Схватка

Глава 5

Проснувшись рано утром, Агафонов сделал короткую, энергичную гимнастику, принял душ, не спеша побрился, позавтракал. Он любил свои утренние кропотливые приготовления к предстоящему дню, когда все учитывается наперед, чтобы потом никакая мелочь не могла вывести случайно из равновесия. И погода была под стать его планам: неяркое утро, облачность. Ему предстояло свидание с Еленой Викторовной. А у новой его знакомой за внешним лоском и манерами современной «эмансипе» угадывались тоска и одиночество.

Он позвонил ей в десять утра:

— Доброе утро, это Андрей.

На другом конце провода молчали, затем раздался вздох, его вспомнили.

Все тем же легким, уверенным тоном он продолжал:

— Диплом камердинера украли завистники. Взамен отыскался другой... — Он сделал обдуманную паузу.

— Какой же? — спросила она. Голос был хрипловатый — то ли от тяжелого сна, то ли от недавних слез.

— Могу пригнать к вашим дверям черного скакуна самых чистых кровей.

— Очень кстати... — врастяжку сказала она, — машину сама я водить не люблю, сейчас это трудно, а надо бы съездить в одно место... Вы знаете Авию?

— Если она ваш друг, то ее знают все, если враг — то о ней больше никто не узнает!

— О боже мой, — наконец засмеялась она, — у меня будет нервное истощение, если мы продолжим этот изощренный разговор. Слушайте: Авия — знаменитая... во всяком случае, страшно модная сейчас врачевательница биополем. Раньше говорили: исцелить наложением рук... Представляете?

— В таком случае, она просто ваша ученица! Вы исцелили меня одним мизинцем от одиночества и мизантропии...

— Уймитесь... Так вот, к обеду у нее собираются гости, там будет один знаменитый на Западе биолог Планк, я бы хотела на него взглянуть...

— Черный мустанг уже бьет копытом...

— Тогда жду вас. У Авии обед начинается рано и тянется иногда до самого ужина...

Агафонов позвонил в диспетчерскую автохозяйства и попросил Валерия Слободника. Слышно было, как диспетчер пригласила его через динамик к телефону, а потом Валерий, тяжело дыша, выдохнул в трубку:

— Слушаю.

— Это Андрей Андреевич. Нужна твоя помощь. На это уйдет часа три, встретиться надо в полпервого у метро «Кропоткинская». Сможешь?

— Не сомневайтесь! — почти выкрикнул Валерий.

За те пять минут, что они ехали от метро до дома Елены, Агафонов проинструктировал Валерия, чтобы тот ничему не удивлялся, вопросы не задавал и что в данной ситуации он, Андрей Андреевич, играет роль руководителя одного сильно засекреченного учреждения.

Валерий ему сегодня понравился своим подтянутым видом, свежевыбритыми щеками, от которых, правда, несколько резко пахло лосьоном. «Таким и должен быть шофер у современного, связанного с государственной важности делами руководителя», — подумалось Агафонову. Валерий предупредил, что свободен до шестнадцати часов.

Агафонов попросил остановить «Волгу» в торцовой части дома — подальше от любопытных соседских глаз — и пошел за Еленой Викторовной.

— Так, — сказала она, взглянув на часы, — если мы за полчаса не доедем, то на самое интересное можем опоздать.

— Ну что вы! За пятнадцать минут мой водитель доставит вас в любой конец Москвы. Включит сирену — «зеленая улица».

— М-м-м... — она внимательно к нему пригляделась, — так какое же ваше истинное призвание?

— Во мне погибает повар! А по недоразумению числюсь главным конструктором... одного «почтового ящика».

— Прекрасная ширма для мужчины — работа в «почтовом ящике»! — засмеялась она, но уже с новым оттенком и по-новому глядя на него. — Отрезает все дальнейшие расспросы... Ну, если так, у меня есть еще минут пять, чтобы поправить грим.

И она стала причесываться тут же, изредка взглядывая на его отражение в зеркале. Андрей Андреевич, когда не балагурил, казался задумчивым, даже печальным, зная, что это должно заинтересовать женщину больше, чем любые производственные тайны.

Когда Елена Викторовна со словами: «Итак, я готова. Надеюсь, не похожу на ушибленную машиной?» — повернулась к нему, Агафонов уже знал, что означают этот новый тон и взгляд. Она приняла его как равного, как человека своего круга. Уже с порога он еще раз с удовольствием оглядел ее на фоне квартиры — так антиквары оценивают порознь раму и полотно, а потом назначают общую цену.

Квартира Авии если в чем и уступала квартире Елены Викторовны, то только во вкусе, с которым размещались вещи. А может быть, так и было задумано — ошарашить вновь входящих, и, пока они будут рассматривать всевозможные портретные изображения целительницы, она успеет присмотреться к вошедшим. Как ни был тренирован на таких обстоятельствах Агафонов, но и он пошел по общему кругу — от огромного, во весь рост, изображения Авии в виде богоматери до картины абстракционистского толка, где мазками и пятнами выявлялась глубинная сущность биолечительницы. Между этими пиками знаменитых школ располагалось множество нео-, супер-, гипер- и прочих «измов» в овальных, круглых, звездчатых рамах. В ряде случаев рамами служили серебряные оклады икон, а на полотнах изображались сцены жития святой Авии.

А так... фарфор, хрусталь, золото, ковры, на полу — кожаные пуфы и подушки, на которых уже восседали гости. В огромных напольных вазах — охапки цветов. Уже было сильно накурено, пахло хорошими духами и почему-то по́том. Сочетание этих трех запахов было столь сильным, что Агафонов невольно закашлялся. В это время чья-то рука тронула его за плечо — дружелюбно улыбаясь, смотрел на него молодой парень с темными, навыкате глазами и блестящими залысинами, казалось, и щеки и лоб были натерты оливковым маслом. Парень навел на него объектив фотоаппарата и уже приготовился щелкнуть... Но Агафонов с проворством мангуста вытащил из кармана платок и стал в него кашлять. В это время затвор щелкнул.

— Что же вы... — разочарованно сказал фотограф, — лицо скрыли, фотография не получилась...

— И не надо, — внушительно сказал Андрей Андреевич, глядя в упор на парня.

— Да... но мы снимаем всех, кто приходит к Авии... — несколько растерялся тот.

— Но не меня.

— О’кей, — поднял руки вверх фотограф, — без вопросов... — И доверительно шепнул: — Вот этот, самый толстый на атласной подушке, который вещает... журналист, биограф Авии. Он всеми интересуется, так что имейте в виду...

Агафонов неторопливо, ощупывая взглядом биографа, кивнул.

— А меня зовут Захар, — представился фотограф, продолжая щелкать направо, налево, — я здесь в некотором роде на службе, так что, если понадобится какая информация, — помогу. Авия не делает ничего противозаконного, значит, власти должны ее охранять.

— Вот именно, — похлопал его по плечу Агафонов, — ты мне сразу понравился.

А Елена Викторовна шептала между тем что-то хозяйке, показывая глазами на Агафонова. Та, выслушав, подошла к нему и протянула свою знаменитую руку. Повинуясь безотчетной догадке, Агафонов, склонив голову, благоговейно коснулся губами каждого пальца. Он заметил, как покраснело от удовольствия лицо Елены Викторовны, и Авия благосклонно качнула головой:

— Оказывается, существует целительство иного вида, чем мое, — гортанным голосом произнесла она. — Вы спасли мою приятельницу щедротой своего сердца.

— Возможно, это всего лишь одна из красок на вашей палитре, — витиевато ответил он, — остальное для меня просто непостижимо.

Воистину так и было — он не понимал, чем занимается эта худая, словно иссушенная внутренним беспокойством женщина с черными, но такими яркими глазами, что было неловко смотреть в них — как на два огонька. Агафонову было не по себе от того, что он не мог никак определить их выражения, то ли жестокого, то ли бесконечно ласкового, а, может быть, было и то и другое и он просто не замечал между этим грани...

Здесь никто ни с кем не знакомился, а гости все подходили, заполняя другую комнату, прихожую, даже ванную. Между ними с трудом протолкалась маленькая толстенькая женщина в белом передничке — это была экономка Авии Марина. Невзирая на годы, ее все так и звали по имени. Марина строго велела всем расступиться, освободить середину комнаты для стола.

Внесли складной, похожий на шахматную доску на крошечных ножках стол, резной, инкрустированный перламутром. Когда его разложили, оказалось, что положение пуфов и подушек не было случайным — все гости сидели теперь за столом, на котором появлялось одно блюдо краше другого. И еще — это острый взгляд Агафонова сразу отметил — отношение к гостям здесь не было равным: возле одних суетились, Марина, и Захар, и даже сама Авия предлагали попробовать то одно, то другое, остальных вниманием не тревожили. Среди этой группы Агафонов, к немалому своему удивлению, увидел знакомое лицо — это был Климовский, тоже удивленный и смущенный встречей. Но Климовский никак не показывал их знакомства, и Агафонов едва заметно кивнул: так и надо. Я здесь, потому что я здесь должен быть.

— Обратите внимание, это Планк, — со значением шепнул Захар, выкладывая на тарелку Агафонова пирог.

Елена Викторовна, сидевшая рядом с Агафоновым и слышавшая этот комментарий, с любопытством воззрилась на иностранца, которого посадили на самое почетное место — по правую руку от Авии. Агафонов исподволь следил за Климовским, гадая, что его могло привести сюда и почему он никогда раньше не рассказывал о своей близости к этим кругам. За столом царила относительная тишина, потому что Авия вела беседу с Планком, вернее, отвечала на его искусно поставленные вопросы. Планк неплохо говорил по-русски и, как заметил Агафонов, хитрил, делая паузы, как бы затрудняясь выбором слов, чтобы Авия подсказывала ему. А подсказав, она вынуждена была и ответить. Планка интересовало, какими приемами настраивает она себя как биолечительница, какие образы воспроизводит в сознании, нужна ли для нее обратная связь с пациентом, что она чувствует во время сеанса и после него. Авия отвечала крайне уклончиво, часто ища спасения в затейливых, по-восточному неоднозначных фразах.

— Теперь я еще лучше понимаю, — тонко улыбнулся Планк, — как много работы предстоит в нашем деле. Слухи страждущих, как всегда, выдают желаемое за действительное.

Тут Авия вспыхнула, черные глаза сузились и сверкнули, как две выброшенные навстречу Планку боевые рапиры. Вот тут Агафонов увидел, зачем состоит при ней весь этот штат — фотограф, биограф и прочие. Марина тут же поднесла ей сигарету, щелкнула зажигалкой — Авия глубоко затянулась. Биограф как бы невзначай махнул жирной ручкой:

— Захар, а не показать ли гостям твой фотомонтаж? Ведь это уникальный случай, когда актриса играет то, что она и есть в жизни. Видите ли, — обратился он к Планку, — Авия недавно вернулась со съемок фильма, где она исполняла роль знаменитой древней целительницы. Вам, конечно, известно, какая в Египте была медицина... Нет, давай не все, а пятый и шестой лист, — это уже относилось к фотографу, — там, где Авия спасла каскадера и вернула слух старику. Ведь то, что вошло в фильм, господин Планк рано или поздно увидит, а это, так сказать, «синема верите». Жизнь, как она есть...