Схватка

И вдруг в голове Морозова сама собой всплыла вычитанная в книге фраза: «...бриллианты чистой воды... так называются потому, что имеют почти такой же угол преломления, как у воды».

— Здесь они! — радостно воскликнул он.

Раздался протяжный стон: закрыв лицо ладонями, Конин трясся в беззвучных рыданиях.

Когда из графина осторожно вылили воду через марлю, присутствующие увидели на ней шесть крупных и больше десятка мелких камешков, которые заиграли всеми цветами радуги, когда к ним поднесли настольную лампу.

После обыска Конин был доставлен в КПЗ на Петровку, 38. Щелкнул засов, он остался один в маленькой камере. Вторая койка пустовала, и Олег Сергеевич с облегчением подумал, что не придется знакомиться с каким-нибудь подонком, объяснять, как и за что попал сюда. В зарешеченное окно виднелся кусочек неба с несколькими звездочками, одна из них дрожала.

«Неужели конец?» — подумал он опустошенно.

В голову лезли скверные мысли, одна страшнее другой. Взяли с поличным, хищение социалистической собственности в крупных размерах, ведь бриллианты продаются только в изделиях, а за эти по указу — расстрел.

— Нет, нет, нет! — закричал Конин, пытаясь прогнать охвативший его ужас, испугался собственного голоса и замер, глядя на «глазок».

Неужели это не сон и ему предстоит потерять все: жену, дочь, обеспеченную жизнь, хорошую работу? А может быть, и саму жизнь? Он был не в силах охватить умом всего, что вмещало в себя это слово. «Жизнь, она дается только один раз...» — всплыли в памяти заученные в школе слова. Эх, отупеть бы сейчас, забыться...

Резкий стук дверного засова заставил Конина вздрогнуть. В камеру вошел надзиратель.

— Гражданин Конин, берите постель, можете ложиться.

«Вот я уже только «гражданин», — тоскливо подумал он, послушно шагая за надзирателем. Взял в охапку постель, понес в камеру. Снова по нервам мучительной болью прошелся скрежет засова. Наступила тишина, такая тяжелая, гнетущая, что Олегу показалось, будто он в могиле.

Чтобы не видеть мрачных стен и решетки на окне, Конин бросился на жесткую кровать, уткнулся в подушку и разрыдался. Наступило утро, а он так и не сомкнул глаз в эту страшную ночь. Город наполнился звуками. В КПЗ тоже началось оживление, послышались голоса. Убрали постели, и задержанным стали раздавать завтрак. Получил свою порцию и Конин, но есть не хотелось. Через двадцать минут посуду забрали. Наступило затишье.

Олег попытался обдумать, как вести себя на допросе, но никак не мог сосредоточиться. И вдруг, словно выстрел, короткое: «На выход!» Сгорбившись и волоча ноги, он пошел по коридору.

За столом в кабинете следователя его ожидал Нарышкин. Предложив арестованному сесть, сразу перешел к делу:

— Гражданин Конин, вы обвиняетесь в преднамеренном и систематическом хищении социалистической собственности в особо крупных размерах. На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР данное преступление подпадает в разряд особо опасных, подрывающих экономическую мощь нашего государства, и наказывается очень сурово. Как правило, конфискация имущества и расстрел. В случаях полного раскаяния, признания своей вины, оказания помощи органам дознания в полном раскрытии преступления, а также выдачи виновных лиц и соучастников суд может смягчить наказание и дать до пятнадцати лет лишения свободы. — Нарышкин взял авторучку: — Итак, признаете ли вы себя виновным?

— Да, — тихо, не поднимая головы, ответил Конин.

— Расскажите, какими методами вы накопили ваше состояние?

Начало преступной деятельности огранщика с фабрики «Кристалл» полностью соответствовало предположениям Дмитриева. Купил две сережки за две с половиной тысячи рублей, с девятью крохотными бриллиантиками в каждой. Изъял их и стал носить на работу. Когда давали в огранку алмазы, которые после обработки оказывались чуть больше конинских, заменял их. Три года постепенно наращивал их в весе, а когда два достигли размера примерно на десять карат, продал их Хабалову. На часть этих денег купил золотые изделия — броши, серьги, перстни с полудрагоценными камнями и заменил их на бриллианты.

— Вы имеете в виду драгоценности, которые хотели выдать за приданое вашей жены? — уточнил Нарышкин.

— Да, некоторые из них.

— Опишите подробно эти изделия.

Конин кроме названных женой добавил еще два перстня и с тоской сказал:

— Не было у нее до свадьбы ничего. Я ей подарил на свои трудовые обручальное кольцо с бриллиантом, которое она и носит.

— Кому вы продавали нарощенные в весе бриллианты?

— Только Федору Хабалову, а кому он их сбывал, не знаю и не хотел знать. Так спокойнее, хотя мне приходилось отдавать ему камни в несколько раз дешевле, чем он потом за них выручал. Последний раз, в субботу двадцать шестого мая, я отдал ему на продажу шесть бриллиантов. Он обещал вернуть деньги, сорок пять тысяч, в понедельник. Себе за них он оставил раза в два-три больше. В воскресенье я позвонил Федору вечером домой, узнать, как успехи, а Зоя, зареванная, сказала, что его убили. Я не знал, на кого грешить. Сначала засомневался. Приехал к ним, но уже во дворе узнал, что Зоя не соврала: все кумушки у подъезда только об убийстве и говорили. Идти в квартиру побоялся. Кто его прикончил, даже предположить не мог. Ну и за свою жизнь испугался. Вдруг Федора из-за камней убили, теперь могут за меня взяться! Деньги-то огромные!..

— Как вы считаете, кто и за что мог убить Хабалова?

— Не знаю, я же сказал, — пожал плечами Конин.