Схватка

— Вот так, — сказал Морозов.

Вернувшись в комнату, он сразу же обратился к Хабаловой, которая с отсутствующим видом ждала, когда Нарышкин закончит писать.

— Зоя Аркадьевна, а вы никогда не теряли ключ от квартиры?

— Я — нет, а вот Федор недавно терял.

— А замок после этого меняли?

— Нет.

Козлов многозначительно посмотрел на Морозова.

— Кто эти дружки, с которыми ваш муж ходил пить пиво? — спросил Нарышкин.

— Не знаю. Их у «стекляшки» столько околачивается, забулдыг несчастных, — с отвращением сказала она. — Их ловить и сажать надо. Из-за ста граммов передерутся, а за пол-литра убить друг друга готовы.

— Ну, вы это напрасно, — возразил Нарышкин. — Подраться они могут при разливе, но чтобы из-за пол-литра прийти в квартиру, убить человека, а потом так ухитриться запереть — невероятно. Скорее, давний враг. Кто-то, допустим, мог посчитать, что по его вине попал в тюрьму, когда вышел — отомстил.

— Да не знаю я ничего такого! Знала бы — сказала. Ведь какой-никакой, а муж... Что вы душу-то мотаете?! — Хабалова посмотрела на оперативных работников с неприкрытой злобой, словно они являлись виновниками всех ее несчастий.

— Извините, что заставили поволноваться, — примирительно сказал Нарышкин. — Такая у нас работа, мы обязаны найти убийцу и рассчитываем на вашу помощь. — Он написал на листке номер своего телефона: — Если вспомните что-нибудь, звоните. Сочувствуем вашему горю.

Она на какое-то мгновение замерла и, словно впервые все осознав, зарыдала, давясь и причитая:

— Всю ночь не спала, глаза закрою — он стоит... Не могу-у-у!..

От Хабаловой оперативные работники зашли к соседям по лестничной площадке, но никто не видел человека, который бы заходил днем в воскресенье в квартиру убитого, не слышал за стенкой шума борьбы или драки. Ничем не смогли помочь и остальные жильцы в этом подъезде. Лишь две пенсионерки с первого этажа, которые сидели перед обедом на лавочке у подъезда, вспомнили, что туда заходил какой-то рослый, полный мужчина средних лет. А вот когда вышел — не видели.

— Негусто, — подвел итог Нарышкин, когда они сели в машину. — А если быть точным, ничего не ясно: ни мотив убийства, ни кто его мог совершить. Словом, ищите, други мои, ищите. К себе я автобусом доберусь, — и, попрощавшись, вылез из машины.

В магазине «Подарки», где работал Хабалов, Морозов с Козловым прошли в кабинет директора.

— Чем могу быть полезен? — заволновался директор, узнав, кем являются посетители.

— Нам бы хотелось кое-что выяснить у вас в отношении Хабалова Федора Степановича.

— Господи, камень с души! Ведь это не наш человек, то есть в штаты магазина он не входит, просто работает по договору от завода «Мосрембыттехника», ему выделено место в торговом зале. Сам приходит на работу, сам уходит, когда вздумается. Творческая интеллигенция, так сказать, художник-шрифтовик. — И с неприкрытым интересом спросил: — А что он натворил, если не секрет?

— Убили его недавно, и это уже не секрет.

— Ох, господи, что делается... — пробормотал директор, с облегчением расставаясь с другими подозрениями. — То-то я смотрю, его нет и нет. Запой, думаю, что ли, опять начался?

— Он страдал запоями? — спросил Козлов.

— Да как сказать... иногда через две недели, иногда через три исчезал и в магазине не появлялся по три-четыре дня. До нас он работал огранщиком на ювелирной фабрике. Наверное, за пьянку его оттуда и выгнали.

— Откуда же у него деньги? — как бы невзначай поинтересовался Морозов.

— Да кто его знает, — пожал плечами директор. — Тариф, как говорится, творческий, срочно сделал — клиент набавит «по договоренности». А как это произошло? Кто его убил?

Морозов отметил, что в вопросе было больше любопытства, чем удивления или сожаления.

— Это мы и должны выяснить. Но никто ничего не знает. Даже жена, только плачет.

— Да, да... что имеем — не храним, потерявши — плачем, — пробормотал директор. Потом оживился: — Скажу вам по секрету, есть у меня товаровед, Друце Роберт Иванович. Он с Федором дружил...

— Обязательно с ним побеседуем. Он сейчас на работе?

Директор замялся, видимо сожалея о своей болтливости:

— Да. Я его приглашу, только прошу не ссылаться на меня.

— Не беспокойтесь, — заверил Морозов, — сначала мы вызовем продавцов из того зала, где работал Хабалов, а уж потом Друце.

Девушки из секции сувениров, напротив которой находилась кабина Хабалова, ничего интересного сообщить не могли. Затем Морозов попросил пригласить Роберта Ивановича. Войдя в кабинет, Друце бесцеремонно сел на свободный стул и с любопытством оглядел незнакомых людей. Морозов попросил оставить их одних, и директор с явным облегчением поспешил удалиться.

— Я — старший инспектор уголовного розыска Морозов, это мой помощник лейтенант Козлов. Вот мое удостоверение.

Товаровед внимательно прочитал все, что там написано, а последнюю фразу: «Имеет право ношения огнестрельного оружия» произнес вслух.

— Никогда в жизни не приходилось держать в руках подобный реквизит, — с ноткой вызова сообщил Роберт Иванович, возвращая документ.

— Для начала я запишу ваши анкетные данные, таков порядок, — Морозов стал заполнять протокол допроса, потом передвинул листок Козлову и, обращаясь к Друце, официальным тоном сказал: — Двадцать седьмого мая у себя в квартире был убит Хабалов Федор Степанович. Что вы можете сообщить в этой связи?

Какое-то время Друце сидел, словно окаменев, видимо действительно потрясенный неожиданным известием.

— Судя по некоторым сведениям, — пришел на помощь Морозов, — Федор по-дружески относился к вам, мог просить совета, помощи. Припомните, пожалуйста, у него были враги? Возможно, он опасался чьей-то мести?

— А что тут вспоминать! Все ясно как на ладони. Его жена — самая настоящая стерва. Еще осенью прошлого года снюхалась со своим старым знакомым, Савелием, любовь у них в юности была, когда тот жил в Москве. Теперь он вернулся и снова с Зойкой закрутил.

— Откуда это вам известно?

— Федор рассказал. Стал он замечать, что жена после работы домой не спешит, а иногда и допоздна задерживается. То по магазинам, то к подружке, то культпоход в театр до полуночи изобразит. Ну, Федя начал следить за ней. Зойка обычно возвращалась с работы со стороны Ленинского проспекта. А тут он стал замечать, что когда она задерживается, то на 28-м троллейбусе к самому дому подъезжает. Значит, решил он, Зойка от метро «Университет» едет. Там, наверное, и прощаются. И как-то раз, в феврале или марте, когда она сказала ему, что вечером опять задержится, чтобы он, мол, не ждал и ужинал без нее, Федя попросил меня поехать с ним, подкараулить у метро «Университет» ейного, так сказать, хахаля и набить ему морду. Ну, мы после работы поддали немного для храбрости, приехали к метро и стали ждать у выхода. А Зойки нет и нет. Потом подъехало к метро такси, стоит и стоит, огонек зеленый не зажигается. Я еще подумал, кому-то своих денег не жалко. Вижу, к перекрестку подходит очередной 28-й троллейбус, а из такси вылезает здоровенный амбал, метра два ростом, плечи, как у нас троих, если вместе сложить. В кожаной куртке. За ним Зойка вываливается. Он ей руку целует и помогает сесть в троллейбус.

— Ну и как, отлупили вы его? — не выдержал Козлов.

Друце невесело засмеялся:

— Да что вы, он бы изуродовал нас обоих хуже трамвая. Такому человека порешить — что муху прихлопнуть.

— Почему вы так считаете?

— А тут и считать нечего. В тайге живет, а там сами знаете, какой закон...

— Следовательно, вы предполагаете, что любовник Зои Аркадьевны мог убить ее мужа, чтобы потом жениться на ней? — уточнил Морозов.

— Кто его знает... Конечно, я ради такого сокровища могилу бы себе не рыл. А еще вот что... Когда я в середине мая вернулся после отгулов, Федора на работе не было. Вечером поехал к нему домой. Открывает он дверь, а у самого морда вся в синяках да ссадинах, куда уж тут в магазине появляться. Гардину, говорит, вешал, сорвался с табуретки. И смеется. Я не стал тогда допытываться, а сам подумал, может быть, у него все же состоялся мужской разговор с Савелием? А может, что другое Федя о нем узнал...

Морозов обратил внимание, что его помощнику не терпится задать вопрос, и едва заметно опустил веки в знак согласия.

— Скажите, Роберт Иванович, каким образом Хабалову стало известно имя этого человека?

Товаровед недоумевающе повернулся к Козлову:

— Так Зойка сама сказала. После того случая у метро Федя припер ее к стенке. Ну, она и призналась про первую любовь. А потом он сам откуда-то о Савелии много узнал. Федя, как выпьет, обязательно Зойкиного любовника ругать принимался, грозил. Подумаешь, говорит, один на один на медведя ходил. Посмотрим, как запоет, если за золотой песочек притянут. Зря, что ли, Савелий резиновые болотные лыжи достал? Не иначе хочет из Магадана золотишко вывезти. Самолетом нельзя, в аэропорту металлоискателем сразу засекут. Зимой по тайге — замерзнешь, а летом — то́пи. Вот для того и лыжи — не засосет. — Друце вдруг замолчал, словно испугавшись, что сказал лишнее, и торопливо закончил: — Симпатичные вы ребята. Если честно, я сначала вообще не хотел ничего вам рассказывать, ни к чему в мокрое дело лезть. А вы душевно, интеллигентно отнеслись. Может, зайдем ко мне? Роскошным коньячком угощу, «Скандербек», продукт оф Албания?.. Что-то на душе слякотно.

— Спасибо, Роберт Иванович. У нас много работы. И последняя просьба: никому ни слова о нашей беседе.

Они попрощались с товароведом и ушли из магазина.

— Ну, как тебе эта версия? — спросил Геннадий, едва они сели в машину, чтобы ехать на Петровку. — Вроде бы все сходится: ключ Савелию могла дать сама Хабалова и сообщить, что уходит из дома, а муж подшофе, действуй. Потом дождалась любовника где-нибудь на улице, узнала что и как, получила обратно ключ.

— В предположении, что Савелий мог убить мужа, есть логика. Но вряд ли он сделал это на почве ревности. Другое дело, если Хабалову удалось узнать, как намекает Друце, что-то о золотом песке.

В столовой Морозов думал о Лаевском, чья фамилия оказалась в записной книжке убитого гравера. Он вспомнил, как два года назад, поздравляя Морозова с успешным расследованием, генерал посоветовал ему не упускать Лаевского из виду. Тогда этот пожилой художник-реставратор держался надменно, интуитивно чувствуя, что серьезных улик против него нет. А когда тучи стали сгущаться, вывернулся прямо-таки виртуозно: написал заявление в Министерство культуры с просьбой принять в дар государству часть картин из своей коллекции на сумму двести-триста тысяч рублей и собственный особняк, чтобы его переоборудовали в музей, а его утвердили бы смотрителем. Убыток невелик — по международным ценам его коллекция стоила около десяти миллионов рублей, но должный эффект был достигнут. Пойди докажи, что участвовал в крупных спекуляциях произведениями искусства, ведь элемента наживы нет. Напротив, его деятельность получила официальное признание.

Затем в памяти всплыла Ирина, «Шамаханская царица», как называл он ее про себя. Борис знал, что сыграл не последнюю роль в судьбе этой красавицы, заставив по-новому взглянуть на жизнь. Смогла ли уйти она от Лаевского или по-прежнему живет в особняке, как диковинная, украшающая жизнь птица в золоченой клетке?