Схватка

13

Когда самолет из Магадана коснулся колесами бетона в аэропорту Домодедово, Козлов наконец с облегчением вздохнул. Миссия ему, прямо сказать, выпала нелегкая: найти, уговорить, организовать, доставить на допрос, хотя и в качестве свидетелей, двух здоровенных парней, которые были отнюдь не склонны расшаркиваться перед инспектором МУРа. Правда, они согласились лететь в Москву добровольно, как подозревал Козлов, только потому, что другого выхода не было, но в любой момент могли передумать и скрыться в неизвестном направлении.

Ярцев всю дорогу пытался выведать детали и обстоятельства дела, но Геннадий дипломатично уходил от ответов. Соболев, напротив, пребывал в состоянии отрешенной задумчивости.

Козлову очень не понравился Ярцев. Какой-то он был скользкий, хитрый, нахальный и вопросы задавал с подтекстом: «А что вы будете делать, если в Москве я просто скроюсь или пересяду на обратный рейс?», «А кто нас кормить будет?», «Ах, если за казенный счет, значит, нас арестуют?», «А за кем вы побежите, если мы вдруг бросимся в разные стороны?».

Перед посадкой Ярцев наклонился к Геннадию и в самое ухо прошептал:

— Хочешь в долю?

Козлов изумленно посмотрел на него.

— Чудак, из Магадана ведь золотишко не вывезешь, а ты без досмотра идешь. Я тебе такой кусок отвалю, десять «мерседесов» купишь и на меня прихватишь. По рукам?

Геннадий даже не стал отвечать на эту выходку.

Когда они вышли из аэродромного автобуса, Ярцев все время пытался уйти в сторону, обогнать пассажиров.

— Николай Константинович, — окликнул его инспектор, — не надо так шутить.

Но Ярцев, словно не слыша, перешел почти на бег. В это время из дверей аэровокзала на поле вышли Морозов и Черкасов, преграждая дорогу магаданцу.

— Стало быть, вы тоже из евонной компании? — кивнул тот в сторону Козлова.

— Да, ждем вас, Николай Константинович.

— О, на «вы»! Такое обхождение я люблю. Только какого дьявола, граждане начальники, вы прислали за нами этого глухонемого? Мы бы и добровольно сюда приехали, если нужно...

— Не надо шуметь — пройдемте в машину.

— Нет, — упрямился Ярцев, — не пойдем, пока не объясните, в чем дело...

— Коля, кончай балаган, — мрачно приказал Соболев. — Если ты не знал Хабалова, то я его знал, а ты мой друг.

Первым на допрос к Нарышкину вошел Соболев. Набычившись, он остановился у стола, разглядывая следователя.

— Прошу, Савелий Матвеевич. — Нарышкин указал на стул.

— Благодарствую, — прогремел Соболев и тяжело опустился на жалобно заскрипевший стул.

— Гражданин Соболев, я должен допросить вас в качестве свидетеля по делу об убийстве Хабалова Федора Степановича, мужа вашей любовницы, Хабаловой Зои Аркадьевны, которое произошло двадцать седьмого мая, примерно в четырнадцать часов, у них на квартире. Что вы можете сообщить по этому делу?

— Ничего. Если уж она не может помочь вам, чем я-то могу разродиться?

— Когда и при каких обстоятельствах вам стало известно, что Хабалов убит?

— Поди на нас с Николаем грешите? Из-за Зойки, мол, мужика гробанули? — уклонился он от ответа. — Только зря, тут мы чистые. Так что ищи, гражданин начальник, в другом месте.

— Хорошо, допустим. Тогда прошу вспомнить, где вы были в последние дни перед отъездом из Москвы?

— Это надо сообразить... дайте-ка календарик. Так, с Зойкой я простился в субботу, двадцать шестого. Квартира больше мне была не нужна, я собрал вещи и попрощался с хозяйкой. Приехал к Николаю в Зеленоград, шмотки кинул, потом мы с ним малость погуляли, в кафе зашли. В воскресенье с утра поехали в Москву, ходили по магазинам, вернулись часа в четыре-пять. Больше никуда не выходили. Ну, как водится, поддали перед отъездом, и спать. В понедельник утром взяли такси — и в аэропорт.

— В каких магазинах вы были двадцать седьмого мая в районе двух часов дня? Припомните, пожалуйста, какие-нибудь факты, по которым можно было бы убедиться в правильности ваших показаний.

— Сейчас... Около двух мы были на Неглинной у магазина «Охотник», оказалось, в воскресенье он не работает, ну и мы пошли перекусить в «Полевой стан». Потом зашли в Пассаж...

— И ушли? — с иронией спросил Морозов.

— Да... чинно-благородно. А что?

— Двадцать девятого мая примерно в тринадцать часов вам звонила Зоя Аркадьевна, хотя вы уже улетели. Припомните, пожалуйста, где вы были в это время.

— Где я был? В зале ожидания в Домодедово. Магадан не принимал, и мы с Николаем почти сутки в аэропорту просидели.

— Странно, — не скрыл удивления Морозов, — кому же тогда она звонила из автомата, просила немедленно уехать, а связь поддерживать только через Раю?

— Да вы что! Я как расстался с Зоей, так с тех пор ни звонка, ни писем. От вашего Козлова впервые услышал, что Федора убили. Вы сами подумайте, зачем он мне сдался? Что я, себе враг? Вы и так на меня первого грешите...

Раздался телефонный звонок. Нарышкин снял трубку и передал ее Морозову:

— Это вас, Борис Петрович, Черкасов.

У старшего инспектора сразу мелькнула мысль: что-то случилось, если не успев расстаться, тот уже ищет его. Действительно, новости были интересные.

— Борис Петрович, около четырех часов дня из особняка вышел Рогов, ну, вы помните его, ученик и подмастерье Лаевского. Был он в весьма странном состоянии: возбужденно размахивал руками, разговаривал сам с собой. В свое время он тоже проходил свидетелем по делу Гришина.

Я пошел за ним в надежде что-то услышать, узнать, а Рогов меня увидел, поздоровался, похвалился своей профессиональной зрительной памятью. Разговорился и пожаловался на свою судьбу, сказал, что он теперь остался без работы. Лаевский рассчитал его, дал тысячу рублей и велел больше не приходить.

— Он это чем-то мотивировал?

— Да, объяснил, что реставрацией больше заниматься не будет, уедет от дел на природу, пока поживет в своем «охотничьем домике» — на даче в поселке Березовка по Калужской дороге. Рогов сказал, что Лаевский оделся для загородной поездки, но, пока Даша готовила ему поесть на дорогу, он положил в свой чемодан модные ботинки, замшевый пиджак, еще какие-то импортные вещи и вышел во двор, даже не попрощавшись. Но об этом они узнали через несколько минут, когда обшарили весь особняк, но так и не обнаружили Лаевского.

— Так он скрылся под вашим наблюдением?! — с досадой перебил его Морозов.

— Да, но он вышел не через ворота, а сквозь дыру в заборе, через соседний проходной двор.

— Ладно... Рогов знает, где его дача?

— Нет, его туда никогда не приглашали.

— Оставьте для наблюдения за входом в особняк одного, и все быстро сюда, в управление.

Морозов извинился перед Нарышкиным, ушел с допроса и заспешил в свой кабинет. Там он поделился с Козловым своими мыслями.

После сообщения Черкасова потянулась цепочка вопросов, которые требовали решения, осмысления... Но в одном Морозов теперь не сомневался, что Лаевский знает, в чем его подозревают. Если бриллианты, украденные у государства, будут найдены, то с помощью экспертизы и свидетельских показаний всегда можно установить их законную принадлежность, а это, в свою очередь, повлечет за собой крайние меры наказания. Вероятно, нервы у Лаевского сдали, и он предпочел увезти камни из особняка и спрятать их на даче. Конечно, там надежнее... Но зачем тогда было говорить Рогову, что он держит путь именно на дачу, и рассчитываться с ним, как бы увольняя навсегда? Для такой опрометчивости Лаевский слишком хитер. Ясно, что это сделано с целью, но какой?

Морозов рассказал Козлову о неожиданном повороте событий и спросил:

— Что будем делать, Гена?

— Нужно обогнать Лаевского или хотя бы не слишком сильно опоздать, провести обыск на даче, пока он не успел все как следует припрятать.

— Да, пожалуй, это единственный выход. Если только Владислав Борисович действительно поехал на дачу. Она у него где-то по Калужской дороге. Так что иди к дежурному, посмотри по карте все Березовки вдоль Калужского шоссе, бери машину и езжай. А я пошел к руководству, буду ждать вестей.

Начальник отдела полковник Дроздов встретил Морозова холодно.

— Пока ваша группа работает безынициативно, — жестко выговаривал он старшему инспектору, — плетется в хвосте событий. Убийца не найден, Лаевского, основного перекупщика бриллиантов, упустили, против магаданцев улик практически нет. Конечно, два результативных обыска, арест и признание Конина сбрасывать со счетов нельзя, но тут прежде всего помогла разработка Дмитриева. Что вы намерены предпринять? — сухо закончил Дроздов.

— В первую очередь искать Лаевского. По горячим следам я уже послал к нему на дачу Козлова.

— Непрерывно держите меня в курсе. Желаю успеха.

К себе в кабинет Морозов вернулся расстроенным разговором с начальником отдела, хотя упреки были в определенной степени справедливыми. В то же время Борис понимал, что полковник своей строгостью хочет прежде всего заставить подчиненных думать самих, проявлять оперативную самостоятельность, которая ему так нравится. Другой бы начальник на его месте сейчас все бы перекроил на свой лад, а он нет.

«Что ж, постараемся доказать, что го́ловы у нас не только, чтобы носить фуражки», — мысленно сказал Борис. По своему характеру он предпочел бы сейчас активно действовать, как это делают в данное время Козлов, Черкасов, тот же Лаевский. Однако приходилось сидеть и ждать, анализировать и думать, чтобы в нужный момент из множества путей принять единственно правильный — к истине.

В девятом часу раздался телефонный звонок.

— Борис Петрович, ваш покорный слуга Нарышкин, — зазвучал возбужденный веселый голос. — Как настроение?

— Как у дождевого червя во время засухи...

— Тогда я кстати объявился. Сейчас вы у меня плясать будете. Нашел я убийцу, признался он во всем и раскаялся.

— Кто? Неужели Соболев?! Ярцев?!

— А вот и не угадали. Жена Хабалова, Зоя Аркадьевна.

— Ну и шуточки у вас... — невольно вырвалось у Бориса.

— Не имею обыкновения шутить в таких вопросах. В общем, когда я вызвал ее на допрос и объявил, что Соболев и его друг Ярцев доставлены в Москву, она такую истерику закатила!.. Обвинила меня во всех смертных грехах, потребовала его немедленно освободить и во всем призналась. Вот что любовь-то делает...

— Вот уж на кого никогда бы не подумал.

— И напрасно. Интуитивно я ее давно подозревал. Теперь выяснил, как это произошло. Когда она ходила после двух в магазин, ее муж тоже успел сбегать за двумя бутылками «Русской», отпил одну и спрятал поллитровку где-то в прихожей. Перед обедом, когда жена уже была дома, ему захотелось еще немного отхлебнуть. Она услышала, пришла с кухни и бросилась вырывать бутылку. Завязалась самая настоящая борьба, в которой он ее чуть не придушил. Схватка шла молча, без шума, потому что после ночного скандала стеснялись соседей. Защищаясь, она сгоряча ударила Федора по голове молотком, которым отбивала мясо, а он вместе с бутылкой заперся от нее в ванной и вскоре скончался.

— А может быть, она просто из любви к Савелию решила взять вину на себя? У женщин такое бывает... Есть же показания старушек, что в обеденное время они видели, как чужой мужчина вошел в подъезд и больше не выходил.