цели своего пути Эсфири не удалось. Она с удивлением вскоре выяснила, что не только ей в эту ночь не спалось. Это её несколько удивило с пьяни, когда она вдруг натолкнулась на кого-то, внезапно появившегося из-за угла, и слегка вскрикнула. Одновременно с этим испугалась и та, которая неожиданно столкнулась с Эсфирью. Остановившись, несколько секунд обе смотрели друг на друга.

Эсфирь с удивлением посмотрела на незнакомку в чёрном, которую ни разу не встречала здесь прежде. Та была испугана и тяжело дышала после быстрого бега.

— Ты кто? — спросила Эсфирь.

— А ты кто? — настороженно спросила девушка под чёрной вуалью, а затем, бросив быстрый взгляд по сторонам, попросила:

— За мной гонятся, пожалуйста, спрячь меня.

Эсфирь колебалась секунду. Не поворачивая головы, она посмотрела вокруг и, видимо, решив, что той действительно угрожает опасность, утвердительно кивнула.

— Хорошо, пойдём со мной, а там выясним, кто есть, кто, — сказала Эсфирь и потянула незнакомку за собой.

Они побежали по узким улочкам, по возможности обходя стороной немногочисленные дома, где горел свет. Пройдя совсем немного, Эсфирь вдруг остановилась и сказала своей спутнице:

— Мы так далеко не уйдём, если твои браслеты и дальше будут так звенеть. Сними их.

Девушка беспрекословно повиновалась. Она быстро сняла несколько браслетов с рук и щиколоток.

Дальше обе побежали абсолютно бесшумно. Одинокий Убийца, словно тень, скользила по улицам, удивляя своей способностью чувствовать приближение людей. Её спутница очень скоро обрела уверенность в себе, видя, что её случайная покровительница хорошо ориентируется в этой части Аулента. Несколько раз Эсфирь останавливалась, слыша тихие, крадущиеся шаги. Иногда она пролезала в лазейки в заборах, известные только ей. Так или иначе, но Эсфирь оказалась превосходным проводником. Она сама не знала, что толкнуло её, эгоистку, помочь этой незнакомой девушке, которой она ни чем не обязана. Возможно, это была просто её очередная прихоть, а Эсфирь, не кривя душой, могла сказать, что любила себя именно за свою непредсказуемость и импульсивность. Ей нравилось поступать так, как не поступали другие люди, и это выделяло её среди остальных. Этим она словно бросала вызов добропорядочным, но таким скучным аулентцам. Будь Эсфирь предсказуема, на кладбище Аулента давно бы появилась могила с надписью: «Здесь покоится Одинокий Убийца».

Наконец, они вышли к каналу. На их счастье людей здесь не было видно. Быстро перебежав по мосту, Эсфирь привела девушку к дому своей крёстной и, убедившись, что их никто не видит, взяла ключ из тайника в воротах и открыла дверь.

В доме все уже спали. Девушки вошли в небольшой чистый дворик. Справа стоял одноэтажный дом, слева — длинный и высокий деревянный каркас, густо увитый виноградом. В этой живой изгороди виднелся ход, через который можно было попасть в сад, обнесённый высокой стеной. Он имел скромные размеры, но выглядел ухоженным и красивым. Здесь чувствовался хороший вкус, и полезные растения в гармонии соседствовали с декоративными кустарниками и цветами.

Эсфирь, затянув во двор незнакомку, заперла дверь и повела нежданную гостью в сад. Там находилась беседка, стены и крышу в которой заменяли плетистые розы, вьющиеся по сетке. Кроме старенькой тахты, прокрытой цветастым и пёстрым ковром, в ней ничего не было.

— Здесь тебя никто не найдёт, — Эсфирь жестом пригласила молчаливую спутницу войти в беседку. — Будь спокойна и ничего не бойся. Меня зовут Эсфирь. А тебя?

— Нейман де Эриндо, — негромко представилась Нейман, словно страшась своего благородного имени, и увидела удивлённые глаза Эсфири, смотревшие из-под длинной чёлки с безграничным изумлением.

— Нейман де Эриндо? — переспросила Эсфирь, усаживая гостью на тахту и отметив при этом, какие холодные у неё руки. — Но как же вы, благородная госпожа, отважились показаться этой ночью в таком одеянии в Ауленте? Да ещё без охраны и звеня своими браслетами на весь город!

Покровительственно-снисходительный тон Эсфири сменился какой-то неуверенностью и замешательством. Если честно, то она впервые оказалась в таком положении и сейчас совершенно не представляла, как вести себя с этой знатной особой. А кто такая Нейман де Эриндо она не могла не знать. Самоуверенность покинула Эсфирь, когда она узнала, кому помогла, что-то неведомое захватило её душу. Что это было? Страх? Недоверие? Боязнь повести себя как-то не так? Оказаться смешной из-за своего невежества перед этой хорошо воспитанной и умной девушкой? Нет, что-то иное непрошено вторглось в душу юной убийцы. Она будто почувствовала какую-то связь между собой и этой аристократкой, которую прежде, если когда и видела, то только издали. Их разделяла огромная пропасть социального положения, но Эсфирь ощутила родственность душ. Со смятением она вдруг поняла, что перед этой затравленной девушкой она испытывает что-то вроде почтения, хотя раньше не испытывала уважения даже к императору. И вот, в эту зловещую ночь, судьба свела её с кем-то… с кем-то, кто был р а в е н ей. Именно равен. Почему? Эсфирь не могла объяснить. Она просто это чувствовала.

Нейман, откинув переднюю часть вуали назад, как-то робко подняла глаза и осмелилась спросить:

— Я действительно издавала так много шума?

— Чрезвычайно много, — ответила напрямую Эсфирь, не видя смысла лгать.

Эсфирь, как Одинокий Убийца, всегда была предельно осторожна и не понимала, как Нейман могла убегать от погони, издавая столько много, на взгляд Эсфири, шума. Сама они никогда не носила украшений, считая, что они могут лишь мешать, особенно при охоте на Красных Вампиров, которые тоже были весьма осторожны и бдительны. Поэтому Эсфирь любила тишину и неприметность одежды.

— А что сегодня за ночь? — спросила Нейман, снова надевая браслеты, и добавила, грустно улыбнувшись: — Пожалуйста, называй меня просто Нейман и не говори со мной почтительно. Какая я теперь госпожа…

Нейман уже полностью пришла в себя после потрясений, связанных с бегством, но грусть её не покидала, она не выглядела счастливым человеком. И это не укрылось от внимательной Эсфири.

— Но ты ведь происходишь из знатного рода, и твоя семья…

— У меня нет семьи, Эсфирь, — прервала немного резко её Нейман, — уже давно нет.

Что значили последние слова Нейман, Эсфирь не поняла, но ясно прочувствовала боль, с какой они были произнесены.

— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнила Нейман.

— Сегодня ночь Одинокого Убийцы, — это было произнесено с явной неохотой, ещё бы, ведь речь напрямую касалась самой Эсфири.

— Как же я забыла это! Значит, его сегодня ищут люди?

— Разумеется, кого же ещё они могут искать? — произнесла Эсфирь, сделав всё возможное, чтобы эта фраза не прозвучала как недовольное ворчание. — Но почему они гнались за тобой?

Та пожала плечами, рассеянно разглядывая последний браслет, который остался у неё в руках.

— Не знаю. Вероятно, они приняли меня за Лэс-Теру, хотя все говорят, что она убита.

Эсфирь, свободней вздохнув оттого, что тема разговора переменилась, сказала:

— Лэс-Тера была единственным человеком на этой планете, кого стоит оплакивать.

Теперь напряглась и внутренне вся сжалась Нейман. Не желая, чтобы Эсфирь что-то заметила, она ответила, как можно небрежнее, но не без горечи:

— Вероятно, это так. Лэс была властной и жёсткой, но она поступала по совести… Во всяком случае она ничего моей семье плохого не сделала, — Нейман опустила взгляд и, уже окончательно стушевавшись, пробормотала: — Я её никогда не видела…

— Я тоже, — Эсфирь глядела куда-то вдаль и не заметила смятения собеседницы.

Надев последний браслет, Нейман спросила:

— Скажи, Эсфирь, почему ты помогла мне?

На лице Эсфири отразилась полузагадочная-полунасмешливая улыбка человека, который привык к неординарным поступкам, часто совершаемым без видимых на то причин и против всякой логики.