Схватка

11

На следующее утро Морозов собрался идти на доклад к руководству по результатам вчерашнего допроса и обыска у Хабаловой, но его задержал звонок старшего следователя прокуратуры:

— Как там Конин? Присматриваете за ним?

— Черкасов доложил, что он еще дома. Как пришел вчера, так и не выходил. Но свет в кабинете горел почти до утра.

— Вы не будете возражать, если совместно с ОБХСС с двенадцати начнем обыск в квартире Конина? — спросил Нарышкин.

— Полностью согласен. Через десять минут я приглашен на совещание к руководству, вероятно по этому вопросу. Потом сразу позвоню вам.

В приемной начальника управления уже ждал Дмитриев. Они прошли в кабинет. Первым попросили доложить Морозова. Он коротко рассказал, на какой стадии находится розыск подозреваемых в убийстве, что еще намечено сделать и в какие сроки. В заключение подчеркнул, что личность Хабалова, особенно результаты обыска, дает основания предполагать, что тот, возможно, стал жертвой своей преступной деятельности.

— Борис Петрович, — задал вопрос генерал, — вы категорически исключаете участие Хабаловой в подпольных сделках мужа?

— На данном этапе — нет. Неопровержимых доказательств не имеем. Можно предположить, что о чем-то она догадывалась, хотя бы по телефонным разговорам мужа. Поэтому и выписала из записной книжки телефоны «купцов». В том числе в этот список вошел и известный нам по делу Подлунского-Гришина некий Лаевский, художник-реставратор...

— Помню этого миллионера-«мецената», — кивнул генерал.

— ...Есть предположение, что за день до убийства Хабалов продал ему бриллианты, похищенные Кониным с «Кристалла».

— Кто мог знать об этой сделке из числа знакомых убитого?

— Судя по всему, Конин. Возможно, жена Хабалова, ее любовник Соболев, его приятель Ярцев. Другие фигуранты мне пока не известны.

— А вы, Сергей Григорьевич, как считаете?

— Я того же мнения, товарищ генерал.

— Вы уверены, что обыск у Конина может дать результаты?

— По нашим данным, он реализовал только часть бриллиантов, сделал как бы пробный шаг. Наблюдение за Кониным показало, что он встречался только с Хабаловым, причем возвращался от него с пустым портфелем. Следовательно, расчета еще не было. Хабалов, в свою очередь, в последнее время поддерживал контакт только с Лаевским. Двадцать шестого мая, накануне убийства, он вышел из особняка художника, вероятно, с деньгами, сделка, возможно, и состоялась, — обстоятельно докладывал Дмитриев. — Но тогда мы брать Хабалова не рискнули — могла быть провокация. Не окажись при задержании денег в портфеле — и провал всей операции, они затаятся. Больше того, даже если бы деньги были обнаружены у сбытчика — гравера Хабалова, как найти бриллианты в особняке Лаевского, чтобы доказать незаконную сделку?

— Труднее, чем иголку в стоге сена, — поддержал полковник Дроздов, который внимательно следил за ходом следствия.

— Если вы уверены, что тайник у Конина дома, — генерал вопросительно посмотрел на Дмитриева, тот кивком подтвердил это, — тогда медлить ни к чему. Помните, что если не вы, то ваш подозреваемый выйдет победителем и обязательно напишет жалобу на нарушение социалистической законности. Понадобится помощь — звоните, я буду на месте.

Отправив жену с дочкой гулять, Конин засел читать «Основы советского законодательства».

— Кто там? — спросил он, когда в дверь настойчиво позвонили.

— Участковый, откройте.

— Сейчас, только ключ найду! — Конин бросился из прихожей в комнаты.

Было слышно, как он бегал по комнатам, открыл окно и стал кричать: «Саша! Саша!»

— Вскрывайте дверь! — приказал Морозов.

Когда оперативные работники вошли в квартиру, Конин, не глядя на вошедших, кричал в телефонную трубку, что к нему рвутся грабители. Но, видимо, получив соответствующее разъяснение — 107-е отделение милиции было предупреждено, — возмущенно бросил трубку и застыл, по-наполеоновски скрестив руки на груди.

Морозов подошел к окну и взглянул вниз. Жены Конина не было видно. Один из стоявших во дворе инспекторов в штатском подал условный знак, что из квартиры ничего не выбрасывали.

Нарышкин официальным тоном обратился к хозяину:

— Гражданин Конин, вам предлагается до решения суда добровольно передать под охрану государства бриллианты, а также другие ценности и деньги, нажитые преступным путем. Вот санкция прокурора на обыск.

— Здесь какая-то ошибка! Меня оговорили! Я буду жаловаться! — визгливым голосом выкрикнул тот.

— Николай Николаевич, не стоит тратить время на бесполезные разговоры, — прервал его Морозов.

— Пожалуй, вы правы, Борис Петрович. Пригласите понятых.

Работники милиции начали тщательный осмотр наиболее вероятных мест, где могли быть спрятаны драгоценности. Конин наблюдал за происходящим с оскорбленным видом человека, перед которым вот-вот должны извиниться.

Через час после начала обыска вернулась жена с дочкой.

— Что здесь происходит? — недоумевающе обратилась она к мужу.

— Не волнуйся, Сашенька, это какое-то недоразумение...

— А я-то решила, товарищ из милиции пришел посоветоваться относительно кольца для любимой.

Муж взял у нее из рук сумку с продуктами, что-то шепнул, и она сразу обратилась к присутствующим наигранным тоном гостеприимной хозяйки:

— Я не знаю, что там у вас за дела, но, раз уж вы пришли, прошу за стол. Время обеденное.

Услышав вежливый отказ, облегченно улыбнулась:

— Была бы честь предложена... А мне нужно кормить ребенка.

— Одну минуточку, — остановил ее Дмитриев. — Николай Николаевич, я думаю, мы не будем делать личный обыск гражданки Кониной, а занесем в протокол, что для повседневного ношения у нее на руке обручальное кольцо, других драгоценностей нет.

— Я протестую! — взвился Олег Сергеевич. — У жены есть еще личные драгоценности, подаренные ей покойной матерью.

Нарышкин и Дмитриев посовещались.

— Борис Петрович, проводите Олега Сергеевича на кухню. Потом мы вас пригласим, — сказал Нарышкин и, когда дверь за ними закрылась, обратился к Александре Михайловне: — Опишите, пожалуйста, драгоценности, подаренные вам матерью, а понятых прошу засвидетельствовать.

Конины не были готовы к такому повороту дела, и ситуация привела хозяйку в замешательство. Она не знала, с чего начать, и от этого нервничала все больше. Наконец решилась назвать некоторые самые ценные изделия.

— Итак, я записал, — начал перечислять Нарышкин, — золотой перстень с бриллиантом примерно в десять карат; золотые сережки с рубинами по пять карат; золотая брошь в одиннадцать карат; золотой паук, глаза его из двух рубинчиков по одному карату, тело из хризолита в пятнадцать карат; булавка для галстука, золотая, инкрустированная четырьмя бриллиантами по два карата, в центре изумруд. Вес камней назван приблизительно.

— Она что же, из дворян? — спросила ошеломленная соседка.

— Я и ей обязана отвечать? — фыркнула Конина.

— Считайте, что это мой вопрос, я занесу его в протокол.

— Моя мать крестьянка, она работала всю жизнь, а отец, к вашему сведению, погиб на фронте. Ясно?

Обращаясь к понятой, Нарышкин пояснил:

— Да, это правда, отец был сержантом противотанковой артиллерии и погиб под Москвой в ноябре сорок первого. Мать — колхозница из Смоленской области, вырастила трех дочерей, получая наличными от шестидесяти до ста рублей в месяц. А перечисленные камешки стоят, думаю, примерно двести-триста тысяч. Вот только интересно, сколько же досталось двум другим сестрам?

— Мать все драгоценности отдала мне как старшей, она меня больше всех любила, средней — Наталье — достался дом, а младшую — Катерину — мать невзлюбила за распутство. — Конина врала настолько откровенно, что понятые только покачали головами.

— Покажите ваши драгоценности, — предложил Дмитриев.

Растерявшаяся хозяйка подошла к трюмо, нерешительно выдвинула ящичек, но там ничего не оказалось. Прошла в комнату мужа, порылась в письменном столе, в шкафу, но ничего не нашла. На лице ее появилось выражение отчаяния.

Конина пригласили в большую комнату, жена заняла его место на кухне.

— Олег Сергеевич, прошу вас назвать, описать и предъявить драгоценности, подаренные вашей жене ее матерью. — Нарышкин приготовился записывать, но Конин не спешил перечислять их.

— Она вам их уже назвала, и я считаю, этого вполне достаточно. К ее драгоценностям я отношения не имею, — наконец нашелся он, стараясь сохранить независимый вид.

— Допустим. Но почему же тогда вы все-таки взяли их у жены и спрятали от правосудия?

— Повторяю, я ничего не знаю. Вы пришли искать — ищите, а мое дело обжаловать ваш произвол. Вот и все.

Продолжать беседу с озлобившимися супругами было бесполезно. Сотрудники опергруппы приступили к осмотру квартиры.

— Да пустите же меня! — неожиданно раздался требовательный голос Кониной. — Мне нужно в туалет, имейте совесть.

Она оттолкнула Морозова и хотела проскользнуть в дверь, но Борис остановил ее.

— Еще раз прошу простить, но у нас строгие правила — только в присутствии нашей сотрудницы.

— Но это... хамство! — хозяйка невольно попятилась назад.

— Минуточку, — вмешался Нарышкин. Он зашел в туалет, осмотрел крепление вентиляционной решетки, приподнял крышку бачка унитаза: там в целлофановом мешочке лежали названные Кониной «фамильные» драгоценности.

— Товарищи понятые, — пригласил следователь, — прошу засвидетельствовать факт выемки.

— Отдайте, это все мое! — истошно закричала Александра Михайловна, пытаясь вырвать целлофановый мешок, который Нарышкин предъявил понятым. Однако, поняв, что изменить уже ничего нельзя, она отошла и обессиленно села на стул в холле. В отполированной пластине гагата на стене высветился ее профиль, и Морозов вспомнил, как во время первой встречи Хабалова назвала гагат «черным янтарем»...

Обыск шел уже больше восьми часов, но обнаружить неоправленные бриллианты не удавалось. В окна брызнули последние лучи заходящего солнца, которые словно волшебной палочкой вывели Конину из оцепенения. Она прошла в маленькую комнату, которая была тщательно осмотрена, и стала укладывать спать раскапризничавшуюся дочку.

— Ты бы тоже прилегла, — посоветовал Конин жене, — и не переживай... Наши законы не запрещают хранить фамильные ценности, и наше дело — где и как. А на беззаконие мы будем жаловаться.

В гостиной зажгли свет. Часов около десяти Морозов подошел к журнальному столику, на котором стоял хрустальный набор для воды — графин и четыре стакана. Приподняв графин, он наклонил его, чтобы налить воды, и вдруг ему показалось, что по дну что-то перекатывается. Борис посмотрел графин на свет, но ничего не увидел. Снова наклонил — звук повторился. Поднял пробку и заглянул сверху — прозрачная жидкость.

— Давайте, я вам свежей воды налью, — неожиданно предложил хозяин, протянув руку за графином.

«С чего бы такое внимание?» — удивился Морозов. На всякий случай он поднял хрустальный графин обеими руками и энергичными круговыми движениями взболтал воду. Опять послышался характерный звук перекатывающихся в воде камешков, но ничего не было видно. Краем глаза Борис посмотрел на хозяйку, застывшую в дверях: та не сводила завороженного взгляда с графина, беззвучно шевеля губами, словно молилась.