Схватка

5

Морозов сегодня встал рано и на службу отправился пешком по Бульварному кольцу. Он любил обдумывать запутанные ситуации, неторопливо шагая по тенистым аллеям.

«Допустим, мы найдем эту Раю, — рассуждал он, — что через нее можно выяснить? Наверное, Хабалова ее проинструктирует, если еще не сделала этого, чтобы та соблюдала осторожность, помнила бы, что милиция может следить за ней. Надо это учесть».

Морозов понимал, что, чем больше они найдут свидетелей, тем картина будет ясней... Настало время поинтересоваться деятельностью Хабалова на прежней работе, где он был огранщиком на ювелирной фабрике «Кристалл». Морозов узнал, что ее по линии БХСС обслуживает Дмитриев Сергей Григорьевич, который еще с неделю будет находиться в отпуске. Чтобы не терять дорогого времени, он решил кое-что выяснить сам.

К десяти утра он приехал на фабрику. Начальник отдела кадров внимательно рассмотрел служебное удостоверение Морозова, предложил сесть, недоумевая, что могло случиться и как ему вести себя с этим парнем.

— Все в порядке, — произнес он с улыбкой, возвращая документ. — Куранов Петр Максимович. Чем могу быть полезен?

— Четыре года назад у вас работал некто Хабалов Федор Степанович. Меня интересует, насколько честно он трудился, почему ушел, то есть истинная причина увольнения. Сами понимаете, «по собственному желанию» — эта формулировка ни о чем не говорит.

— Конечно, конечно, — согласился Куранов, роясь в своей картотеке уволенных, — а вот и он. Вы правы, уволился по собственному желанию, — зачитал он и, отложив карточку, добавил: — Если честно, был он пьяница, помню я этого молодца как свои пять пальцев. То на работу по неделе не ходил, запой у него, значит, то пьяным придет уже с утра, где-то успевал надраться. Я спрашиваю: почему? «Чтобы руки, — говорит, — не дрожали». Правда, работал-то он хорошо, не придерешься, огранщиком был первоклассным, но не реагировать на такую низкую дисциплину труда мы не могли. У администрации терпение лопнуло, объявили мы ему два выговора в приказе, и он, не дожидаясь тридцать третью статью КЗоТа, сам ушел.

— Понятно, — произнес Борис Петрович. — А не могли бы вы подсказать, с кем он работал, были ли у него друзья, приятели, собутыльники?

Куранов задумался. То ли он действительно пытался вспомнить кого-то, то ли опасался наговорить лишнего. Пока ведь он не знал, с какой целью его расспрашивает старший инспектор угрозыска. Навлечешь еще каким-нибудь боком беду на свое предприятие. Огранка алмазов — дело тонкое, деликатное. А вдруг что-то связано с пропажей, с хищением бриллиантов, где-то уже идет суд, и в адрес руководства фабрики придет частное определение за слабый контроль, низкую дисциплину труда.

— Дело в том, — пояснил Морозов, — что Хабалов недавно был убит в своей квартире, мы ведем розыск преступников. После вас он работал в магазине «Подарки» гравировщиком, был предоставлен сам себе, ни друзей, ни знакомых. Он и там, кстати, много пил. Хотелось найти хоть кого-нибудь, кто мог бы обрисовать его взаимоотношения в семье, его хобби — кроме пьянства, конечно, — улыбнулся Морозов, — ну и вообще что это был за человек.

— Понятно, вот теперь ясно.

Куранов взялся за телефонную трубку, набрал номер.

— Добрый день, это Петр Максимович. Пришлите, пожалуйста, ко мне в отдел кадров Конина Олега Сергеевича. Да побыстрее, если можно!.. Сейчас дружок его придет, — сказал Куранов, положив трубку.

Ждать долго не пришлось.

— Разрешите? — приоткрыв дверь, спросил невысокий плотный мужчина в белом халате.

— Петр Максимович, куда вам позвонить, когда мы закончим беседу?

Куранов понимающе кивнул, встал, забрав какие-то бумаги.

— Я, пожалуй, буду по 317.

Морозов поблагодарил его, и они остались одни с Кониным. Борис Петрович не торопился начинать разговор. Он разложил на столе свою папку, достал авторучку, блокнот. Было заметно, что приглашенный сильно нервничает, лицо его покраснело, ничего не выражающие глаза смотрели в одну точку. Конин усиленно старался не выдать своего волнения. Но про руки он забыл, и они, эти сильные и послушные руки мастера, суетились, предоставленные сами себе, не зная, то ли сжаться в кулаки, то ли сцепиться пальцами, то ли вообще убраться в карманы.

Морозов встал, подошел к двери и спустил защелку замка, чтобы не мешали. Характерный щелчок заставил Конина слегка вздрогнуть.

«Пугливый, — отметил Морозов, — а с виду богатырь».

Морозов сел на прежнее место, за стол начальника отдела кадров.

— Познакомимся, Олег Сергеевич. Я старший инспектор Московского уголовного розыска капитан Морозов Борис Петрович. Если не возражаете, задам вам несколько вопросов, а потом поговорим о деле.

— Да, да, пожалуйста, — скороговоркой выпалил Конин.

Морозов уточнил его адрес, семейное положение и узнал, что он после армии пришел на фабрику учеником огранщика, потом получил разряд и стал работать самостоятельно. Три года назад женился и купил двухкомнатную кооперативную квартиру, потом обменял ее на трехкомнатную, государственную. Всего он на фабрике одиннадцать лет, и не раз за хорошие результаты получал премии, а два года бессменно красовался на Доске почета.

— А зачем вам все это нужно? — словно выдавил из себя Конин.

— Как давно и при каких обстоятельствах вы познакомились с Хабаловым?

Этот вопрос обрушился на Конина словно неожиданный удар, он побледнел, начал, заикаясь:

— Я работал с ним вместе, сначала учеником у него был. А что?

— Очень хорошо. Да вы не волнуйтесь, Олег Сергеевич.

— А я и не волнуюсь, — ответил Конин.

— Дело в том, что я веду расследование убийства Хабалова. А вы, как его бывший ученик, как коллега, проработавший с ним бок о бок более шести лет, и наконец как друг семьи, являетесь свидетелем по делу.

— Я ничего не знаю.

— Никогда не торопитесь произносить эти слова, иначе может сложиться впечатление, что вы не заинтересованы в том, чтобы помочь найти убийцу. Это во-первых, а во-вторых, вы же не знаете, какие вопросы будут заданы.

И вдруг этого сильного и крепкого на вид мужчину стало подергивать как в лихорадке.

— Да что это с вами? — спросил Морозов.

— Просто я себя сегодня плохо чувствую, я на больничном уже неделю и пришел только для того, чтобы помочь с выполнением срочного заказа, план горит. Но теперь мне совсем не до работы. Да еще вы с этим.

— А что с вами?

— Сам не знаю, знобит, ангина.

— Я так понял, что вы каким-то образом уже узнали, что Федор Степанович убит.

— Я же на похоронах был, меня Зоя пригласила.

— А после похорон она вам звонила?

Олега Сергеевича снова передернуло, он стал усиленно морщить лоб, что-то вспоминая. Наконец с трудом разжал губы:

— Да, звонила, по-моему, позавчера, я точно не помню. Так, душу изливала, просила не забывать, заходить.

— Рассказала, что ее вызывали на допрос...

— Да, — отвечал он, на мгновение округлив глаза, как бы спрашивая: «А вы что, при этом разговоре присутствовали?»

— Что она вам говорила о Савелии?

— Мм... чтобы я молчал, если спросят о нем.

— А что вы знаете о нем? Куда он уехал, откуда приехал?

— Даю честное слово, что я его имя только от нее услышал. Федя как-то под банкой сказал, что жена хахаля завела, встречается с ним у какой-то Раи, хахаль, значит, квартиру у нее снимает. Я, честно, даже имени его не знал. Клянусь. Отпустите меня, что-то не по себе, колотун бьет.

Морозов не стал да и не имел права вести допрос человека в болезненном состоянии без его согласия. В результате беседы создалось впечатление, что Конин чего-то боится и не просто не договаривает, а пытается утаить. То, что он на больничном и пришел на работу — это правдоподобно, на седьмой день ангины температура вполне может упасть до нормальной или близкой к этому, но так разволноваться и довести себя чуть ли не до припадка? «Какая у него может быть связь с этим делом?» — думал Морозов.

Попрощавшись с Курановым, он поехал к Нарышкину и рассказал ему о своих впечатлениях от беседы с Кониным.

— Я, пожалуй, Хабалову с Кониным допрошу в понедельник. Выясним, что это за Рая, где проживает, — сказал Нарышкин.

— Может быть, вы повремените с Кониным, я проверю по учету, в УБХСС, возможно, он в поле зрения у них, а Дмитриев скоро выйдет из отпуска...

— А стоит ли терять время? Даже если против Конина уже возбуждено уголовное дело по какому-то другому виду преступления, закон не запрещает допрашивать его в качестве свидетеля по делу об убийстве.

И Нарышкин стал выписывать повестки обоим на понедельник, вызывая ее на десять, его — к одиннадцати часам утра.