Схватка

12

Четвертый день вызывает Нарышкин Конина на допросы. Об убийстве Хабалова, как убедился следователь, тот действительно ничего не знает. Зато в остальном надежда избежать высшей меры наказания заставляет его быть предельно откровенным. Страницу за страницей заполняет Нарышкин интересными деталями о взаимоотношениях с руководителями цеха, о традициях и порядках, которые бытуют на фабрике. Конин даже сам предложил контрмеры, чтобы не допускать хищения бриллиантов путем наращивания веса:

— Все очень просто. Надо ввести правило давать огранщикам камни всегда одного веса, так сказать ввести специализацию по каратам, от и до, а для стимула давать не алмазы с большим весом, а повышать со временем разряд и зарплату.

Старшему следователю прокуратуры, который повидал немало разных людей, преступивших закон, было жаль этого молодого парня с умелыми руками. Характер у него оказался отнюдь не алмазной твердости. Не устоял перед соблазном больших денег, шагнул в сторону, а теперь если ему и не дадут расстрел, то пятнадцать лет лишения свободы обязательно. У Нарышкина бывали случаи, когда преступники, отбыв срок наказания, обращались к нему как к самому близкому человеку: жена ушла, дети выросли чужими, друзья забыли, многое меняется за десять-пятнадцать лет. Даже помочь устроиться на работу некому.

После допроса Нарышкин зашел к Морозову:

— Добрый день, Борис Петрович. Все, что можно было выяснить у Конина, я выяснил. Осталась специфика, которая интересует Дмитриева. Но вот в нашем деле с убийством Хабалова мы не продвинулись ни на шаг, хотя версию «не поделили», видимо, придется отставить. Остаются «месть» и «ревность». Как дела у Козлова?

— В Магадане он организовал все, чтобы доставить сюда для допроса Савелия Соболева и его дружка Николая Ярцева. Распоряжение находится на подписи у руководства. А пока, чтобы не терять времени, займемся Лаевским.

— Вы считаете возможной его причастность к убийству гравера?

— Маловероятно, но камушки-то у него Лаевский покупал. Могу доставить вам на допрос нашего старого знакомого, дворника Ахмета, он убирает и двор особняка художника-реставратора. Думаю, его подтверждение, что Хабалов приходил к Лаевскому, вам не помешает. «Мецената» голыми руками не возьмешь.

— Это, конечно, так, только Ахмет слишком предан Лаевскому, как мне помнится, будет молчать или юлить.

— Не беспокойтесь, я его подготовлю, через час будем у вас.

Ахмет только что кончил поливать цветы перед особняком Лаевского и теперь сворачивал шланг, чтобы отвезти его в сарайчик у себя во дворе. Поэтому Морозов решил подождать дворника в подъезде на случай, если тот пойдет домой. Ему не хотелось, чтобы их преждевременно видели вместе.

Расчет оказался верным. Ахмет даже не стал отпирать сарайчик, а оставил возле двери тележку и сразу направился к подъезду.

— Добрый утро, — с характерным татарским акцентом приветствовал он инспектора, — я сразу вас узнал, подумал, кончать надо, Ахмету вопросы есть. Правильно думал? — хитро блеснул он глазами, словно они были приятелями и расстались лишь вчера.

— Правильно, Ахмет. У тебя глаз острый. Зайдем в квартиру?

— Зайдем, почему не зайти, раз надо. Ахмет всегда тута, все видит, — приговаривал он, доставая ключи.

В холостяцкой каморке дворника ничего не изменилось. Ахмет молча подвинул гостю стул и сам сел к столу, всем видом показывая, что понимает важность появления у него представителя власти и умеет не лезть с ненужными расспросами.

— Ахмет, нам нужна ваша помощь. В розыске находится много разных лиц. Среди них есть мошенники, которые выглядят порядочными людьми, выдают себя за деятелей искусства, втираются в доверие, ходят в гости, а потом грабят или обворовывают хозяев. Сейчас мы поедем в прокуратуру, и следователь официально покажет вам несколько фотографий. Я надеюсь, вы опознаете одного человека, который, по нашим данным, уже посещал художника Лаевского.

— Едем, начальник, Ахмет все видит, — решительно сказал он. Хитринка в его взгляде пропала: дворник явно не остерегался Морозова и был горд, что может помочь.

Минут через пятнадцать они вошли в кабинет Нарышкина. После короткого знакомства с новым свидетелем он пригласил понятых и разложил на столе пять фотографий.

— Прошу посмотреть внимательно, — предложил Нарышкин дворнику, — и указать, кто из этих лиц посещал в последнее время особняк Лаевского.

— У, шайтан! — воскликнул Ахмет, тыча пальцем в фотографию Хабалова. — Этот гада все время к профессору ходит.

— Как часто он приходил к Лаевскому и когда был в последний раз?

— Суббота был, конец мая, перед обедом. И еще раньше раза три. Зыркает все, нехороший человек.

Нарышкин предложил Ахмету и понятым расписаться в протоколе, после чего отпустил приглашенных.

— А вам, Ахмет, хочу еще раз пожать руку. Вы нам очень помогли. Только попрошу другим о нашем разговоре ни слова, даже Владиславу Борисовичу, не стоит его зря волновать.

Ахмет щелкнул ногтем о зуб и с клятвенным выражением на лице молча резанул себя пальцем по шее и, молча поклонившись, ушел.

— Не выдержит Ахмет, расскажет Лаевскому, — с сомнением сказал Николай Николаевич, когда за дворником закрылась дверь. — Слишком уж он предан «профессору». Впрочем, в любом случае мы не в накладе. Во-первых, есть юридический документ, подтверждающий частые контакты Хабалова и Лаевского. А во-вторых, посмотрим, как поведет себя Владислав Борисович, если Ахмет не сдержит свое слово. В любом случае вам, Борис Петрович, нужно получить санкцию руководства и установить круглосуточное наблюдение за его особняком.

Как и предположил Нарышкин, дворник недолго держал в секрете разговор в прокуратуре. Ему теперь все казалось подозрительным, возбужденное воображение рисовало картины одну страшнее другой, тем более что от безопасности и благополучия «профессора» зависел его побочный приработок. Вернувшись вечером в особняк, Лаевский был немало удивлен, увидев сидевшего на корточках у входа добровольного стража. Обычно улыбающееся лицо татарина было настороженным.

— Что-то ты странно выглядишь сегодня, Ахмет. Зайди-ка ко мне, — пригласил Владислав Борисович. — Я все время восхищаюсь твоим трудолюбием, но все же нельзя так много работать, ты ведь уже не мальчик.

Они вошли в дом, Лаевский вынул из серванта графинчик с водкой. Ахмет просиял при виде неожиданного угощения.

— На-ка выпей, расслабься и шагай спать. Да возьми-ка четвертачок за хорошую работу.

От такого внимания Ахмет чуть не прослезился.

— Якши, профессор, — с чувством произнес он, жадно глядя на двадцатипятирублевку.

— А теперь скажи-ка мне честно, что случилось?

— У, шайтан! — в сердцах выкрикнул дворник. — Нехороший человек к тебе ходит, пограбить может, милиция его ищет.

— Ты о ком, Ахметушка?

— Этот тонконосый, худой такой, с усиками, в субботу приходил, когда я цветы сажал.

— Так, так, в субботу, говоришь? Помню. Ну-ка давай все по порядку...

И верный Ахмет передал благодетелю о своем визите в прокуратуру в сопровождении «милиционера в костюме», Морозова.

Лаевский слушал с большим вниманием. Значит, Морозов опять взял его на прицел. Тут было над чем подумать.

— Спасибо, Ахмет, ты хорошо сделал, что рассказал мне обо всем. Этот инспектор слишком уж заботится о моем здоровье. Меня, брат, об стенку не расшибешь, а он думает, что я со страху в ящик могу сыграть... Вот чудак...

— Чудак, чудак, — согласно бормотал захмелевший дворник.

— На́ тебе, Ахмет, за это приятное сообщение еще четвертной, иди домой. Больше ко мне этот тонконосый никогда не придет, сам увидишь. — «Царство ему небесное», — про себя подумал Лаевский и сказал: — Теперь ступай.

Оставшись один, Владислав Борисович сел в кресло, закрыл глаза и задумался. Коль скоро он снова попал в поле зрения милиции, то разыгрывать «случайное совпадение фактов» глупо.

Если раньше ему казалось, что он защищен от них как своей биографией, так и виртуозным умением обеспечивать алиби, то теперь... Стоило вспомнить внимательные, пытливые глаза этого молодого инспектора и вежливый тон следователя, беседы с которым обрастали затем в памяти, как снежный ком, догадками и подозрениями. Во время недавнего визита к Нарышкину Владислав Борисович почувствовал вдруг, что устал и не в силах переломить волю этих людей, внушая им свои версии.

Одно время его позиции упрочились, особенно когда начался суд над Гришиным. Лаевский видел себя блестящим дипломатом, мудрым политиком. И хотя до открытия музея было далеко — в доме шел нескончаемый ремонт, — Владислав Борисович на правах будущего директора имел большие легальные возможности приобретения картин путем любых сделок. Теперь своему положению он не завидовал.

Вроде текла в доме прежняя жизнь, но не было в этой жизни Ирины, и каждый день убавлял надежды на ее возвращение. Временами, когда азарт после очередной покупки спадал, он болезненно чувствовал одиночество. Те массы людей, которым вскоре будет принадлежать его дом, существовали как понятие абстрактное, а любимого существа рядом не было. Ради чего все это, для чего вся жизнь, что ждать в конце? Последние события заставляли не только задумываться над грядущим, но и терзаться в бессильной злобе: к чему богатства, которыми невозможно пользоваться, зачем посвятил всю жизнь наживе, если нет близкого человека, которому можно их передать себе в утешение?!

Утром Лаевский позавтракал, достал свою записную книжку. Сегодня был как раз тот день, когда он мог встретиться со своим старым приятелем-коллекционером из одного западного посольства. Перед тем как звонить ему, Владислав Борисович просмотрел список знакомых таксистов с расписанием их работы. Они приезжали по его первому вызову и получали за это хорошие чаевые.

В это же время пришел на работу и Морозов, распахнул окно, включил приемник. Бюро прогнозов дождя не обещало, температура воздуха плюс тридцать. «Значит, придется ребятам попотеть, день будет жарким», — подумал он. Прозвучал протяжный междугородный телефонный звонок. Звонил Козлов:

— Борис Петрович, я получил разрешение местного руководства относительно доставки на допрос Соболева и его приятеля Николая Константиновича Ярцева. Наряд милиции вместе со мной вылетает на прииск через сорок минут. Послезавтра встречайте. Рейс сообщу дополнительно.

— Спасибо, ждем.

Морозов уведомил Нарышкина, чтобы тот подготовился к встрече «гостей» через день-другой.

— Спасибо, Борис Петрович, четко работаете. Но, откровенно говоря, у меня против Соболева и Ярцева нет прямых улик. А косвенными да эмоциями, сами знаете, заставить сознаться трудно. Поэтому до приезда Ярцева попрошу вас собрать о нем все возможные сведения. Вдруг что-нибудь проклюнется.

Морозов пообещал срочно выполнить поручение следователя. На душе у Бориса было неспокойно. Конечно, работа проделана большая — арестован расхититель Конин, конфискованы большие ценности, после суда частное определение поступит на имя руководства фирмы «Кристалл», там будет наведен порядок. Но ведь есть еще убийца Хабалова, который находится на свободе, и еще неизвестно, как и когда его удастся найти, если Соболев и Ярцев окажутся невиновны?